Владимир Шаров: По ту сторону истории
Шрифт:
Незадолго до того созданное издательство «ArsisBooks» предложило Володе издать иллюстрированный трехтомник. Издание получилось очень нарядное. Часть экземпляров комплектовалась в красивые подарочные коробки. Туда вошли три книги: «Репетиции», «До и во время» и сборник исторических эссе «Искушение революцией». Все книги были оформлены замечательными иллюстрациями художника Александра Смирнова, который очень тонко ощущал и понимал Володины тексты. Трудностей при подготовке издания было немало, но с него во многом начались и настоящая популярность Шарова-писателя, и, в свою очередь, становление нового издательства, которому в 2018 году исполнилось десять лет.
Постепенно неприятная пустота, усугубленная странной «премиальной» историей, начала отступать, и двинулась работа над новым
А подверстывалась давняя Володина благодарность Народному архиву, в который он ходил еще в 1990-х. Он очень часто просто к слову вспоминал его. Это было странное для России демократическое образование конца 1980 – 1990-х годов, созданное на базе Историко-архивного института; оно принимало на хранение все документальные остатки жизни рядовых граждан – от «счастливых» трамвайных билетиков и конфетных оберток до дневников и документов неформальных организаций. Володя ходил туда несколько раз, когда архив располагался еще на Никольской улице.
Ничего прямо подходящего для своей работы он там не нашел, разве что блокнотик с записью еженедельных трат 1930-х годов, который он «подарил» Коле Кульбарсову в «Воскрешении Лазаря». Но сам факт создания такой институции в России, где от личных документов избавлялись как от чумы, его потрясал. Ему очень нравилась дружественная, но одновременно и рабочая атмосфера в архиве. Все старались ему быстро помочь, при этом сотрудники всегда занимались своими текущими делами. В архиве проходили стажировку студенты и аспиранты МГИАИ. И как Володя сокрушался в 2005 году, что для Народного архива не нашлось ни нормального помещения, ни денег и короба с делами перевезли в Российский государственный архив новейшей истории.
И вот Народный архив стал одним из героев романа о Гоголе, о России, о грехе и покаянии, о свободе и рабстве – «Возвращения в Египет». К архиву присоединился и другой герой Володиной писательской жизни – журнал «Знамя». Одно время архив и редакция соседствовали на Никольской улице.
А последний из героев романа, чудом выживший меньшевик-интернационалист Евтихиев, – это юношеское потрясение Володи: общение у родительских друзей с Яковом Юлиановичем Якубовичем, который жил в доме для престарелых где-то под Карагандой и каждый год летом, пока был в силах, приезжал в Москву погостить к Надежде Марковне Улановской. Я помню, как провожала Володю к Надежде Марковне – мои родители жили совсем близко, по другую сторону от Курского вокзала – и Володя изумленно повторял: как Якубович может все помнить, как будто это было вчера? Как он может с юношеской яростью отстаивать то, во что верил больше полувека назад? Как и Евтихиев в «Возвращении в Египет», Якубович у себя под Карагандой тоже боролся за поблажки насельникам дома для престарелых: чтоб администрация не снимала занавесок с дверей и люди сохраняли хотя бы иллюзию уединения.
«Возвращение в Египет» имело более удачную премиальную судьбу, чем «Будьте как дети». Дело дошло до победного конца, и 2014–2015 годы были для Володи орденоносными. Он получил, хотя опять с таинственными ошибками вручающего (ему то давали премиальный конверт, то забирали его, то объясняли, что ему полагается другой конверт – не лауреатский), «Русского Букера-2014», «Студенческого Букера», третью премию «Большой книги 2014» и премию Союза писателей Москвы «Венец». А в 2015 году в Нью-Йорке перевод на английский язык романа «До и во время», выполненный замечательным английским переводчиком Оливером Реди, получил премию «Read Russia». В том же 2015 году
Володя стал «Писателем года» по версии журнала «GQ». Ему была очень приятна оценка молодежи: «Студенческому Букеру» и премии от «GQ» он радовался не меньше, чем «взрослым» премиям.Когда «Возвращение в Египет» уже сдавалось в издательство, наша давнишняя и близкая приятельница Таня Савицкая привела Володю в библиотеку «Мемориала», с которым по разным направлениями сотрудничала; там Володя познакомился с директором библиотеки Борисом Беленкиным. Володя давно интересовался фигурой «первого цареубийцы» – большевиком из Перми Гавриилом Мясниковым. Интересовали его и самозванцы – еще со времен защиты диссертации по русской истории XVII века. И вот связанные с этими сюжетами материалы не просто были в «Мемориале», но Борис Беленкин оказался публикатором и автором статьи и комментариев к единственной книге Гавриила Мясникова «Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова». Борис дал Володе также сборники документов «Воскресшие Романовы?» (материалы рассекреченных следственных дел по истории самозванства в России ХX века). Известно, что в ХX веке около 250 самозванцев выдавали себя за членов погибшей царской семьи. Володю интересовал именно убитый Великий князь Михаил Романов и его самозванцы – раз уже он зацепился за Г. Мясникова.
Листал Володя и другие дела. И хотя не помню ни одного цитирования (кроме фрагмента из книги Г. Мясникова в последнем романе «Царство Агамемнона»), подобное чтение его как бы оплодотворяло, давало ощутить дух того, о чем будет писаться дальше, насыщало фантазию.
Походы в «Мемориал» подарили также несколько великолепных эссе (они выходили в разных изданиях и частично вошли в сборник «Перекрестное опыление») и единственный написанный Володей рассказ «Апрель» (по заказу «Сноба», опубликован в декабрьском номере за 2013 год).
Володя много общался тогда с Борисом Беленкиным, был благодарен за книгу воспоминаний матери Бориса Лоры Беленкиной «Окнами на Сретенку» (М.; АСТ: Corpus, 2013) и позднее – писательнице Наталье Громовой, с которой тоже подружился, за ее собственные книги и за огромные воспоминания Варвары Малахиевой-Мирович «Маятник жизни моей» (Дневник русской женщины. 1930–1951. М.: АСТ, 2015), подготовленные Наташей к печати.
Тогда же он очень много ездил с выступлениями по стране, был на Алтае, на севере – в Мурманске, в Красноярске, на Урале. И вот в его новом романе, который стал писаться после «Возвращения в Египет», впервые зазвучали «непрямые диалоги». Это могли быть протоколы допросов, а могли – воспоминания или дневники. Точнее, все это и раньше было в его текстах, но здесь голос повествователя отступал на второй план.
Толчком же к девятому роману стал один вечер, когда в гостях Володя услышал фразу, вошедшую в текст. Обсуждались сталинские репрессии, и один наш старый приятель, православный человек, сказал: «Да, все страшно, но зато теперь у Русской земли много молитвенников перед Господом. Столько святых-страстотерпцев, сколько дало сталинское время, Россия еще не знала».
Володя был потрясен.
Работа пошла быстро, но кусками, фрагментами. Так бывало всегда, самым ответственным моментом становилось выстраивание из них целого.
Он не работал на компьютере, печатал на машинке – и из-за зрения, и из-за неврологических проблем. Поэтому каждый роман в машинописном виде занимал все поверхности в том жилье, где Володя находился. Помню, на даче в Тучково, когда писалось «Возвращение в Египет», бумаги лежали повсеместно на обоих этажах. Потом Володя разобрался в группах писем и проложил ими том «Исторической энциклопедии» в том порядке, в каком они должны были следовать.
Когда выяснилось, что у Володи онкология, но какая – неясно, ни один тест не дал точного диагноза, сын спешно отправил нас в Германию, где был знакомый врач. Там диагноз поставили: агрессивная В-клеточная лимфома. Боясь не успеть, Володя работал уже с маленькими промежутками на некрепкий сон. Текст сложился очень быстро, Володя склеивал бесконечные «простыни» из исписанных страниц. Я резала, тоже клеила, переписывала нечитаемые фрагменты, расставляла знаки препинания, как всегда, приводя текст в порядок для машинистки.