Владивосток - Порт-Артур
Шрифт:
Правда, самому графу Келлеру с ним лично встречаться пока не довдилось, поскольку Балк, по приказу штаба адмирала Макарова, затевал сейчас в крепости нечто секретное по своей, морской части. Среди казаков был, однако, один рубака из отряда Балка - хорунжий-забайкалец Федор Каргин. И его рассказы об их делах заставляли задуматься: не хвастает ли казак, преувеличивая, как это обычно свойственно охотникам и путешественникам в их бивуачных байках...
Разговоры офицеров прервал звук, сильно напоминающий звук рвущегося полотна, только более громкий, и суховатый. Это треск пулемета Максима возвестил, что в засаду подстроенную есаулом фон Эксе, попал передовой японский дозор. Через несколько минут появился один из казаков принца Мюрата с сообщением об уничтожении взятых "в ножи"
Японская пехота, стремительно собираясь во взводы и роты, оставляя лишь небольшое охранение, двинулась вперед. За нею устремился расчет с орудием. В этот момент выстрелы мосинских винтовок и треск трех пулеметов раздались уже с левого фланга практически на всем протяжении колонны. Расстреливаемые почти в упор японцы заметались, теряя людей, в первую очередь офицеров (фон Эксе как сам был прекрасным стрелком, так и в свою команду специально подбирал "целких" охотников-сибиряков), и всякое подобие порядка. Хаоса добавляли разбегавшиеся кули, орущие ослики, горящие китайские арбы, а также взрывы импровизированных ручных гранат, которыми были вооружены пластуны.
Под прикрытием огня из засады, пластуны и казаки атаковали японских кавалеристов. Часть из них попыталась было принять бой в конном строю, но была рассеяна лучше владевшими холодным оружием русскими. Остальные рассыпались в разные стороны, еще больше увеличивая беспорядок в колонне. Лихим броском казаки из второй сотни захватили группу повозок в центре колонны, и угрожая китайским погонщикам оружием, погнали ее в предгорья. Позднее, описывая этот бой, русские газетчики дружно отмечали, что отряд Келлера захватил повозки со 120-мм гранатами и зарядами к гаубицам Круппа, пополнив таким образом боекомплект бронедивизиона "Варяг".
Ничем не помогло японцам и горное орудие. Его расчет был практически выбит в первые же минуты обстрела лучшим стрелком в отряде - есаулом фон Эксе, а затем подобравшиеся по-пластунски к орудию казаки Платон Веслополов и Федор Каргин подорвали его динамитными шашками. Уцелевшие японцы еще не успели как следует сорганизоваться, а русские уже прекратили обстрел и отошли в горы.
Отступившие остатки передового дозора обнаружили горящие и взрывающиеся арбы, убитых и раненых соотечественников и китайцев. Большинство же китайских носильщиков и погонщиков разбежалось. Валялись брошенные ими тюки с патронами и рисом, брошенные в панике улы, носились перепуганные ослики, мулы и лошади, звуковую какофонию из криков раненных, взрывов и треска огня дополняли ужасные вопли раненных животных. Японские потери были огромны. Почти все артиллерийские боеприпасы, огромное количество патронов, около четырех сотен убитых и раненных пехотинцев, до эскадрона кавалерии и горная пушка - все это дополнялось разбежавшимися китайцами - носильщиками и погонщиками, большинство из которых не удалось снова поставить в строй, и усилением кризиса с боеприпасами во 2-й армии.
Попытка собранных в отряд кавалеристов отбить захваченные повозки с боеприпасами тоже закончилась ничем - пустые арбы стояли недалеко от места засады и, судя по следам, снаряды были увезены на повозках, запряженных более выносливыми русскими лошадями.
К тому же около места перегрузки кавалеристов ждал сюрприз в виде "самовзрывающегося фугаса" из нескольких шашек динамита, камней и натяжного взрывателя. Зацепив протянутый среди травы тросик, передовые всадники вызвали подрыв. По обезумевшим лошадям и скидываемым кавалеристам снова щедро и густо прошлась пара пулеметов, установленных на повозках. Понеся немалые потери, японцы благоразумно решили больше не рисковать и вернуться к основным силам. А спустя месяц в синематографе "На Невском" в Санкт-Петербурге при полном аншлаге показывали "документальную фильму" "Разгром японской колонны снабжения отрядом доблестного полковника графа Ф. А. Келлера".
Глава 7. Империя меняет курс
Санкт-Петербург. Май 1904 года
Вечер третьего дня пасхальной недели выдался солнечным, но ветреным. С залива тянуло ощутимым холодком. Но, несмотря на это, нежный аромат вскрывающихся молодых почек наполнявший воздух и щебетание птиц, вернувшихся домой из дальних странствий, напоминали, что весна окончательно вступила в свои права. Все вокруг располагало к умиротворенному созерцанию и даже поэзии. Однако лица трех человек, устроившихся на мягких сиденьях несущейся по Питеру кареты, были сосредоточены и даже мрачны. Николай Александрович Романов только что закончил свой прочувствованный монолог, посвященный неожиданной для местного начальства инспекции Кронштадта, и чудесному спасению от неизбежного оверкиля новейшего броненосца "Орел".
Из монолога этого следовало, что порядки, царящие в российском казенном кораблестроении, монарха достали окончательно, а скорая отставка дяди Алексея Александровича и его протеже Авелана есть дело предрешенное...
Дробно процокав подковами по бревенчатому настилу, гнедая четверка перенесла карету через небольшой мост и вскоре встала. Переодетый в штатское дворцовый лакей, соскочив с запяток, распахнул дверцу с задернутым занавеской окном, поправил подножку и замер в поклоне. Терцы конвоя успокаивали своих разгоряченных скачкой коней, возбужденно втягивавших ноздрями терпкий весенний воздух.
– Ну, вот мы и прибыли - Новая Голландия. Конечно, на катере мы бы уже были на месте. Но раз инкогнито, так инкогнито... И, похоже, что? Нас и здесь не ждали... Ах, нет! Вон Дмитрий Иванович торопится. Просто разогнался наш эскорт, вот и проскакали немного вперед.
– Ваше величество, простите ради Бога пожилого человека! Ваша карета катит скорее, чем я бегаю!
– раздался невдалеке голос торопящегося к гостям хозяина. Менделеева Вадим узнал сразу. Его весьма колоритная внешность практически соответствовала портретам и фотографиям, которые история донесла до 21 века. Слегка запыхавшийся, статный, в длиннополом пальто нараспашку, шапка в руке. Сократовский лоб, вьющиеся длинные волосы, на той части головы, где они еще сохранились... Пронзительный, немного настороженный взгляд светло-серых глаз, и спрятанная в усах легкая усмешка личности, знающей себе цену.
– Дмитрий Иванович, любезный, будьте добры, извините моих орлов! Они не признали вас, не ожидали, что вы нас к самому мосту встречать вышли... С графом Гейденом Вас знакомить не нужно, конечно. А вот второго моего спутника позвольте Вам отрекомендовать: Банщиков Михаил Лаврентьевич.
– Здравствуйте, молодой человек. Наслышан о Вас и ваших военных делах. Искренне рад знакомству. Менделеев. Дмитрий Иванович, профессор. Заведующий Императорской лабораторией Мер и весов.
– Добрый вечер, Дмитрий Иванович. Для меня честь быть представленным Вам самим государем. Но не меньшая честь просто иметь возможность общаться с наиболее выдающимся представителем отечественной научной элиты!
– Михаил Лаврентьевич! Ну, что ж вы меня сразу и в краску вгоняете в высочайшем-то присутствии! Как же не совестно!
– Менделеев старался говорить серьезно, хотя в глазах играл лукавый огонек, - Я же теперь и возгордиться могу: неужели не только все иноземцы хором, но и в России некто мне в высочайшем присутствии подхалимаж делать решился.
Николай рассмеялся, и взяв за руку Менделеева проговорил:
– Дмитрий Иванович, мой дорогой, Вам ли нас гордыней своей пугать? А то, что Михаил Лаврентьевич сказал, так это и весь народ знает. Не ругайте его.
– Народ...- Менделеев вдруг коротко глянул прямо в глаза Николаю, жестко, без улыбки, - Народ наш, государь, в среднем на полтора класса ЦПШ образован, я тут, вчера посчитал. Если женщин учесть... Так, что...
Вадим внутренне напрягся, ведь разволновавшийся с утра в Кронштадте Николай, такую явную шпильку мог и не стерпеть. Но обошлось. Судя по всему, самодержец с характером ученого был знаком неплохо.
– И об этом обязательно поговорим, Дмитрий Иванович. Пришло время заняться тем, о чем тогда спорили с Вами. Я все помню. Но это только часть тех вопросов, что нам срочно надобно обсудить.