Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

С Дином Ридом все было диаметрально наоборот. Он именно «новый левый», который призывает с оружием в руках биться за справедливость, за «коммунистическое завтра». На его знамени нарисованы два человека из того списка, озвученного Высоцким: Дзержинский и Че Гевара. Что касается Мао, то его идеям он поклонялся в конце 60-х, но после того как тот умер (в 76-м) и Китай стал сворачивать на путь капиталистических реформ, китайский социализм Риду уже не импонировал. Поэтому место Мао в графе симпатий Рида занял руководитель Организации Освобождения Палестины Ясир Арафат, который совмещал в себе как умеренного реформиста, так и радикала. Высоцкий к арабам относился с опаской, видимо, считая их нахлебниками (на деньги СССР спонсировалась та же ООП). Вспомним строчки из его песни «На таможне» («В ноябре третьего…»):

…Они (арабы. — Ф. Р.) к нам ездят неспроста — Задумайтесь об этом! И возят нашего Христа На встречу с Магометом…

Уверен, что Арафат занял не последнее место в «списке злодеев» Высоцкого, хотя Туманов его и не упоминает (зато проговаривается про другого ближневосточного лидера — Муамара Каддафи).

Как истинный либерал Высоцкий с большим скепсисом относился к той борьбе за мир, которую провозглашал Кремль. В те годы среди либералов была популярна саркастическая присказка по поводу этой борьбы: «Мы будем так бороться за мир, что камня на камне не оставим». Советские либералы считали чуть ли не преступлением расточительство Кремля по отношению к тем же арабским (как и к другим развивающимся) странам, когда им ежегодно давались многомиллионные кредиты (точная их сумма не указывалась, но о том, что это были большие деньги, догадаться было несложно). Та же ситуация складывалась и вокруг гонки вооружений, которую либералы тоже не одобряли: им и здесь казалось, что Кремль тратит слишком много средств на поддержание военного баланса в мире. В своей «Балладе об оружии» (1974) Высоцкий проговаривается, что «блефуют крупно в основном ва-банк большие шишки. И балуются бомбою…» И хотя адресат назван не был, однако расшифровщики «фиг» прекрасно поняли, что речь идет как о западных «шишках», так и о родных советских (поэтому эта баллада, как и большинство других, и не вошла в предназначенный для нее фильм «Бегство мистера Мак-Кинли»).

У Дина Рида тоже были подобного рода песни, но у него всегда адресат фигурировал один — «шишки» из Белого дома:

И люди накинут в конце-то концов Узду на ракетных твоих жеребцов…

Под последними имелись в виду «жеребцы» Ричарда Никсона.

Конечно, было бы неверно обвинять в гонке вооружений только одну сторону (например, американскую), поскольку она была плодом усилий двух сверхдержав. Но все равно странно, когда советский либерал ненавидит американского борца за мир за то, что тот пытается выставить дураком не его правительство, а свое родное. Вроде бы радоваться надо. Ан нет — ненавидит. Видимо, считает, что его родина обойдется без добровольных помощников. В истории уже был прецедент подобного подхода, и я о нем уже говорил в начале книги — Хазарский каганат. Тамошние либералы (талмудисты) тоже считали, что их правители слишком много средств тратят на армию. В итоге талмудисты добились того, чтобы армия была сокращена со 100 тысяч воинов до 12 тысяч плюс 7 тысяч личной гвардии кагана. Когда кто-то из иностранных дипломатов удивился подобному пацифизму и выразил сожаление — дескать, добром это не кончится, — его попросили не вмешиваться (все, как в случае Высоцкий — Рид). Как писал историк Альтшулер:

«Каганат был первым транснациональным концерном рахдонитов. За бесперебойной работой этого грандиозного „предприятия“ следили евреи. Эта религиозная община со своим судопроизводством, развитой религиозной этикой обеспечивала через „менеджеров“ управление „фирмой“. Хазарский каганат, пытаясь избежать вооруженных конфликтов в своем многонациональном царстве, демилитаризовал население. Такая политика, безусловно, снижала опасность военных конфликтов внутри страны, но делала каганат уязвимым от внешней агрессии…»

Короче, когда эта агрессия случилась, Хазарский каганат пал вместе со своей малочисленной армией и личной гвардией кагана. Та же история случится и у нас, когда на смену таким борцам за мир, как Дин Рид, придут американцы другого пошиба — «певцы перестройки» вроде Владимира Познера. И Советский Союз прекратит свое существование.

Но вернемся в конец 70-х.

В СССР Дина Рида поначалу поддерживали разные силы (как либералы, так и державники), но с 70-х эту миссию в основном взяли на себя деятели «русской партии» из высшего состава ЦК ВЛКСМ: Евгений Тяжельников (руководитель всесоюзного комсомола в 1968–1977) и Борис Пастухов (1977–1982). Когда Тяжельников пошел на повышение и пересел из комсомольского кресла в цэковское — стал заведующим отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС, он продолжил свое покровительство над Ридом, всячески пропагандируя его деятельность в советских СМИ (та же кампания в поддержку Рида, которая случилась осенью 78-го, была делом рук именно Тяжельникова). В то же время он делал все от него зависящее, чтобы пресекать любую возможность подобного пиара в отношении Высоцкого. Герой нашего повествования на сей счет об этом также не заблуждался, что, естественно, только усиливало его неприязнь как к Тяжельникову, так и к его подопечному — Дину Риду.

Между тем Высоцкий и Рид занимали почти одинаковое место в той тайной войне, которую Кремль вел с Западом. Оба они являлись крупными козырями в этом противостоянии, только первому отводилась роль внутреннего диссидента, а второму — внешнего. Посредством Высоцкого Кремль доказывал Западу, что в СССР есть демократия, посредством Дина Рида — что в Америке относительно этого вопроса дела обстоят значительно хуже. И в подобном подходе была своя доля истины. Ведь в то время, как диссидент Высоцкий жил и работал в СССР, давая концерты в многотысячных Дворцах спорта, диссидент Рид такой возможности у себя на родине не имел. И хотя американского гражданства родное правительство его не лишило, однако пропагандировать свои идеи в США посредством творчества он не мог. По сути Рид был персоной нон грата в родной Америке. Что, в общем-то, закономерно, учитывая отрицательное отношение к нему как правительственных кругов, так и еврейского лобби в США, которое не могло простить ему дружбы с представителями «русской партии», а также с Я. Арафатом.

Совсем иначе обстояло дело с Высоцким: его поддерживал как официальный Вашингтон, так и еврейское лобби, причем последнее даже сильнее (благодаря чему и будут организованы гастроли певца в США в 1979 году). Отметим, что большим ценителем Высоцкого с точки зрения его полезности для американских интересов был его земляк — польский еврей Збигнев Бжезинский, занимавший в администрации Картера пост помощника президента по национальной безопасности.

Возвращаясь к вопросу «Высоцкий — Рид», отметим, что несмотря на то, что оба проходили по категории борцов (один боролся с брежневским «застоем», другой — за мир во всем мире), однако методы борьбы у каждого были свои. Если Высоцкий делал это исключительно мирным путем — со сцены, то Рид слыл настоящим радикалом, не боявшимся идти в самую гущу мирового противостояния. Собственно, поэтому он пять раз сидел в тюрьмах разных стран, с «калашом» в руках оказывался в «горячих точках» планеты вроде Ливана или Никарагуа, с риском для жизни пробирался в пиночетовскую Чили. Это ни в коем случае не значит, что один был трусом, а второй героем, но все же о чем-то, да говорит.

Удивительно, но Высоцкий, который во многих своих песнях воспевал человеческий героизм, к проявлению его со стороны Рида относился отрицательно. Видимо, потому что не разделял конечных целей этого героизма. В итоге он посвящал свои песни «кабинетным борцам» вроде Булата Окуджавы, а подвиги Дина Рида, неоднократно рисковавшего жизнью, отрицал. Сразу несколько песен Высоцкий посвятил тому же Вадиму Туманову (как мы помним, такому же ненавистнику Дина Рида, как и он сам), который чудеса героизма проявлял в далекой молодости — сидел в ГУЛАГе и совершил несколько попыток побега оттуда, — но в зрелом возрасте превратился в преуспевающего советского золотопромышленника с ежемесячным окладом в 4 тысячи полновесных советских рублей (против 150 рублей зарплаты рядового инженера).

Вообще, если взглянуть на творчество Высоцкого и Рида, можно обратить внимание на то, что у первого оно очень часто окрашено в мрачные тона (например, много стихов о смерти), у второго наоборот — в основном превалируют романтические настроения. Все это было не случайно, а являлось следствием фундаментальных различий в характерах обоих: Высоцкий по своему человеческому типу был «несчастным», Рид — «счастливым». И хотя судьбы обоих сложились трагически (еще одно общее совпадение), однако к своим трагедиям они шли по-разному — и одновременно одинаково.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ ВНУТРИ «МЕТРОПОЛЯ»

17 ноября 1978 года Высоцкий играет на сцене «Таганки» в «Десяти днях…», 19-го — в «Павших и живых».

22 ноября он едет в город Троицк Московской области, где в тамошнем Доме ученых (40-й километр) дает концерт. Два дня спустя он выступает с концертами на геологическом (18.00) и географическом (20.00) факультетах МГУ. Вот как об этом вспоминает свидетель тех выступлений А. Тюрин:

«Тогда на геологическом факультете очень активно работал геоклуб. Практически каждый день в общежитии проводились различные мероприятия, а каждую неделю на факультете проходили встречи с интересными людьми — артистами, певцами, бардами, писателями. Не было только Высоцкого.

Высоцкий был, о нем говорили (правда, больше было сплетен), но увидеть его можно было только в театре, хотя на спектакль с его участием можно было попасть только чудом.

Дерзость его стихов казалась безумием, думаю, почти для всех. Вряд ли кого можно было поставить рядом с ним в этот период. Поэтому организация концерта была чревата. То есть неизвестно, чем все могло закончиться для организаторов мероприятия. Мы это понимали и старались делать все официально. Через общество «Знание» была оформлена лекция с тематикой приблизительно такого характера: «Музыка и гитара в спектаклях Театра на Таганке». В общество «Знание» надо было сдать репертуар концерта. Естественно, отдана была «рыба», состоящая из пристойных по тем временам текстов. Оговорить же вопрос репертуара с Высоцким было невозможно: если бы он понял, что мы чего-то боимся, то концерт бы не состоялся.