Владыка мира

– Почему падишах не остановит их?

– Я не знаю. Он сильно сдал после смерти матери и Даниала. Иногда выглядит совсем как старик, и его часто мучает живот. Он, похоже, очень любит бывать вместе с Хуррамом, проверяет и исследует его способности и учит его – чего он никогда не делал ни для своих сыновей, ни для других внуков.

– Иногда я даже думаю, не позволяет ли он специально Хусраву и его сторонникам показать нам, насколько больше народу пойдет за ними, чем за нами.

– Может, и так. Я был рад, что даже некоторые сановники старшего возраста, которые процветали при Абуль Фазле, теперь начинают склоняться в мою пользу, обеспокоенные тем, что Хусрав выпячивает свою молодость, а они уповают на опыт. Возможно, мой отец более проницателен, чем я полагаю, и подспудно настраивает своих придворных должным образом.

– Хоть падишах и дряхлеет, его нельзя недооценивать.

– Но тогда как ты объяснишь его вспышки гнева против меня? На днях, например, когда он разнес в пух и прах то, как я организовал военные учения, и прямо при всех придворных заявил, что я был небрежен или пребывал в опиумном дурмане, – просто потому, что командир сглупил, как сам он позже и признал, неправильно расслышав мою команду, и повернул свое подразделение на площади не в том направлении…

– Любой мужчина не желает расставаться с властью. Иногда, чувствуя, что власть ускользает, они набрасываются от огорчения на своих преемников, внутри себя негодуя на свою слабость и на то, что все преходяще – и власть, и даже сама жизнь…

– Ты становишься философом, Сулейман-бек, – отозвался Салим. В этот момент из-за занавесей в дверях показался один из его горчи и объявил, что прибыл врач. – Достаточно. Давай поговорим позже. А сейчас ты позволишь хакиму заняться его рукоделием.

– В чем дело, Хуррам? – спросил Салим, с удивлением увидев, что его младший сын идет к нему через внутренний двор, где они с Сулейман-беком играли в шахматы.

– Дед говорит, что ему для здоровья и хорошего самочувствия будет полезно посмотреть на поединок лучших боевых слонов, твоего и Хусрава.

Салим и Сулейман-бек переглянулись.

– Когда?

– Сегодня ближе к вечеру, когда жара немного спадет. Дед хочет, чтобы слоны боролись на берегу Джамны у стен крепости, чтобы он мог смотреть с площадки-джарока.

– Скажите ему, что я с радостью повинуюсь и что я выставлю против слона Хусрава своего любимого боевого слона Громохода.

– Да, отец.

– Ты уже говорил со своим братом?

– Это как раз Хусрав предложил устроить борьбу, когда навещал деда сегодня. Он хвалил гигантского слона, которого привез из Бенгалии; его имя Дамудар, и его еще никому не удавалось победить.

– Знатный нас ждет поединок. Громоход также еще не знал поражений…

Салим улыбнулся своему сыну, но, как только Хуррам уехал, его улыбка исчезла.

– Хусрав это нарочно придумал, я уверен. Он надеется победить меня на глазах у всех.

– Возможно, и так, но как он может быть уверен, что его слон побьет твоего?

– Он достаточно тщеславен, чтобы полагать, что этот его бенгальский боец непобедим. Впрочем, даже если и нет, ему важно уже то, что, устраивая подобные бои, он намекнет миру, что мы с ним равны – и оба стремимся завоевать расположение отца. Кому, как не тебе, знать, насколько серьезны стремления его сторонников… У тебя остался шрам. Он хочет думать, что его победу воспримут как символ и хорошее знамение для него.

– И что ты собираешься сделать?

– Я должен сделать все возможное для победы своего слона. Приведите ко мне Сураджа и Басу, моих лучших махаутов. У нас есть еще несколько часов, чтобы подготовиться.

Весть о поединке слонов разнеслась быстро, и ко времени начала боя широкий сухой берег реки у крепости Агры заполнился взволнованными зрителями. Здесь было устроено место, где будут биться слоны, – участок земли двести футов длиной и пятьдесят футов шириной огородили рядами уложенных друг на друга джутовых мешков с землей в человеческий рост, оставив проходы для слонов с западной и восточной стороны. Посередине арену разделял земляной вал в шесть футов высотой. Салим стоял на площадке-джарока вместе с Хусравом и Хуррамом позади низкого трона, на котором восседал Акбар, облаченный в прекрасную расшитую кашмирскую шерстяную шаль. Глядя вниз, Салим заметил в толпе лиловые туники и серебристые тюрбаны людей Хусрава. Также он увидел красные и золотые одежды кое-кого из его собственных слуг, включая Захед-бада, начальника его стражи. Он посмотрел на своего старшего сына. Хусрав держался очень уверенно и только что сказал Акбару что-то, что очень его рассмешило.

Но вот падишах поднял руку; человек, стоявший на крепостной стене, поднес к губам свою бронзовую трубу в шесть футов длиной и дал три коротких гудка. Это был сигнал для слонов выйти из стойла, спуститься по трапу из крепости и прошествовать вдоль берега реки. Первым под гром литавр, в которые у крепостных ворот били музыканты, шел Дамудар. Этот слон пятнадцати футов высотой был одет в лиловую, окаймленную серебром бархатную попону-джхул; его огромные ноги сковывали свободно висящие серебряные цепи, чтобы он не убежал. Сидевший на его шее махаут должен был править им во время поединка с помощью длинного анкуса, похожего на багор. За спиной у него сидел второй махаут. Он должен был заменить первого, если тот упадет или поранится. Лоб и глаза Дамудара были защищены блестящей листовой сталью, которая покрывала его хобот до половины; бивни его были позолочены, а их концы окрашены алым. Когда Дамудар, выйдя из крепости, величественно прошествовал к месту поединка, сторонники Хусрава на берегу реки одобрительно взревели.

Вытянув шею, Салим теперь мог рассмотреть своего боевого слона, подарок от отца Джод-бай. Громоход медленно сошел вниз по скату с Сураджем, который сидел у него на шее перед Басу. Он был ниже противника почти на фут, но его посеребренные бивни были длиннее и более изогнуты. Раджпуты хорошо умели обучать своих слонов, и Громоход много раз доказывал свое бесстрашие.

Как только противники, каждый со своей стороны, вошли на арену, проходы за ними заложили мешками с землей. В это же время со слонов снимали попоны-джхул, и животные уже сердито трубили друг на друга; слон Хусрава мотал своей большой серой головой из стороны в сторону. Салим почувствовал, как сердце его учащенно забилось. Взглянув на сына, он понял – по тому, как быстро вздымалась и опадала его грудь, – что тот также взволнован. Быть может, он неправильно понял Хусрава и это всего лишь состязание двух слонов, представление для больного падишаха? Но наблюдая, как сын наклоняется и шепчет что-то Акбару на ухо, Салим уверился, что правильно понял его побуждения.

Юноши, пролезая между слоновьих ног, освобождали их от цепей. Они едва успели выкарабкаться за ограду, как слон Хусрава с зычным ревом понесся к центральному барьеру и, встав на задние ноги, с силой обрушил передние на землю. Затем снова взревел – ему не терпелось добраться до Громохода, который, осторожно подгоняемый Сураджем, стал медленно отступать назад к своей стороне барьера. Салим увидел победную усмешку Хусрава, а Дамудар тем временем продолжал наступать.

Вскоре, едва не скинув своих наездников, ревущий бенгалец растоптал своими огромными, как столбы, ногами остатки барьера и вылетел вперед, на половину Громохода, вздымая в воздух землю и пыль. Сурадж все еще сдерживал своего слона, как они с Салимом и договорились: он должен был заставить противника первым пойти в атаку. Никогда не знаешь, чем может закончиться поединок двух слонов, и здесь не обойтись без продуманной тактики, думал про себя Салим. Громоход был меньше, но увертливее, чем слон Хусрава.

Когда Дамудар побежал вперед, задрав хобот высоко в воздух и выставив вперед бивни, к Громоходу, Салим уже испугался, не запоздает ли Сурадж. Но в самый последний момент, когда бенгалец собирался нанести удар, махаут принца крикнул и стукнул анкусом по правому боку слона, заставив Громохода быстро отступить в сторону, избежав натиска Дамудара. Одновременно слон дернул головой, на ходу нанеся своим остро заточенным бивнем глубокую рваную рану в левый бок Дамудара. Из нее сразу засочилась кровь. Когда неприятельский слон унесся прочь, трубя от боли, Сурадж пустил Громохода вслед за ним. Он догнал его у самой ограды из земляных мешков. Там махаут Дамудара, все еще изо всех сил пытаясь справиться с испуганным и раненым животным, каким-то образом сумел развернуть его, чтобы снова вступить в схватку.

Подгоняемые погонщиками и криками толпы, два слона начали вставать на дыбы, стараясь забодать друг друга. Вскоре Громоход сумел рассечь хобот Дамудара ниже стальной брони. И когда тот резко отпрянул, напал на него, глубоко вонзив бивень в правое плечо своего противника. Хусрав заметно приуныл. Победа Громохода уже не за горами, подумал Салим.

Но когда разъяренные слоны сцепились снова, махаут Дамудара сделал движение вперед и занес над головой анкус. Казалось, он собрался ударить своего слона. Вдруг, схватившись за кожаную упряжь на шее Дамудара, он отклонился вправо и быстрым движением зацепил крюком своего анкуса ногу Сураджа. Потеряв равновесие, тот покачнулся и, размахивая руками, упал на землю. Со своего места Салим не мог полностью увидеть, что произошло, но он услышал потрясенный выдох, который через миг раздался из толпы.