Владимир Святой (3-е издание)

Противопоставление кажется странным: ведь и Ярослав был сыном Рогнеды и, следовательно, внуком Рогволода. Но легенда имеет отношение скорее к Изяславу и Изяславичам, чем к Рогнеде. Ибо именно Изяслав, поднявший руку на родителя, был осужден Владимиром и «выделен», то есть изгнан из своего рода. Отныне он перестанет считаться наследником своего отца — но лишь наследником своего деда по матери. А значит, имя «Рогволожьего внука» будет принадлежать ему одному. (Именно этим обстоятельством и объясняется тот факт, что сыновья самого Изяслава, умершего рано, не будут принимать участия в борьбе за Киев после смерти Владимира^{118}.) Изяслав принял на себя преступление матери, даже усугубил его, но тем самым спас ей жизнь.

Но сколь живо и ярко предстает перед нами в этом предании образ гордой и своенравной Рогнеды — поруганной, растоптанной, но все же несломленной, пылающей жаждой отмщения, смешанной с ревностью и обидой. Удивительно — она ненавидит своего супруга, но в то же время, ненавидя, ревнует его и требует любви к ней одной! О, женщины — вечная загадка для историка.

Когда произошла эта драма? Судя по тому, что Изяслав находился при матери, ему было года три или немногим больше. Стало быть — еще в начале княжения Владимира, приблизительно в 982–983 годах. Но если так, то Рогнеда вовсе не была оставлена Владимиром и продолжала пользоваться его благосклонностью и исполнять свой супружеский долг. Вряд ли она последовала за опальным сыном в его новый город. Вероятно, Владимир окончательно покинул Рогнеду лишь после своего крещения и женитьбы на Анне. (Хотя в самом ли деле окончательно? Трудно сказать.) Но мы еще вернемся к судьбе Рогнеды — когда будем говорить о крещении Владимира и о судьбе всего его языческого гарема.

Следующей женой Владимира стала «грекиня», вдова убитого им Ярополка, некогда поразившая своей красотой даже сурового Святослава. Бывшая монахиня досталась Владимиру в качестве военной добычи. Она была «непраздна», то есть ждала ребенка от Ярополка [23] . ^{119} Но это не остановило убийцу ее мужа. И женщина, и дитя теперь принадлежали ему. Когда ребенок родился — а это оказался мальчик, — Владимир усыновил его. Новорожденного назвали Святополком. Впоследствии он станет убийцей своих братьев, Бориса, Глеба и Святослава, и под именем Святополка Окаянного навсегда войдет в русскую историю как ее главный злодей и преступник.

23

Позднейшая Иоакимовская летопись называет имя княгини-гречанки — Предслава. Но имя это относится к числу других, явно вымышленных позднейшим писателем имен. Согласно польским источникам, Ярополк имел от своей супруги сына, родившегося еще до его смерти. Было ли это в действительности, и если было, то какова судьба княжича, мы не знаем.

Летописец-христианин так рассуждал об изначальной греховной природе князя-убийцы: «От греховного кореня зол плод бывает: во-первых, потому что была мать его прежде черницею, а во-вторых, “залежал” ее Владимир не по браку, но как прелюбодеец. Потому-то и не любил Святополка Владимир, что был тот от двух отцов — от Ярополка и от Владимира»^{120}.

Но так можно было рассуждать, лишь примериваясь к браку с христианской точки зрения. В представлении же язычника отцом Святополка мог считаться только Владимир, и в этом смысле Святополк ничем не отличался от других его сыновей. Так что вряд ли Владимир испытывал какую-то особую неприязнь к пасынку — разве что в последние годы своей жизни, когда тот попытался восстать против него.

Позднее Владимир поимел еще двух жен — «другую чехиню» (в отличие от «первой», родившей ему Вышеслава) и болгарыню. От чехини родились два сына. «Повесть временных лет» называет Святослава и еще одного Мстислава. Последнее имя — возможно, ошибка: в другом месте та же «Повесть…» называет в числе сыновей Владимира Станислава; согласно другим летописям, он и был сыном «второй чехини». (Впрочем, может быть, Владимир имел среди своих сыновей и Станислава, и обоих Мстиславов — тогда число его сыновей следует увеличить до тринадцати^{121}.) Болгарыня же родила Владимиру Бориса и Глеба — будущих святых. (Автор Иоакимовской летописи называет матерью Святослава некую Мальфрид. Это имя (точнее, Малфредь) упоминается и в «Повести временных лет», под 1000 годом. Кем она была, неизвестно. Мать же Мстислава и Станислава (так!) имеет в Иоакимовской летописи имя Адиль, выбранное, по-видимому, совершенно произвольно.)

Всего Владимир имел двенадцать сыновей. Кто из его жен родил ему двух младших — Позвизда и Судислава, — мы не знаем [24] . ^{122} Дочерей же у Владимира, наверное, было без счета. Нам известно по меньшей мере о девяти. (Столько сестер Ярослава Мудрого, по свидетельству Титмара Мерзебургского, попало в плен к Болеславу Польскому.) Одна или две дочери Владимира, Мария-Добронега и, предположительно, Феофана, родились, вероятно, уже от царевны Анны ^{123} . Киевские летописцы мало интересовались судьбами княжеских дочерей. Их было, наверное, много больше.

24

В некоторых поздних летописях вместо Позвизда назван некий Василько. Автор Иоакимовской летописи, кажется, считал Позвизда и Судислава сыновьями Олега Древлянского, но это мнение произвольно.

А сколько детей рождались мертвыми или умирали вскоре после рождения, не успев оставить свои имена в летописи? Так что число 20 — столько детей Владимира источники называют определенно (одиннадцать сыновей, исключая Святополка, и девять дочерей) — следует, по крайней мере, удвоить. Остается только поражаться исключительной плодовитости этого человека!

Обилие сыновей составляло предмет гордости любого правителя. Сыновья — новые воплощения князя, проявление его силы и мужественности, продолжение его рода. Давая жизнь новому поколению, князь исполнял свой долг перед отцом и дедом, давшими жизнь ему самому. Но, сверх того, многочисленные сыновья делали князя сильнее чисто в политическом отношении. Владимир яснее, чем другие, прочувствовал это. По мере взросления сыновей он будет направлять их в различные отдаленные части своей земли — и тем самым будут распространяться его собственная власть и его собственное присутствие. Он как бы умножится, удесятерится. Новгород, Псков, Полоцк, Туров, Волынь, Ростов, Муром, Древлянская земля, Смоленск и даже далекая Тьмуторокань — все эти старые племенные центры, изначально чуждые Киеву, будут охвачены его властью — причем непосредственной, зримой.

Но для этого сыновья должны были хоть немного подрасти, по крайней мере выйти из младенческого возраста. Главное же — самому Владимиру еще только предстояло утвердить свою власть над разрозненными частями Русской земли. Ведь после ухода Святослава на Дунай, а особенно после его смерти, Русь распалась на отдельные земли, и далеко не все из них подчинялись Киеву. Так что мы явно забегаем вперед в своих рассуждениях о личности Владимира и о его политических дарованиях.

К концу 70-х годов X века власть киевского князя охватывала примерно половину территории прежней державы Игоря Старого. В первую очередь, это была собственно Киевская область, удел Ярополка, включавший в себя земли полян и северян. Ярополку принадлежал и главный город Северской земли Чернигов, стоявший на Десне. После победы над Олегом киевскому князю отошла Древлянская область. Былое свободолюбие древлян со временем угасло. Происшедшую в Киеве «замятию» и троекратную смену собственных властителей они, кажется, пережили спокойно, не предприняв никаких видимых попыток отделиться от Киева. На какое-то время Ярополк подчинил себе Новгород, удел Владимира. Победив брата, Владимир, в свою очередь, получил возможность распоряжаться всеми подвластными ему землями. Естественно, за ним оставалась и Новгородская волость, включая земли тех племен, которые исторически тяготели к Новгороду, — чуди, мери и части кривичей.

Уже по ходу войны Владимир сумел значительно расширить свои владения за счет Полоцка и Полоцкой земли. Возможно, тогда же ему удалось подчинить себе земли дреговичей, живших вблизи обширных припятских болот. Центром их земли был Туров на Припяти. Легендарный Туры, пришедший, по преданию, как и полоцкий Рогволод, «из заморья», в летописи упоминается лишь однажды; о судьбе его мы ничего не знаем. (Если не связывать с его именем некую «Турову божницу» в Киеве.) В дальнейшем Туров станет одним из основных областных центров государства Владимира.

Двигаясь к Киеву обычным водным путем, Владимир, как прежде его родич Олег Вещий, наверняка завладел и Смоленском, центром Кривичской земли. Но это было лишь начало нового объединения Руси.

Мы определенно знаем, что ко времени утверждения Владимира в Киеве вне власти киевского князя находились радимичи, жившие по реке Соже, левому притоку Днепра, а также вятичи, расселившиеся на обширных пространствах в верховьях Оки и ее притоков. Эти два племени имели общие исторические судьбы. По преданию, их родоначальники, Радим и Вятко, были братьями и вместе пришли на Русь из Ляшской (то есть Польской) земли.

Значительно приблизились к Киеву западные рубежи государства. Земли бужан (или, позднее, волынян), дулебов, уличей, восточнославянских хорватов, ранее входившие в состав Руси, были утрачены киевскими князьями. Там же, на западе восточнославянского мира, видимо севернее волынян, проживали загадочные лендзяне, которых еще император Константин Багрянородный называл данниками Игоря. После смерти Игоря власть Киева на них не распространялась.

Стоит ли говорить, что после гибели Святослава Киев утратил контроль и над своими южными колониями — Тьмутороканью и Белой Вежей.