Владыка башни
Шрифт:
— Мы о них позаботимся, — сказал он, погладив её по руке. — А ты давай, поезжай дальше.
— Хорошо, — ответила Алорнис, спешиваясь и доставая из седельной сумки пергамент и уголёк. — Сейчас уеду, только погодите немного, не трогайте тут ничего. — На негнущихся ногах она подошла к ближайшему пню, присела и принялась рисовать, внимательно поглядывая на повешенных.
— Наверняка лучники, — заметил Норта. — Ежели судить по отрезанным пальцам. Помнится, наши в Мартише тоже делали нечто подобное.
Алорнис то и дело смахивала слёзы, набегавшие на глаза всякий раз, когда она переводила взгляд с повешенных на пергамент, где уже обозначился рисунок. Закончив, она вся сжалась, тихо всхлипывая. Дарена подошла к ней. Ваэлин услышал, как Алорнис прошептала:
— Люди должны об этом узнать, они должны запомнить...
Городок
Теперь от его церкви остались одни руины, а от священника — если, конечно, это был он — обгорелые кости, видневшиеся из-под обломков. Сеорда при виде окружающего ужаса застыли посреди улицы — скорее озадаченные, нежели возмущённые. Судя по остаткам баррикад, протянувшихся между домами, город не так легко достался врагу. К тому же река послужила им дополнительной защитой. Судя по всему, воларцам потребовалось несколько дней, чтобы взять город, — в доме бургомистра лежали тела, на гниющей плоти которых сохранились бинты. «Они сражались достаточно долго, чтобы лечить своих раненых», — заключил Ваэлин.
— Дети все в одном доме, — с каменным лицом сообщил Гера Дракиль. — Ран нет, но пахнет ядом.
— Видимо, их отравили собственные родители, чтобы спасти от издевательств озверевших воларцев, — ответил Ваэлин.
Свою злобу воларцы выместили на немногих оставшихся в живых. На главной городской площади лежала куча расчленённых тел. Отрубленные конечности окружали пирамиду голов. Надо всем этим висела туча мух, вонь разложения была нестерпимой. Ваэлин порадовался, что с ними нет Алорнис, которая наверняка почувствовала бы себя обязанной все это запечатлеть.
— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы их похоронили, — попросил он Дракиля, поняв, что на сей раз задержаться необходимо.
— Хорошо, похороним.
Кивнув, Аль-Сорна направился к Огоньку.
— Мы были правы, — крикнул ему вслед вождь сеорда.
Ваэлин обернулся и вопросительно посмотрел на него.
— Что откликнулись на призыв волка, — пояснил тот. — Люди, которые совершают подобное, должны умереть.
— Как-то раз я повстречался с альпиранским императором, — сказал Ваэлин пленному воларцу. — Он председательствовал на моём суде, а потом пришел ко мне в камеру, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Всего только один раз.
Пленный таращился блестящими, ничего не соображающими глазами. Ваэлин выбрал этого парня за молодость и безмерный ужас во взгляде. Его товарищи по несчастью уже свисали с ветки ивы на южном берегу Двух Проток. Когда тела раскачивал лёгкий речной ветерок, верёвки поскрипывали.
— Об этом мало кто знает, — продолжал Ваэлин, — но император не отличается крепким здоровьем. Он с детства страдает недугом, поражающим кости. Это такой маленький, худенький человечек, которого всегда носят в паланкине, поскольку его ноги сломались бы, попытайся он пройти несколько шагов самостоятельно. И всё же он — человек великой силы, я ощущал её жар, когда он смотрел на меня. Знаешь, это очень унизительно, смотреть в глаза мужчине и понимать, что по сравнению с ним ты — червяк. После суда носильщики принесли его в мою камеру, посадили напротив меня и ушли, оставив нас наедине. Хотя император прекрасно понимал, что даже в кандалах я могу вышибить из него дух одним ударом. Я поклонился, и он велел мне встать. По его приказу меня учили альпиранскому языку, поскольку по законам империи подсудимый должен понимать каждое слово, произнесённое в суде. Император спросил, нет ли у меня каких-либо жалоб, я ответил, что нет. Потом он спросил, чувствую ли я свою вину за смерть Светоча, и я снова ответил отрицательно. Тогда он поинтересовался почему. Я ответил, что был солдатом на службе Веры и Королевства. Он лишь покачал обтянутым тонкой кожей черепом и обозвал меня лжецом. «Это
твоя песнь говорит тебе, что ты поступил верно», — сказал он. Он знал, понимаешь? Каким-то образом он все узнал, хотя в нём самом я различал лишь слабый отголосок дара. Он объяснил тогда, что все, восходящие на императорский трон, обладают одним и тем же даром: способностью различать истинную силу людей. Не величие, не милосердие и даже не мудрость. Лишь силу, скрытую в человеческой природе, которая со временем так или иначе проявится, иногда — с печальными последствиями. Незадолго до войны император начал изучать характер силы, которой обладал Светоч, и то, что он обнаружил, сильно его смутило. При дворе состоял ещё один человек, куда более яркий, чем Светоч, но предпочесть его значило дать основания для обвинений в фаворитизме. А это — очень серьёзное обвинение в стране, где любой человек может взойти на трон милостью богов и высших сил, для которых император — не более чем проводник. Мои действия разрешили его дилемму, поэтому меня оставили в живых и даже не подвергли пыткам. Как бы там ни было, император любит свой народ, и народные страдания от нашествия нашей армии превратили его милость ко мне в изощрённую пытку. «Если я и достиг какого-то величия, — сказал он мне, — оно заключается лишь в победе над ненавистью, которую ты заронил в моём сердце. Императору не подобает подобная роскошь». Как я уже говорил тебе, я чувствовал себя перед ним полным ничтожеством, и его слова лишь усилили это чувство. Знаешь, я пытался последовать его примеру и вести эту войну, не поддаваясь ненависти. К сожалению, твой народ разрушил мои честолюбивые надежды.Ваэлин взял кожаную сумку, в которой лежало послание, записанное с его слов братом Харликом, и накинул лямку на шею пленника. Тот дёрнулся и заскулил, но при виде кривой улыбки Аль-Сорны притих.
— Передашь генералу... Этому, как там его?.. Токреву, — сказал Ваэлин, похлопав по сумке.
Испуганный пленник, не мигая, смотрел на него. Несколько мгновений Ваэлин изучал его лицо, чувствуя, как просыпается песнь крови.
— Всё, посадите его на коня, — велел он Орвену, — и пусть убирается отсюда.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Как же здесь много кораблей!» И действительно, в гавани, на которую с балкона смотрела Лирна, теснилось множество судов. Их мачты напоминали густой, тихонько покачивающийся лес, где по «ветвям»-такелажу ползали человечки-муравьи.
— Больше тысячи, наверное, — произнёс Илтис.
— По-моему, сотен двенадцать, — уточнила Орина. — Если выстроить их друг за другом, можно по палубам, аки посуху, добраться до Королевства.
— А я б сейчас и по воде не отказался, — пробормотал себе под нос Харвин, покосившись на Лирну. — Зря вы это всё затеяли, ваше высочество.
Лирна молча смотрела на гавань. Её решение плыть вместе с мельденейским флотом вызвало бурю протестов у Илтиса: тот немедленно принялся расписывать неминуемые опасности такого предприятия. Харвин же беспокоился ещё и за Орину. Та, как и Мюрель, наотрез отказалась покинуть Лирну.
— Моей королеве нужны фрейлины, — отрезала Орина. — Она сама так сказала.
Лирна ожидала протестов и от Щита, но тот только подмигнул.
— Ну разумеется, ваше высочество. Я бы и сам предпочёл, чтобы вы находились рядом со мной, — заявил он и улыбнулся так ослепительно, что Лирна едва сдержалась: ей страшно захотелось, чтобы Илтис дал ему по морде.
Сейчас она наблюдала, как Щит вышагивает по набережной, отвечая на приветствия то одного, то другого моряка. Если в общении с ней он был само очарование, то своих соотечественников едва терпел, несмотря на очевидное уважение и радость, которые они выказывали в его присутствии. «Он разочаровался в них, — поняла Лирна. — И размышляет теперь, стоят ли мельденейцы тех жертв, на которые он собирается ради них пойти».
— Наверное, я прослужил вашему высочеству слишком мало, чтобы клянчить милости, — начал Харвин. — Но, когда все закончится, я попрошу вас никогда больше не посылать меня в море. Чую, навидался я этих загаженных крысами посудин на всю оставшуюся жизнь.
— Ваша просьба, без сомнения, будет удовлетворена, милорд, — улыбнулась Лирна.
Тем временем Щит, подойдя ближе, нашел её взглядом, низко поклонился и показал рукой туда, где была пришвартована «Морская сабля».
— Что же, дамы и господа, — произнесла королева. — Корабль ждёт.