Владыка

— Зато никогда не делает этого зря.

— Но ведь все равно делает!

— Ты прав, — неохотно согласился Шранк, засмотревшись в сторону. — Нашего вожака ничто не остановит. Но… мы ведь для того и существуем, чтобы не допустить беды. Разве нет?

— Нет, — замедленно отозвался Таррэн, кончиками пальцев касаясь груди, где с готовностью стукнуло рвущееся куда-то сердце. — Мы существуем, чтобы ее защитить. И я сделаю все, чтобы она не беспокоилась.

Воевода кинул в его сторону быстрый взгляд.

— А как же дети?

— Дети… — снова вздохнул эльф. — С этим сложнее. Траш с Каррашем легче: у них инстинкты срабатывают. Никаких споров и возражений в стае. А наследники… наверное, Белка права?

— Ты насчет Аккмала?

— Просто она как-то обмолвилась, что возиться с детьми слишком хлопотно… да-да. Слово в слово, не удивляйся. Но потом улыбнулась и добавила, что жить без них ужасно скучно. И я с этим полностью согласен.

— Мм, это не значит, что вы скоро нас порадуете?..

— Своего расти, — неприветливо буркнул Таррэн и, оставив друга размышлять над сказанным, излишне поспешно вышел.

— Ты уверен, что этого хватит? — подозрительно серьезно осведомился Линнувиэль, вышагивая среди стремительно расступающейся толпы. Городской рынок, как всегда, был переполнен, но при виде двух темных эльфов люди предпочитали расступиться, чем кормить потом крыс на ближайшей помойке.

Молодой эльтар покосился на невозмутимую морду Карраша, встретился с насмешливыми желтыми глазами, сообразил, что наглая скотина прекрасно все понимает, и мысленно проклял тот день и час, когда согласился на прогулку в компании этого ехидного чудовища. Своих скакунов они брать не стали — в людном городе с ними только завязнешь. Но Карраш и не подумал испрашивать разрешения — стряхнув на обомлевших конюхов надоевшее седло, с наглой мордой выбежал на улицу и деловито пристроился за спинами эльфов, будто так и надо.

Озадаченные взгляды попутчиков он нахально проигнорировал, на последовавшую за этим осторожную просьбу не распугивать горожан вежливо улыбнулся (двое проходивших мимо важных господ вмиг получили знатное ускорение, а бездомный пес, решивший обнюхать незнакомцев, с визгом уполз под забор). Карраш в ответ довольно чихнул, подтолкнул «попутчиков» в спины и все то время, пока эльфы рыскали по базару, неотступно следовал за ними. При этом старательно делал вид, что он белый и пушистый, скромный и вообще сама доброта и невинность. Но временами тянул туда, куда считал нужным. Пару раз даже хватал обомлевших ушастых за рукав, а уж по прилавкам таскал с такой неумолимой настойчивостью, что вскоре даже Аззар усомнился, кто кого на самом деле выгуливает. И заподозрил, что им навязали неугомонного соглядатая нарочно.

Впрочем, нужное они вскоре нашли (точнее, Карраш нашел, придирчиво перенюхав добрую сотню «предложений» и едва не доведя до удара нескольких торговцев), зато теперь на его спине красовался огромный мешок с орехами — точно такими, какие любила Белка. Эльфы успокоились, а потом и вовсе совершили неслыханное: рискнули вполголоса поблагодарить вздорного скакуна. И лишь когда тот благосклонно кивнул, перестали дергаться по пустякам. После чего позволили таскать себя везде, где ему было интересно: вместе с ним посетили городской парк, конные ряды, уютный подвальчик булочника, где с удовольствием слопали по горячей плюшке. Затем заглянули в мясную лавку, где Линнувиэль безропотно раскошелился на свежую тушу молодого бычка, присмотренную мимикром в качестве обеда. Потом терпеливо подождали, пока Карраш насытится за ближайшим углом, и милостиво отвернулись, когда на одной из многочисленных площадей тот сунул окровавленную морду прямо в фонтан. На выразительные взгляды горожан эльфы лишь вопросительно приподняли брови и сделали вид, что готовы выслушать любые претензии. Но их, как ни странно, не последовало, а Карраш, вдоволь напившись, уже нетерпеливо тянул попутчиков дальше.

Наконец он утолил свое любопытство и повернул назад, и перворожденные облегченно вздохнули. Но не тут-то было: в последний момент целеустремленно мчащийся к гостинице мимикр вдруг свернул. Немного поплутал по запутанным лабиринтам города, а потом со знанием дела вывернул на переполненную площадь. К чему-то жадно принюхался, игнорируя ошеломительное многообразие запахов, довольно фыркнул и начал решительно протискиваться вперед.

Линнувиэль и Аззар обреченно вздохнули. Ну вот. Интересно, чем этот шумный балаган так привлек разборчивого зверя, что тот надумал поближе на него взглянуть? Народ поет, танцует, веселится… на самодельном помосте кривляется какой-то чудак в темно-красном трико. Рядом играет лютнист, бездарно пытаясь воспроизвести знаменитую эльфийскую колыбельную. Но Торкова лысина… как же отвратительно у него это выходит!

Линнувиэль вытянул шею, пытаясь разглядеть криворукого неумеху, а когда заметил скорчившуюся на помосте обряженную в рванье мужскую фигуру с лютней в руках, едва не застонал: зачем же мучить инструмент? Не умеешь играть — не берись, дай место профессионалам. Вон даже Карраш не выдержал. Кстати, Шранк как-то обмолвился, что он крайне взыскателен к чужой игре, но что могло его заставить… о нет! Этот дурак еще и поет!

— К’саш! — тихо охнул Аззар. — Линнувиэль, его же сейчас прибьют!

Линнувиэль мысленно проследил траекторию движения мимикра и вздрогнул: своенравный зверь целеустремленно продвигался к импровизированному помосту, не отрывая от сидящего на перевернутом ведре музыканта горящего взора. Перворожденные вполголоса выругались и ринулись следом, надеясь предотвратить смертоубийство. Но, преодолев примерно середину пути, озадаченно замерли, потому что тоскливая, как волчий вой под луной, мелодия неожиданно оборвалась, а следом за этим в толпе появилось непонятное волнение.

Линнувиэль напрягся, но ни рыка Карраша, ни вопля укушенного музыканта не услышал — громадный мимикр замер буквально в десятке шагов от лютниста и, наклонив голову, выжидательно смотрел на развернувшееся действо. А посмотреть было на что, да и народу на помосте прибавилось: вместе со вскочившим на ноги и опасно побагровевшим музыкантом теперь там оказалось еще несколько бородачей в таких же размалеванных рубахах. И теперь они горячо спорили с кем-то третьим. Сначала в их голосах преобладало возмущение, но вскоре оно перешло в недоумение, а под конец и вовсе в искреннюю растерянность. Наконец, над площадью повисла тяжелая тишина, а потом самый старший из труппы — широкоплечий мужик с роскошной черной бородой и сломанным носом кашлянул и обернулся к выжидательно замершей толпе.

— Уважаемые жители… — Он снова закашлялся. — Уважаемые… просим прощения за эту досадную паузу, однако наш друг, которого все вы знаете под именем Золотой Дождь, категорически отказывается продолжать выступление… да, все знают, что, кроме него, никто так не умеет исполнять песни перворожденных, однако он отказывается продолжать, потому что среди вас нашелся наглец, который смеет утверждать, что сыграет не хуже.

Народ зашумел, засвистел, заулюлюкал, явно не поверив, что такое возможно, а оскорбленный до глубины души музыкант гордо поднял русую голову и продемонстрировал на удивление молодое лицо.

— Более того, — вынужденно повысил голос бородач. — Этот дерзкий мальчишка готов нам сейчас же продемонстрировать разницу! Да, именно так, вы не ослышались: он утверждает, что может доказать свои слова!

— Охотно, — раздался третий голос, и на помост проворно запрыгнула стройная фигурка в черной курточке и узких полотняных штанах, при виде которой большинство присутствующих презрительно зафыркали, а замершие поодаль эльфы тихо ругнулись.

Белка, не удостоив собравшихся у помоста горожан даже взглядом, выжидательно уставилась на покрасневшего от злости лютниста, чье выступление осмелилась так бесцеремонно прервать.

— Готов поставить полсотни золотых, что сыграю лучше вашего Дождика.

— Что?! — невольно ахнул лютнист.

— Боишься разориться, музыкант? — хищно прищурилась Гончая. — Да ты хоть раз в руках нормальную лютню держал, а? Не эту доску для забивания гвоздей, а что-нибудь поприличнее? У меня аж уши завяли от твоего визга. Не думал, что вообще выдержу подобное издевательство.

— Тихо! — нахмурился бородач, разглядывая ее из-под кустистых бровей, как что-то мелкое и неприятное. — Ты, малец, сперва докажи, что играть умеешь, а оскорблять известного барда не смей.