Владивосток – Порт-Артур
Шрифт:
После Танжера Бьерк второй раз за год поставил Берлин на грань европейской войны. Но… пушки так и не заговорили. Вильгельм с подачи канцлера, Эйленбурга, Тирпица и Миттерниха раскусил, куда ведет рейх игра «серого кардинала». А Бюлов смог спасти ситуацию для своего императора, затормозив на самом краю пропасти ценой размена Шлиффена на Делькассе и фатального внешнеполитического поражения Германии. Взбешенный Гольштейн, успев напоследок лишь поспособствовать падению Эйленбурга, которого, кстати, вполне справедливо, посчитал предателем и стукачом, был с позором изгнан с госслужбы. Война не состоялась. И ее неутомимым заказчикам пришлось начинать новую партию. На этот раз балкано-турецкую…
Уместно добавить, что сами по себе и октябрьские, и бьеркские соглашения, в силу возможности их расторжения «после
На деле все произошло для Форин-офиса и Сити даже лучше, чем Гольштейн и его подельники из «ротшильдовского интернационала» могли себе представить.
Отказ Николая II от уже подписанного им собственноручно соглашения, живо обсуждавшийся при дворах венценосцев и в мировой прессе, не только оскорбил и унизил вспыльчивого и обидчивого кайзера, он, выражаясь по-восточному, «лишил его лица», что окончательно отвернуло его от надежды на союз со «слезливым и безвольным царьком».
Теперь он, в пику кузену-клятвопреступнику, решил двинуть Германию в Азию, водрузив свой флаг на Босфоре. Для русско-германских отношений это означало тотальную катастрофу, поскольку проливы и Константинополь исторически являлись главной целью вожделений Санкт-Петербурга. И хотя теперь на Ближний Восток толкал кайзера не тайный советник Гольштейн, а другие персоны, такие, как Сименс, Дельбрюк или Баллин, на первый взгляд преследовавшие совсем иные интересы, кукловоды-то за их спинами маячили те же самые…
Итак, «Бьеркский союз» не состоялся. Но осадочек остался. У многих. В России отныне бесповоротно верх во внешней политике взяла ориентированная на Антанту «партия войны», включавшая в себя большинство великих князей, верхушку гвардейского офицерского корпуса и ряд государственных функционеров, таких, как Извольский, Сазонов, Григорович и даже постепенно смирившийся с представлявшимся неизбежным русско-германским столкновением Столыпин.
Царь, осознавший весь позор содеянного, с того времени обреченно и безвольно плыл по несущему его самого, династию и всю Россию к катастрофе геополитическому течению, направляемому из Лондона, Парижа и Вашингтона. Отношение же германской правящей элиты к России с тех пор и аж до самого Сталинграда стало брезгливо-пренебрежительным. Вылившись в прессу, этот настрой ее политического и экономического бомонда неизбежно повлиял на формирование антироссийского общественного мнения во всем немецком обществе, достигшего фанатичного апогея к 1914 году.
Но, откровенно говоря, трудно осуждать за такое отношение немцев, убедившихся, что российская правящая верхушка вознамерилась идти с Францией и Англией до конца. Отвратительные франко-русские тиски, сжавшие Германию с двух сторон, были вполне реальной угрозой существованию молодой, динамично развивающейся империи, сумевшей за несколько десятилетий неизмеримо высоко поднять уровень жизни подавляющего большинства своих граждан, а с 1889 года впервые в мире узаконившей всеобщее и универсальное пенсионное обеспечение по старости… За свое кровное немцы были готовы драться с кем угодно, и их вполне можно понять.
Сам же кайзер Вильгельм по-человечески так никогда и не простил кузену Ники этой «пощечины». Расчет кукловодов оказался безупречным – болезненный страх за личное реноме вынудил его занять твердокаменную антироссийскую и антиславянскую позицию. Со всеми вытекающими. За проливом и океаном могли торжествовать…
Но позвольте, разве сама идея российско-германского союза 1905 года была абсурдом? Конечно же нет! Другое дело, что предложенная кайзером его форма совершенно не соответствовала потребной сути взаимовыгодного, равноправного альянса. И здесь что у Вильгельма, что у Бюлова не хватило дальновидности, дабы вовремя раскусить игру Гольштейна, осознав, что за военно-политический пакт с Россией – великой державой – нужно платить достойную цену.
Увы, изречение Отто фон Бисмарка о том,
что из двух союзников один – наездник, а второй – лишь его скаковая лошадь, слишком прочно въелось в их ментальность.Только вот то, что публичные политические заявления и реальная политика – это не совсем одно и то же, в контексте данной ситуации они не учли. К сожалению, гениями внешнеполитической игры калибра «величайшего из немцев» ни Бюлов, ни, тем более, кайзер не были…
Все стоны многочисленных противников Бьеркских соглашений в России начинались тогда, как начинаются и сейчас, с якобы предопределенного их параграфами «аморального предательства союзного нам Парижа». Хотя формально договор ни в коем случае не втягивал Россию в войну с Францией, если та не атаковала Германию, причем неспровоцированно. Правда, сама «белая и пушистая» Франция лишь годом ранее цинично предала интересы России, подписав с Британской империей договор «сердечного согласия» в тот момент, когда для России та была явным противником, а Германия – без пяти минут союзником. И практически наверняка превратилась бы в союзника реального, разбей мы японцев и сохрани свой флот.
Дьявол, как известно, кроется в мелочах. Есть один принципиально важный нюанс, который всегда нужно держать в уме, рассуждая о роли в истории России и Германии франко-английского договора. Нужно обязательно помнить, когда именно он был заключен. А это произошло в апреле 1904 года. Через два месяца и одну неделю после начала Русско-японской войны.
В результате Франция отказалась оказывать России военную помощь в схватке с Японией, союзной Великобритании. Со стороны Лондона это было логичным, своевременным, выверенным внешнеполитическим шагом. Ударом на опережение, не позволяющим немцам открыто поддержать нас в войне с японцами и гарантирующим от гипотетического русско-германско-французского союза на тот случай, если бритты решат воевать за японцев, а в случае победы Токио над Петербургом почти неизбежно пристегивающим к «сердечному согласию» и Россию. Против ее воли и желания. Антанта была «свадьбой с приданым» в виде франко-русского договора, поскольку Париж, имея с Россией военный союз с 1893 года, спал и видел, как выставить нас против немцев в роли пушечного мяса. Что и произошло в 1914 году.
При этом весь сонм представленных в виде повода для войны балканских проблем, включая спор вокруг проливов, был лишь мишурой для прикрытия коренных конфликтов – проблемы отторгнутых Бисмарком Эльзаса и Лотарингии для французов и проблемы германского флота и торговой экспансии для англичан. Вот уж кому действительно стоит задать вопрос о морали. Только есть ли в этом смысл? Мораль – это общественная категория, а не политическая. С точки зрения своих государственных интересов и Лондон, и Париж действовали совершенно логично. И, если учитывать результат Первой мировой войны, правильно…
В Париже тогда здраво рассудили, что повязанная их займами Россия никуда не дернется, а уж если проиграет войну на Дальнем Востоке, то и подавно. И под предлогом несогласия с внутренней политикой царизма там отказали русским в кредите зимой 1905 года. А на случай, если царь вздумает взбрыкнуть, соломка была заранее заботливо подстелена – у большинства российских великих князей, видных сановников и министров в дружбе с галлами существовали прочные персональные заинтересованности.
С другой стороны, Бьеркский договор обязывал немцев выступить на нашей стороне, если Англия начинала войну против России. А такая угроза, причем вполне реальная, существовала, как ни крути. Ведь британская политика и дипломатия не были монолитом. Деятели типа лорда Керзона наличествовали в Лондоне не в единственном числе. А противопоставить в тот момент английскому флоту на Балтике нашим адмиралам было попросту нечего. И… русскую столицу пришлось бы защищать с моря германскому флоту!
Когда скептики посмеиваются над потенциалом тогдашнего флота Германии в свете возможной борьбы с английским, мало кто задумывается, на каком театре эта схватка могла бы происходить. А если в мелководном и туманном Финском заливе? Если в Скагерраке? Если в датских шхерах или в районе немецких оборонительных минных полей? При этом германцы имели весьма много разных минно-торпедных судов.