Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945

Однако уже до этого он, поставив свои далеко идущие международные связи на службу Освободительному движению, использовал и другие пути. К контактам, которые он намеревался использовать, принадлежало знакомство с Густавом Нобелем: с ним он когда-то встречался в Париже, а в марте 1945 г. направил ему письмо, которое хотел передать в Стокгольм курьерской почтой шведский военный атташе в Берлине полковник фон Данефельд. Еще более многообещающим представлялся путь в Испанию, т. к. главе государства генералу Франко, чьи дипломаты в Берлине проявили интерес к Освободительному движению, приписывались нескрываемые симпатии к Власову. Несколько лиц из окружения Власова отличились, участвуя на стороне испанских националистов в гражданской войне, – полковник Сахаров, временами его адъютант, или капитан барон Людингхаузен-Вольф, офицер по особым поручениям в армейском штабе. К тому же, по удачному стечению обстоятельств, Жеребков в свой парижский период находился в доверительных отношениях с генералом графом Ниродом, дядей княгини Кудашевой, мужем которой был вновь назначенный американский посланник в Мадриде Норман Армор. Здесь, казалось, имелись реальные точки соприкоснования. В марте 1945 г. Жеребков передал одному испанскому дипломату письмо генералу графу Нироду, в котором настоятельнейшим образом просил его использовать все личные связи с США и Англией, чтобы в случае поражения Германии спасти Освободительное движение от уничтожения. Сам генерал Власов, наряду со своей доверенностью, еще 27 апреля 1945 г. вручил Жеребкову письмо генералу Франко; через одного немецкого офицера сопровождения он позаботился и о предоставлении самолета на близлежащем аэродроме в Инсбруке.

Поездка Жеребкова в Испанию, к которой хотел присоединиться и Людингхаузен-Вольф, не пошла дальше планов, точно так же остались без результата и все прочие подготовительные попытки. Например, таковая, предпринятая в январе 1945 г. швейцарским журналистом Брюшвейлером, который сблизился с Жеребковым и предложил ему через влиятельные связи в Швейцарии направить западным союзникам меморандум с разъяснениями о Русском освободительном движении и одновременно написать для «Нойе Цюрхер Цайтунг» серию статей на ту же тему, затем, очевидно, отвергнутую цензурой. Таковой была и поездка в Швейцарию в марте 1945 г. всемирно известного ученого профессора Вышеславцева, который перед этим в Карлсбаде договорился с Власовым. И, наконец, инициатива профессора права Рашхофера и профессора философии Айбля – они рекомендовали Власову направить через Пражское радио обращение к проходящей в Сан-Франциско конференции Объединенных Наций, чтобы проинформировать мировую общественность о сущности политического движения, по своим целям весьма близкого к демократическим принципам. Государственный министр Франк, правда, принял к сведению содержание обращения, отредактированного Рашхофером и Айблем совместно с Жеребковым, но не счел себя вправе дать разрешение на такого рода «акт большой политической важности», тем более что там в одном пункте шла речь даже о равноправии евреев в будущем русском государстве. В этой связи следует особо отметить и роль главы Зарубежной русской православной церкви. Архиепископ-митрополит Анастасий уже по случаю провозглашения Пражского манифеста провел 19 ноября 1944 г. в православной церкви в Берлине, совместно с митрополитом Германским Серафимом торжественное богослужение [573]. Когда в феврале 1945 г. он готовился к поездке по церковным и личным делам из Карлсбада в Швейцарию, генерал-майор Мальцев воспользовался не внушавшей подозрения беседой о назначении походных священников в ВВС РОА, чтобы посвятить Анастасия в западные планы Власова и призвать его на помощь [574]. Митрополит, относившийся к Освободительному движению со столь теплым участием, заверил тогда, что если швейцарская поездка состоится, то он предпримет все, что в его власти, если потребуется – через посредников, чтобы установить контакты с союзниками и поддержать своих терпящих бедствие соотечественников. Ввиду все более критической военной ситуации, в течение весны 1945 г. предпринимались и различные попытки установить прямую связь с наступающими войсками союзников, теперь лишь с целью добиться сложения оружия при единственном условии – невыдаче Советам. В последние дни апреля 1945 г. Власов в Фюссене, куда только что переселился КОНР, совещался о необходимых шагах с генералами Малышкиным, Жиленковым, Боярским, уполномоченным немецким генералом Ашенбреннером и капитаном Штрик-Штрикфельдтом [575]. Была одобрена инициатива Ашенбреннера – немедленно направить к американцам парламентеров по месту пребывания как ВВС РОА, так и ее сухопутных сил, чтобы положить начало сдаче. Генерал-майор Малышкин вместе со Штрик-Штрикфельдтом в роли переводчика, представленным под именем полковника Верёвкина, 29 апреля 1945 г. пересек линию фронта на пути к американским командным структурам, которые корректно с ним обошлись, но одновременно проявили свою полную политическую неосведомленность, а также ограниченные возможности. Генерал-майору Малышкину представился случай со всей обстоятельностью побеседовать с командующим 7-й армией генералом Пэтчем о сущности русского национального движения сопротивления. Но уже в беседе выявилось, насколько вредоносным было в глазах американцев то обстоятельство, что русские добровольческие части воевали во Франции и в Италии против союзных войск. Было крайне сложно разъяснить им, что эти добровольцы в немецкой униформе с эмблемой РОА на левом (а не на правом) рукаве подчинялись исключительно немецкому командованию и не являлись составной частью Власовской армии. Генерал Пэтч хотя и проявил личные симпатии, но, естественно, не преступил в этом вопросе границ, установленных для него, как и для всех военачальников. Так, он мог лишь пообещать обращаться с солдатами РОА, сложившими оружие, как с военнопленными и попытаться облегчить их положение. Мол, их дальнейшая судьба будет затем решаться в Вашингтоне. Если генерал-майору Малышкину все же еще удалось пробиться к командующему 7-й армией и быть выслушанным им, то предпринятая в то же время миссия штурмбанфюрера СС фон Сиверса и капитана РОА барона Людингхаузен-Вольфа, которые должны были передать главнокомандующему союзными войсками на Средиземноморском театре военных действий фельдмаршалу Александеру меморандум Власова, завершилась полной неудачей. Сиверс, в прошлом царский офицер, когда-то сражавшийся с большевиками в составе Балтийского ландесвера под началом тогдашнего подполковника Александера, надеялся найти на основе старых связей определенное понимание. Однако обоих эмиссаров привели лишь к высокопоставленному офицеру связи и после краткого опроса интернировали [576].

Независимо от этого, перед отбытием южной группы РОА из Хойберга, и генерал-майор Трухин предпринял меры по установлению связи с англо-американцами. Он поручил начальнику 2-го сектора разведывательного отдела армейского штаба, капитану Лапину, указать дислокацию частей РОА в Южной Германии американским войскам и одновременно попросить их о предоставлении политического убежища, т. к. в ином случае солдат ожидала верная гибель [577]. Лапин передал американцам письмо КОНР с подготовленным текстом листовки, которую предполагалось разбросать над войсковыми частями в случае принятия единственного условия, а именно: невыдачи Советам. Поскольку о Лапине больше ничего не было слышно, генерал-майор Трухин 28 апреля 1945 г. послал еще одного офицера разведки армейского штаба, капитана Денисова, который действительно попал к американцам и в первые дни мая, был в доброжелательной манере допрошен начальником контрразведки американской 7-й армии, полковником, однако это не возымело каких-либо последствий.

Между тем в армейском штабе, который после временного пребывания в Будвайсе в начале мая 1945 г. переселился в Райнбах, между Будвайсом и Линцем на австрийской территории, в присутствии полковника Герре проходили длительные совещания [578]. Вскоре было признано необходимым вновь наладить утраченную связь с генералом Власовым и 1-й дивизией РОА. С этой целью генерал-майор Шаповалов еще 3 мая 1945 г. направился на прежний аэродром ВВС РОА в Дойч-Броде, а оттуда самолетом – в штаб-квартиру 1-й дивизии в Сухомастах, где он приземлился 4 мая [579]. В тот же день в армейском штабе было принято решение – независимо от прибытия 1-й дивизии, на которое рассчитывали, уже теперь официально предложить приближающимся американским войскам сложение оружия, хотя и в форме, которая должна была прояснить, что РОА является не частью германского Вермахта, а самостоятельной национальной вооруженной силой. В стремлении не только подписать чисто военную капитуляцию, но и в какой-либо форме узаконить ее политически, генерал-майору Ассбергу и полковнику Позднякову, которым поручили эту миссию, 4 мая 1945 г. была выдана доверенность на французском языке, подписанная заместителем главнокомандующего РОА и членом президиума КОНР генерал-майором Трухиным, а также генерал-майором Боярским, генерал-майором Меандровым, майором Музыченко и профессором-историком, капитаном Гречко в их качестве членов Комитета освобождения [580]. Согласно ей, в их задачу входило, как было сказано, «ознакомить верховное командование англо-американской армии с целями Русского освободительного движения, воплощенного в КОНР, под председательством главнокомандующего вооруженными силами, генерал-лейтенанта Андрея Власова», и по этому случаю также заверить, что РОА ни при каких обстоятельствах не вступит в вооруженный конфликт с англо-американскими вооруженными силами.

Парламентерам, отправившимся в путь вечером 4 мая из армейской ставки Райнбах (севернее Фрайштадта), удалось пересечь линию фронта в районе Хоэнфурта [ныне Вишши-Брод, Чехия. – Примеч. пер.] лишь после преодоления некоторых трудностей [581]. Они были приведены к командиру 11-й бронетанковой дивизии бригадному генералу Дегеру и корректно встречены им, как и шефом разведывательного отдела подполковником Слейденом. Дегер принял предложение о капитуляции, а также внимательно выслушал устные комментарии генерала Ассберга. Однако после консультации с вышестоящим корпусом или с 3-й армией он потребовал безоговорочной сдачи, т. е. капитуляция как исключительно военный акт была вновь лишена всяких политических аксессуаров. Так, он заявил о том, что не в состоянии дать какие-либо гарантии невыдачи или хотя бы только ускоренного пропуска русских подразделений в американский тыл. В этой критической ситуации полковник Поздняков пустил в ход еще один аргумент. Он имел с собой справку о реальной силе РОА, предусмотрительно подготовленную начальником оперативного отдела армейского штаба полковником Неряниным, и теперь представил ее бригадному генералу Дегеру, заметив, что эта весьма значительная масса войск будет вынуждена, чтобы не попасть в руки Советав, сражаться до последнего и погибнуть в бою. Американский командир дивизии был явно впечатлен перспективой, что РОА («Власовский белый русский корпус», «Белые русские освободительные силы», «численностью предположительно около 100 тысяч») может вступить в последний отчаянный бой перед его участком фронта. По этой причине он еще раз связался со штаб-квартирой 3-й армии. И хотя в главном пункте ничего изменить не удалось, он все же в конце концов добился согласия на облегчение условий [582].

Со стороны 3-й армии Вооруженным силам КОНР было разрешено перейти американские линии колонной южнее Будвайса и тотчас продолжить марш в установленный район к северо-западу от Линца, т. е. в глубокий тыл американской армии, на австрийскую территорию. Войскам разрешалось взять с собой все свое оружие и материальную часть; американское командование даже поставило условие, что ни оружие, ни боеприпасы или прочее снаряжение не должны быть переданы немцам, и, кроме того, выдвинуло требование, имевшее лишь теоретическое значение, – освобождение союзных военнопленных. Офицеры и по 10 рядовых из каждой роты могли иметь оружие и в зоне интернирования. 3-я армия гарантировала всем русским солдатам невыдачу до конца войны. Их дальнейшая судьба должна была зависеть от политических решений. Бригадный генерал Дегер передал парламентерам два экземпляра этих условий сдачи, а также карту и потребовал в случае принятия возвратить подписанный генералом Власовым или генералом Трухиным экземпляр в течение 36 часов, отсчитывая с 18.00 6 мая 1945 г. [583] Одновременно было согласовано, что предварительно в установленную зону интернирования будет направлена в качестве квартирьеров группа из 7–8 русских офицеров. Делегаты вновь получили свое оружие и были препровождены назад к линии фронта.

Что означал такой результат переговоров? Во-первых, признание Вооруженных сил КОНР партнером по переговорам и, во-вторых, гарантию сложения оружия во внешне обходительной форме. Однако категорический отказ выполнить единственное условие должен был внушать опасения. Например, адъютант генерал-майора Ассберга, лейтенант Будков, вынес из беседы с американским переводчиком, офицером русского происхождения, неприятное впечатление, что американцы заботились только и исключительно о быстром завершении боевых действий, а все остальное их не интересовало [584]. После своего возвращения он настоятельно посоветовал друзьям добыть себе гражданскую одежду и попытаться в одиночку пробиться на юг. Тут было над чем подумать, т. к. при американской дивизии находился советский офицер связи, который к тому же попытался сблизиться с переводчицей Смирновой и шофером Трутневым. Во всяком случае, генерал-майор Трухин не счел себя вправе в этих условиях осуществить капитуляцию немедленно. Еще 5 мая из района расположения 1-й дивизии, при которой находился и Власов, прибыл генерал-майор Шаповалов с непонятным здесь указанием на то, что генерал-майор Буняченко намерен вмешаться в Пражское восстание и что ожидается подтягивание к Праге и южной группы РОА [585]. Генерал-майор Трухин, который полагал, что северная группа (1-я дивизия) соединится с южной группой в районе Будвайса, счел необходимым направить к Власову своего заместителя, генерал-майора Боярского, чтобы прояснить недоразумение и получить более детальные инструкции по вопросу капитуляции.

7 мая, поскольку от Боярского так и не поступило известий, Трухин, вопреки всем предостережениям, решился сам поехать в Прагу, чтобы обсудить ситуацию с Власовым. Перед этим он по инициативе полковника Нерянина подписал экземпляр акта о капитуляции и приказал полковнику Позднякову передать экземпляр американцам в случае, если он не возвратится до вечера. В армейском штабе стала заметна нервозность, т. к. 8 мая в 6.00 истекал срок ультиматума, а о Трухине тоже больше ничего не было слышно. Когда генерал-майор Меандров вечером 7 мая узнал в армейском штабе о капитуляции германского вермахта в Реймсе, было принято решение немедленно отправить в путь парламентеров [586]. Делегацию возглавил полковник Поздняков, в ее состав вошли также: член КОНР майор Музыченко, майор Тархов, майор Чикалов, капитан Агафонов, капитан Иванов, капитан Зинченко и переводчица Смирнова. Группа офицеров, покинувшая армейский штаб на двух автомашинах 7 мая в 18.00, добралась до штаба 11-й бронетанковой дивизии лишь 8 мая в 5.30, когда из-за всеобщей немецкой капитуляции каждая отдельная капитуляция уже потеряла силу [587]. Тем не менее подполковник Слайден, по настоятельной просьбе Позднякова и после консультации с бригадным генералом Дегером, согласился еще раз подтвердить установленные ранее условия, так что сдача считалась бы произошедшей еще до окончания войны [588]. Это было важно в том отношении, что русские солдаты могли теперь, с американской точки зрения, претендовать на статус военнопленных и не подпадали под неясное понятие «сдавшийся вражеский персонал» (Surrendered Enemy Personal). Подполковник Слайден сначала намеревался направить для инструктажа к русским частям американских офицеров, но затем отпустил делегацию через линии без них и дал ей надежное сопровождение. 8 мая в 14.00 полковник Поздняков возвратился в армейский штаб.

Поскольку до вечера этого дня от генералов Трухина и Боярского известий не поступило, генерал-майор Севастьянов как старший по должности попросил на офицерском совещании генерал-майора Меандрова, пользовавшегося всеобщим доверием, взять на себя командование южной группой РОА. Одновременно было решено перейти на занятую американцами территорию уже на следующий день. Колонны армейского штаба, офицерского резерва, офицерской школы и других армейских частей достигли на рассвете 9 мая Каплица (Каплице) и, беспрепятственно перейдя со всем оружием американские линии на участке 26-й пехотной дивизии под Крумау (Чески-Крумлов), были собраны в дворцовом парке на западной окраине города. Однако ситуация здесь была крайне неприятной. А именно, если бы, как опасались, советские войска прорвали американское охранение под Крумау, состоявшее лишь из одной роты, то русские оказались бы в дворцовом парке, расположенном на возвышении, в ловушке. Поэтому генерал-майор Меандров позаботился о разрешении на немедленный дальнейший марш на запад в духе соглашения, достигнутого с бригадным генералом Дегером. С этой целью он вновь направил генерал-майора Ассберга и полковника Позднякова в следующий по старшинству американский штаб. К делегации, направившейся сначала к генералу кавалерии Кёстрингу, присоединился по пути и полковник Герре, которого Меандров освободил от его обязанностей в отношении РОА [589]. Свидетельство Кёстринга, обладавшего столь высоким авторитетом, как полагали, могло пригодиться, чтобы разъяснить американцам, что РОА являлась независимой вооруженной силой, которая и снабжалась немцами лишь в кредит. Однако эмиссаров уже вскоре после отъезда задержал полковник Хендфорд, командир 101-го (или 104-го) американского пехотного полка, – он после угощения хотел направить их в штаб генерала танковых войск Неринга, которому подчинялись все военнопленные немецкие подразделения на этой территории. В штаб-квартире этого полкового командира, по другим данным – в штаб-квартире дивизионного командира, который, во всяком случае, держался очень корректно, произошел еще один неприятный инцидент [590]. Советский офицер связи задал Позднякову вопрос: «Что делаете здесь вы, адъютант генерала Власова?», на который тот коротко ответил: «Спасаем наши части». Затем советский офицер обратился к генерал-майору Ассбергу со словами: «А мы вас знаем, генерал!», плюнув ему на униформу. Такого рода действиями, не принятыми среди «джентльменов», американский командир, как пишет полковник Герре, «был крайне возмущен и тут же указал советскому на дверь». Далее, он не поддался и на требование того о задержании делегатов РОА на 2–3 дня. Генерал-майор Ассберг и полковник Поздняков добрались до штаба генерала Неринга и утром 11 мая возвратились в русский армейский штаб, находившийся теперь в Кладенске Ровне [ныне Кладне, Чехия. – Примеч. пер.], в 5 км юго-западнее Крумау. Стягивание перешедших частей южной группы РОА в лагерь, расположенный несколько далее на запад, было единственной уступкой, на которую пошли американцы. Через несколько дней частям было велено сложить оружие и считать себя военнопленными.

Армейскому штабу, офицерскому резерву, офицерской школе и прочим частям РОА все же удалось совершить переход в американскую зону беспрепятственно. Но как обстояло дело с запасной бригадой и 2-й дивизией РОА, расположенными на некотором отдалении, к северо-востоку от Крумау? Загадочным в этой связи остается поведение штаба 2-й дивизии, который еще утром 9 мая бездействовал в своей штаб-квартире в Сухентале-на-Лайнзице (Сухдоль-над-Лужници). Генерал-майор Трухин приказал самому командиру дивизии уже 6 мая (день спустя приказ еще раз повторил начальник оперативного отдела полковник Нерянин) подвести свою дивизию поближе к остальным частям армии. 8 мая генерал-майор Зверев участвовал также в совещании армейского штаба, так что он должен был знать о принятом там решении [591]. Еще до того как армейский штаб и другие части перешли 9 мая в американскую зону, в 4.00 во 2-ю дивизию был направлен майор Шейко, чтобы призвать немедленно тронуться с места. Но когда начальник германской команды связи майор Кейлинг, также получивший приказ о передислокации, хотел утром 9 мая донести генерал-майору Звереву об отбытии, то нашел его в неясном настроении [592]. Приходили и уходили вестовые. Зверев пригласил Кейлинга к завтраку и в конце концов попросил у него оружия: «Оружия, сколько Вы можете достать. […] Мы будем драться». Что он при этом имел в виду, хотел ли он только обеспечить при отходе охрану своих частей и защитить их от нападения, или он намеревался дать последний отчаянный бой, приходится только гадать. Во всяком случае дивизионному штабу уже не удалось своевременно отойти на запад, хотя он был хорошо оснащен автомашинами и имел достаточные запасы бензина. В ночь с 9 на 10 мая штаб дивизии был захвачен врасплох подразделением советской 297-й стрелковой дивизии (46-я армия, 3-й Украинский фронт). После возникшей перестрелки, как сообщил позднее начальник отделения контрразведки дивизионного штаба, капитан Твардиевич, генерал-майор Зверев раненым попал в руки противника. Но тем временем начальник штаба полковник Богданов, видимо, со своей стороны велел начать отход 2-й дивизии РОА [593]. Ведь, в отличие от частей полка снабжения, 2-го полка и других подразделений, отдельным частям, например, артиллерийскому полку, и большому числу солдат еще удалось своевременно перейти в американскую зону под Крумау [594].

Напротив, запасная бригада, загодя собравшаяся под командованием полковника Койды в Каплице, смогла перейти к американцам целиком. Поскольку обещанный армейским штабом приказ о передислокации не поступил, а посланные связные-мотоциклисты не вернулись, командир бригады еще 8 мая 1945 г. самостоятельно начал передвижение своих частей на запад [595]. Колонна окольными путями беспрепятственно пересекла демаркационную линию, но вскоре получила здесь от американского полковника приказ сложить оружие и очистить дорогу. Однако полковник Койда не дал себя сбить этим с толку. На следующую ночь он повел свою бригаду в стороне от дорог в район города Фридберг (Фримбурк), где она остановилась и поначалу была предоставлена сама себе. Обоз во главе с подполковником Трофимовым подошел по дороге с запозданием, так что в целях продовольственного обеспечения пришлось покуситься на часть из 750 лошадей бригады. Кроме того, Койда наладил с комендантом города Фридберга, очень любезным и говорившим по-русски американским майором, связи, которые, как еще будет показано, оказались для многих военнослужащих бригады чрезвычайно полезными.