Владимир Святой (3-е издание)

В глазах человека того времени поступок Олега был оправдан. Древлянская земля, куда в поисках охотничьих угодий забрел Свенельдов сын, принадлежала ему. Вмешательство чужака, чужого князя в дела его земли или даже одно присутствие такого чужака в его земле без его на то воли были прямым нарушением обычая и закона, посягательством на его власть. Вспомним, что, согласно Саге об Олаве Трюггвасоне, присутствие человека княжеского рода в чужих владениях без разрешения князя считалось недопустимым и влекло жестокую кару; Олаву, например, пришлось скрывать свое происхождение. Правда, Лют не принадлежал к княжескому роду. Но он был сыном Свенельда — человека, чья власть и чей авторитет, пожалуй, не уступали княжескому. Свенельд — совершенно исключительное явление в ранней русской истории. Согласно летописи, он действует на протяжении более чем пятидесяти лет, с 922 по 972 год (первая дата, правда, явно искусственна), оставаясь первым из воевод при четырех правителях Киевской Руси. Видимо, это был человек выдающихся способностей. Прочности занимаемого им положения не помешало и то обстоятельство, что он косвенно оказался замешанным в гибели как Игоря, так и Святослава. (Забегая вперед, скажем, что смерть еще двух князей впрямую будет связана с именем этого поистине «черного гения» начальной русской истории.)

Появление Свенельдова сына в Древлянской земле таило в себе несомненную угрозу для Олега. Не случайно он убивает Люта лишь после того, как узнает, чей сын очутился перед ним. Едва ли нечаянно Лют заехал в пределы Олега. Дело в том, что еще князь Игорь Старый незадолго до своей смерти вручил Свенельду «древлянскую дань». (Это известие изъято из «Повести временных лет», но сохранилось в другой древнейшей летописи — так называемой Новгородской Первой младшего извода^{74}.) Дарение Игоря не могло быть забыто. Более того, по давности лет оно значило едва ли не больше, чем завещание самого Святослава, посадившего «в Древлянах» Олега. Вероятно, Свенельд и Лют посчитали, что пришло время вернуть себе законные права. Впрочем, может быть, сын действовал и независимо от своего отца.

То, что Лют открыто «заехал» в Древлянскую землю, показывало его притязания на обладание ею. Охота на зверя была искони княжеским занятием. Лют, следовательно, ставил себя в княжеское достоинство, вел себя как равный Олегу. Это был прямой вызов, и Олег принял его.

Мы не знаем, как отнесся Ярополк к выходке Люта. Надо полагать, он вовсе не разделял корыстных притязаний своего воеводы и его сына. Ибо таким образом — вольно или невольно — ставилась под сомнение законность завещания его отца, а ведь именно оно составляло правовую основу его собственной власти над Киевом. Скорее всего, Ярополк вообще не был осведомлен о происходивших событиях и узнал о них лишь как о свершившемся факте.

Но так или иначе, а Свенельдов сын был убит. Олег — хотел он того или нет — вступил в открытую вражду с Ярополком.

Что оставалось делать Ярополку? Он попал в трудное положение, и выбора у него, по существу, не было. Обычай кровной мести соблюдался незыблемо. У убитого же Люта имелись родичи. И не кто-нибудь, а Свенельд, ближайший воевода Ярополка. Были у Свенельда и еще сыновья (имя одного из них — Мистиша — упоминается в летописи), но они ничем особенным себя не проявили, во всяком случае в начавшихся событиях никакой самостоятельной роли не сыграли. Едва ли не восьмидесятилетний старец сам становился кровным местником за своего сына. И Свенельд жаждал крови — крови Олега, брата своего князя.

«И поднялась… ненависть между Ярополком и Олегом, — продолжает свой рассказ «Повесть временных лет», — и говорил всегда Ярополку Свенельд: “Пойди на брата своего и займи волость его”, желая отомстить за сына своего».

Между тем князь не подчинялся обычным законам, по которым протекала жизнь иных людей. Он отвечал за все, что творилось в подвластной ему земле, — но точно так же подвластная ему земля принимала на себя все, что происходило с князем. Поэтому принять отмщение за гибель Люта должны были все древляне. Если Ярополк принимал сторону Свенельда — а он должен был это сделать, ибо Свенельд был его воеводой, — ему надлежало начинать войну.

Однако Ярополк медлил. Согласно летописи, лишь два года спустя он начнет военные действия. Эта медлительность и позже будет отличать его. Едва ли здесь малодушие — по крайней мере в противостоянии Олегу Ярополк мог быть уверенным в своем превосходстве. Скорее здесь проявились качества, которые тоже, хотя и не часто, встречаются у правителей, — милосердие, нежелание проливать кровь, братские чувства к близкому человеку. Ведь Олег был Ярополку братом не только по отцу, но и по матери — в древней Руси это всегда связывало братьев особо прочными узами. Нам неизвестно, пытался ли Ярополк какими-нибудь мирными средствами погасить возникший конфликт. Может быть, и пытался. Однако сделать это было чрезвычайно трудно. Единственный путь — признать убийство Люта законным и справедливым. Но это означало бы разрыв со Свенельдом. Отцовский же воевода, видимо, также был дорог Ярополку. Что ж, совестливость и желание угодить всем никогда не приносят политических выгод.

Свенельд сумел добиться своего. Под 6485 (977) годом (дата спорная) мы читаем в «Повести временных лет»: «Пошел Ярополк на Олега, брата своего, на Деревскую (то есть Древлянскую. — А. К.) землю. И вышел Олег против него, и исполчились оба. Сразились полки, и победил Ярополк Олега»^{75}.

Подобный исход был предопределен, ибо силы и возможности братьев вряд ли были сопоставимы. За Ярополком стоял Киев, сильнейший и в людском, и в экономическом отношении город южной Руси. Но то, что произошло дальше, вовсе не входило в расчеты киевского князя.

После поражения в битве Олег со своими воинами бежал в город Вручий (или, по-другому, Овруч). Город был укреплен. Через ров к городским воротам вел мост, и люди, стремясь под защиту стен, теснились на нем, сталкивая друг друга вниз. В давке множество людей падало в ров, вместе с ними падали и лошади, и лошади давили людей. Среди прочих упал в ров и князь Олег [15] . Когда Ярополк вступил во Вручий, он повелел отыскать брата. Думаю, для того, чтобы помириться с ним, а не покарать его. Олега искали повсюду, но не могли найти. И тогда один из древлян сказал Ярополку: «Я видел, как накануне столкнули князя с моста». Ярополк велел очистить вручевский ров. В течение половины дня («от утра и до полудня») изо рва вынимали трупы людей и наконец среди мертвых тел отыскали тело князя Олега. Его вынесли на землю и положили на расстеленный ковер. И подошел Ярополк, и начал плакать над телом брата, а затем с такими словами обратился к воеводе Свенельду: «Смотри, этого ты хотел?!»

15

Так рассказывает «Повесть временных лет». «Память и похвала князю Владимиру» Иакова мниха, использовавшая какой-то более древний летописный свод, дает другую версию случившейся трагедии: «…У Вруча града мост обломился с воями, и удавили Олега в гребли (во рву. — А. К.)».

Да, Свенельд своего добился. Убийца его сына принял мучительную и к тому же бесславную смерть. Но ценой отмщения стала не только жизнь князя Олега, и даже не только жизнь по крайней мере десятков людей, погибших во время вручевской трагедии, но и устойчивость всего порядка, сложившегося на Руси после Святослава.

Законными наследниками отцовской власти выступали сообща все трое Святославичей. Русская земля — хоть и формально, в некоем несбыточном идеале — была их совместным владением и достоянием. Смерть, причем насильственная, одного из братьев нарушала устойчивость положения оставшихся, ставила под сомнение их «легитимность», как бы мы выразились сейчас. Ярополк «переял» «волость» своего брата, включил ее в свои владения. Внешне это, казалось, усиливало его. Но он — пускай невольно — стал виновником смерти брата; он нарушил незыблемую заповедь семейного и родового единства, нарушил предсмертную волю отца. Смерть брата еще отзовется ему. В конечном итоге она станет причиной его собственной гибели.

Понимал ли он это? Или одни только братские чувства переполняли его, когда глядел он на бездыханное тело брата? Так или иначе, но плач Ярополка не выдуман и скорбь его непритворна. («Ох, люто мне, брате мой дорогой! Лучше бы мне умереть, а тебе живу быть! — но все то сотона сотворил лукавством своим», — так передает слова Ярополка автор Никоновской летописи; но эти слова, конечно, выдумка, домысел летописца — так, по его представлениям, должен был оплакивать князь смерть своего брата.)

Ярополк винил в происшедшей трагедии Свенельда («Этого ты хотел?!» — бросил он ему в лицо). В дальнейшем мы не встретим имени Свенельда в летописи; он уйдет — в безвестность или в небытие. Но вряд ли от этого кому-нибудь станет легче.

У Олега, по-видимому, остался малолетний сын. Готовясь к войне со своим братом, он отправил его за пределы Руси. Русские летописи ничего не знают об этом. Но позднейшие чешские историки сохранили какие-то смутные предания о появлении в Моравии русского князя, сына Колги (Олега?) Святославича, племянника князей Ярополка и Владимира. Именно его считали своим прародителем представители старинного моравского рода Жеротинов [16] . ^{76}

16

Этот князь был послан сюда своим отцом, опасавшимся «сурового тирана» Ярополка. «Тиран» действительно убил Колгу, но и сам был убит Владимиром, рассказывает польско-чешский писатель конца XVI века Бартоломей Папроцкий, несомненно, знавший историю борьбы трех Святославичей по русским источникам. Колга обеспечил своего сына большим запасом золота и серебра. В дальнейшем тот, однако, отказался от титула князя и принял достоинство рыцаря. Он получил прозвище «Враг» — якобы из-за своего любимого ругательства «Иди к врагу», то есть «к черту», — и его потомки стали называться Враговскими. Сын Колги стал родоначальником моравского рода Жеротинов. Начало всей этой истории Папроцкий относит к легендарному 862 (6370) году.