Владимир

— Довольно! — крикнул князь Владимир. — Слышишь, воевода?! Я не хочу чести, к которой нужно идти обманно, не люба мне слава, окропленная кровью. Хочешь верно служить Руси — уговори, приведи брата, а мы уж помиримся.

— С великим страхом, — начал Блюд, чувствуя, что в горле у него пересохло, — с мукою за кровь и жизнь людей русских сказал я тебе все это, княже Владимир. Вижу твою правду: не должен брат убивать брата, убить Ярополка — зло. Клянусь, не допущу этого. А если я приведу к тебе Ярополка?

— Даю клятву, аще приведешь ко мне Ярополка, честь тебе воздам великую, приязнь будет меж нами.

— Княже мой, княже! — воскликнул Блюд. — Не ведаю, когда это будет, утро недалеко, и уже поздно остановить сечу, но я уверен, что прозреет брат твой Ярополк и приведу его к тебе для мира и любви. Дозволишь ли мне теперь уйти, княже, ночь коротка, врагов много, я должен еще пожить для тебя и Ярополка, для всех русских людей.

— Ступай, воевода! Мои вой проводят тебя. А придет утро, пошлю к Ярополку послов.

Воевода Блюд завязал бармицы, опустил личину.

Скоро рассвет — высоко на востоке пылает заря, в ее сиянии в поле видно все лучше, дальше.

Два черных всадника, воевода Блюд и рында [136] Згар, медленно движутся от оврага к оврагу, прячутся в зарослях у Днепра, в верболозах.

Недалеко уже должен быть и стан Ярополка. Воевода соскакивает с коня, тихо шепчет:

— Мы не заблудились?

— Нет, не заблудились, воевода. — Згар тоже спешился. — Проедем вон туда два поприща, — в темноте видна длинная протянутая рука, — свернем налево и окажемся в нашем стане… Будь спокоен, воевода, Згар видит ночью, как днем.

136

Рында — здесь: оруженосец.

Воевода молчит, прислушивается и вдруг говорит:

— Мне кажется, я слышу конский топот.

— Нет, воевода, то лодия на Днепре. Я ничего не слышу.

— Мне кажется, я слышу конский топот. Воевода вытаскивает из ножен свой меч.

— Нет, — спокойно произносит Згар, — у меня ухо чуткое, я ничего не слышу.

Тогда в одно мгновение воевода заносит меч, срубает голову Згару.

В поле тихо. Воевода Блюд вытирает меч о траву, вкладывает его в ножны, вскакивает в седло, едет дальше.

Добравшись тропинкой, которую ему указал рында Згар, до стана, он останавливает коня у одного из шатров, спешивается, говорит воеводам, стоящим в охране:

— Неспокойно там… Я выезжал с рындой Згаром послушать, наскочил на стражу Владимира. Они убили рынду… северные волки бродят возле самого нашего стана…

Послы князя Владимира, как он приказал, верхом доехали до стана Ярополка повыше Любеча, остановились на круче. Оттуда видна была долина, полки, лодии на Днепре, княжеский шатер вдалеке. Они прокричали один раз и второй:

— От князя Владимира мы… Желаем говорить с Ярополком-князем.

Навстречу им выехали несколько воевод, а среди них старший воевода Блюд, спросили, о чем хотят говорить послы.

— Князь Владимир послал нас к князю Ярополку, — ответили послы, — как к брату своему и как брату говорит: «Не должно быть вражды меж нами, брань между русскими людьми — пагуба, хочу утвердить мир и дружбу».

Воеводы киевские выслушали послов Владимира, велели им ждать, сами же помчались к княжескому стану.

Князь Ярополк ждал их, одетый в затканное серебром голубое платно, с красным корзном на плечах, с позолоченным мечом у пояса. Он стоял неподалеку от своего шатра, вокруг него толпились мужи с Горы, тиуны ратные, тысяцкие.

— Кто это прибыл? — спросил он.

— Послы Владимира.

— Что говорят?

Воеводы, встретившие послов, слово в слово повторили, что сказали послы Владимира, от себя добавили:

— Мы велели им ждать твоего слова.

Князя Ярополка, как видно, поразили слова Владимира. Он стоял бледный у шатра, смотрел на лагерь, на лодии на Днепре, на послов Владимира, которые продолжали сидеть верхом и ждали его слова далеко в поле.

То был час, когда решалась судьба его самого, киевского стола, всей Руси. Еще не было поздно — если бы Ярополк в эту минуту согласился заключить мир со своим братом, может быть, в веках прогремела бы слава Владимира и его — Ярополка, может быть, множество людей не пролили бы крови, не сложили бы головы, а засеяли землю хлебами. Слова Владимира были так просты, понятны, искренни, что даже у Ярополка содрогнулось сердце. Что-то властно говорило ему: «Не иди на брань, послушайся своего брата». И именно в эту минуту один из воевод, вуй Ярополка Блюд, коснулся его рукава, прищурил глаза, делая знак, что хочет с ним говорить, отвел его в сторону, тихо сказал:

— То есть лжа и обман, не может против тебя выстоять брат твой меньшой Владимир, не может синица против орла брань сотворить. Не бойся, княже, Владимира, сына рабыни, наше воинство достойно встретит его воинов, ждет тебя победа на поле брани.

Князь Ярополк уже не слышит голоса сердца, быстрым шагом возвращается к своему шатру, останавливается, говорит воеводам, которые встретили послов князя Владимира:

— Передайте им, что я не хочу говорить с сыном рабыни.

4

До сих пор на кручах и в песках выше Любеча, на крутом правом берегу, когда отшумят весенние воды, когда из глубин днепровских вынырнут глинистые обрывы и желтые Пески, — повсюду там белеют человеческие кости, пробитые черепа, ржавые мечи и копья, сломанные вилы.

Воины князя Ярополка и князя Владимира встретились на высокой круче, которую много позже, словно стараясь смыть человеческую кровь, прорвала, разрыла, размыла вода. Там, на Старике, как назвали это место люди, ныне голубеют озера, растет осока, одинокие чайки тоскуют над водой и прибрежными зарослями.

То была лютая, кровавая сеча, ибо тут скопились все лодии Ярополка, сюда же прибыло множество войска пешего и конного из Киева и всех земель, — князь Ярополк понимал, что, если он не остановит северное войско у Любеча, оно быстро растечется по Днепру, перебросится на Десну — и тогда ему трудно придется в Киеве.

Сеча началась поприщ за десять от Любеча, в самом узком месте Днепра. Князь Ярополк велел поставить на якоря и связать вместе веревками и лыком больше пятисот лодий, — так образовался на Днепре заслон, сквозь который, казалось, не могли прорваться лодии Владимира.