Владимир Ост

– А денег много дадут? Штук пять дадут? – спросил Григорий.

– Ну, штуку – это ты, конечно, залудил. Стольника три могут, ну пятьсот. Хотя можно и штуку для тебя попросить.

– Штуку баксов?

– Дойче марок, – поправил Наводничий. – Они же немцы.

– Бубенть, разве это деньги? – сказал Хлобыстин. – Переть из-за них хрен знает куда. Нет. Я больше из-за мелочевки ничего делать не собираюсь. Я хочу схапать сразу и много. Так что Чечня не катит. Я вот сейчас наоборот думал: может, вам предложить со мной в Питер поехать – там один мой кентяра как раз кое-что хочет замутить.

– И что же хочет замутить твой кентяра? – спросил Василий.

– Ну так, – Хлобыстин замялся, – он толком еще не сказал. Сказал только, что денег у нас будет – грузовик.

– Грузовик денег – это хорошо, – сказал Наводничий. – Если только за это не посадят.

Григорий состроил ему рожу, означавшую: «Твои намеки совершенно неуместны», – и обиженно отвернулся.

– А ты чего молчишь, Вованище? – спросил Наводничий. – Ты со мной рванешь?

– Я – точно нет. У меня тоже дело есть: надо быстро картину на конкурс в Академию живописи нарисовать, а то в этом году не поступлю туда. Можете мне не верить, но я, кстати, тоже хотел вам предложить со мной в Курск поехать.

– А зачем в Курск?

– А мне там надо наброски сделать, чтобы картину потом нарисовать.

– А что ты собираешься в Курске рисовать?

– Храм один.

– В Москве, что ли, церквей мало? – спросил Наводничий.

– Там – именно то, что мне надо, – ответил Осташов, – храм такой, с серебристым куполом. Со стороны Красной площади на него классный вид.

– В Курске тоже, что ли, Красная площадь есть? – спросил Хлобыстин.

– Ну да, а что такого? Только погода бы не подвела. Мне нужно, чтобы небо было облачное.

– Типа задумка режиссера? – спросил Григорий.

– Ну да. Но не в этом дело, блин, дайте мне другое сказать. Я же не про задумки всякие, а насчет нас хотел предложить. Короче, мы поехали бы туда вместе, я быстро нарисовал бы, а потом покуролесили бы там до поросячьего визга. Проветрились бы по полной программе и – назад, в Москву. А?

– Да брось ты, – сказал Василий. – Напиться и почудесить – для этого далеко ехать не нужно. Скажи, Гришаня?

– Ну.

– Можно и здесь, – добавил Наводничий. – И прямо сейчас. А, черт! Хотя нет. Мне сейчас постоянно на стреме надо быть. Поэтому расслабуха отменяется – для меня, во всяком случае. Беру свои слова обратно.

– А чего так? – спросил Хлобыстин.

– Да я тут в историю влип. Уговорил меня один знакомый журналюга из «Российской газеты» забацать на пару материал. Ну и сделали. Он – писал, а я – снимал. Про футбольную мафию, про договорные матчи, подпольные ставки – ну, слышали, наверно, про эти дела?

– Ну и что?

– Ну и что «что»? Нас потом отморозки подловили у «Савеловской», под эстакадой (мы с этим парнем, с Матвеем, как раз вдвоем в редакцию шли), ну и они ему лицо ножом порезали крест-накрест. Это у них знак такой – последнее предупреждение. Во-от. А я от них отбился.

– Ну и чего? – сказал Осташов. – И нормально.

– Не-а, не нормально. Я одному из этих уродов башку сильно разбил. И, короче, те двое других, когда этого, с башкой, в тачку несли, сказали, что все равно «заказ» насчет меня выполнят. Только теперь не ножом, а пулей. Поэтому, в общем, очень даже кстати эта командировка от «Штерна» сейчас. Свалю в Грозный на месячишко, а потом, глядишь, все как-нибудь замнется.

– Сбежать от пули на войну – это ты хорошо придумал, – Григорий рассмеялся.

– Да я бы и так туда поехал, – ответил Наводничий. – Просто раз уж совпало, заодно и от бандитов спрячусь.

– А здесь так спокойно сидишь – это ничего?

– Я следил, «хвоста» за мной не было.

– Блин, как же достали эти бандиты! – сказал Владимир. – Какой-то дурдом, а не страна стала. Ну, ладно, там, не могут доказать причастность всех этих долбанных «крестных отцов» ко всей этой херне, но менты же всех их знают. Неужели нельзя, в конце концов, взять, ну, в качестве исключения, и устроить в один день им крандец. Прямо во всех городах одновременно устроить облаву, и не брать их, а просто всех пристрелить, как бешеных собак, и – все! А в газетах потом написать, что да вот, так получилось, оказали сопротивление, пришлось применить оружие… Все, конечно, всё поймут – что так и хотели сделать. Но кто докажет? И даже хорошо, что все всё поймут: зато потом тишина будет – ни одна сволочь уже не высунется.

– Да менты сами – те еще бандюки, – встрепенулся скисший, было, во время Осташовского спича Хлобыстин. – Вот их надо перестрелять. Они хуже всех козлы.

Наводничий захлопал в ладоши, словно зритель в театре.

– Ха-ха-ха! Молодца! Собрались два больших поклонника законности – «перестрелять»!

– А чего делать? – спросил Осташов.

– Темные вы. Надо на все уметь смотреть перспективно, через десятилетия, – с видом учителя сказал Василий. – Вот запомните мои слова: всё само собой рассосется. Потому что – это я вам как историк говорю – степень бандитизма в человеческих сообществах обратно пропорциональна степени надежности передачи вложений по наследству. Во-от. Между прочим, еще никто в мире ни при каком общественном строе не смог отменить стремление членов человеческих сообществ надежно передавать вложения наследникам – это в людях на генетическом уровне заложено. Все лучшее – детям, но так, чтобы другие дети не отняли. И вот отсюда – в сообществах сразу возникает необходимость законности. Это, кстати, касается не только бандитизма, но и любой рискованной активности.

– В сообществах? – едва сдерживая улыбку, уточнил Владимир.

– В них, Вовочка, в сообществах, – ответил Наводничий, начиная понимать, куда качнулось настроение друзей. – Понятно?

– Понятно, господин историк, – сказал Хлобыстин и, обратившись к Осташову, кивнул на Василия. – Историку пива больше не наливать.

– Не наливать, – добавил Владимир, – во всяком случае, в нашем сообществе.

И оба расхохотались. Наводничий заулыбался.

– Чего вы ржете, придурки? Сами тут с умным видом талдычили про кого расстрелять – это нормально. А мне, значит, поумничать нельзя.

Друзья не договорились о каком-либо совместном деле. Причем в том тоне, каким каждый из них (в том числе и сам Владимир) отказывался присоединиться к делам остальных, – в голосе каждого Осташов с удивлением уловил некую ревность, желание что-то доказать приятелям, подчеркнуть важность именно своего дела. Словно они были не столько друзьями, сколько соперниками. Странное дело, подумал Владимир, припомнив взаимоотношения с другими приятелями – из школы, знакомыми по двору – мы дружим с теми, кого хотим победить.

* * *

Спустя два дня каждый в своем доме собирался в свою дорогу.

Осташов, развалившись на кровати, вкладывал тюбики свежих красок в отсеки особого ящичка, который находился в складном мольберте.

Хлобыстин, запершись в ванной комнате, вставлял новенькие патроны в магазин пистолета.

А Наводничий у письменного стола – кассеты с фотопленкой в специально предназначенные для этого ячейки на его профессиональном жилете фоторепортера.