Власов: Восхождение на эшафот

Услышав эти имена, Штрик-Штрикфельдт потянулся за платочком, чтобы утереть холодный пот.

— Нашего генерала это, будем надеяться, не коснется?

— Нашего, к счастью, нет, — нервно опустошил барон третий бокал вина подряд, притом, что никогда в особом пристрастии к этому напитку замечен не был. И по тому, как он вел себя, Вильфрид понял, что ему меньше всего хочется возвращаться сейчас в такой неспокойный Берлин. Хотя вернуться надо, уже хотя бы для того, чтобы успокоить семью. — В этом я не сомневаюсь. Слишком уж бездарно они все это сварганили. Наш генерал в таких маневрах участвовать не стал бы. Полковник фон Ренне — тоже.

— Ну, полковник Ренне, возможно, из… осторожности, — едва удержался Вильфрид, чтобы не сказать «из трусости», — а вот генерал, если уж он принял бы такое решение, осторожничать не стал бы.

— О Ренне речи не идет, — криво улыбнулся барон. — А по поводу генерала я тоже вначале встревожился, но, кажется, все обошлось. А теперь о главном. Генерал приказал немедленно приступить к выполнению операции «Вдова», — он вопросительно уставился на Вильфрида.

— Она уже осуществляется.

— Значит, недостаточно активно. Генерал недоволен и требует активизировать усилия. В ваше распоряжение направляется некая Мелитта.

— Вот ее помощь действительно понадобится. Вообще, вся эта операция выглядит какой-то странной, — поморщился капитан. — И, наверное, единственной в своем роде за всю историю военной разведки.

— Вы так считаете, капитан? — несмело спросил Денрихт, пытаясь хоть что-нибудь выведать о «Вдове», а поняв, что капитан попросту не догадывается о его неведении, прямо спросил: — Так кого это вы обязаны сделать вдовой, Вильфрид?

— Наоборот, попытаюсь сделать так, чтобы одной вдовой в рейхе стало меньше.

— Ах, вот оно что… — пробормотал подполковник, так ничего и не поняв.

31

Горный мыс нависал над ущельем, словно нос огромного корабля — над зеленоватой, озаренной жарким июльским солнцем лагуной.

Генерал стоял на его оконечности, будто на вершине холма, возвышавшегося над полем сражения, и наметанным взглядом полководца пытался нащупать уязвимые места мысленно выстроенной в этом ущелье обороны. Местность нравилась ему не столько полудикой красотой, сколько отменной крутизной склонов, на плоских вершинах которых нетрудно было возвести доты, оборудовать пулеметные гнезда и даже расставить зенитки, которые не только могли бы прикрывать этот горный укрепрайон от налетов авиации, но и в упор расстреливать скаты противоположных гор.

Власов знал, как убийственно прореживали ряды наступающих зенитки, выставленные генералом Роммелем в пустыне против английских войск, или советскими командирами на окраинах Ленинграда.

— Это ж на какой такой войне, во главе какого войска вы сейчас пребываете, господин генерал? Смею предположить, что во главе римских легионов времен Цезаря? [46]

Услышав у себя за спиной женский голос, командующий вздрогнул от неожиданности и резко оглянулся. Оказалось, что капитан Штрик-Штрикфельдт куда-то исчез, как умел исчезать только этот пронырливый торгаш-прибалтиец. Вместо него у камня, отгораживавшего выступ от остальной части горного плато, стояла невысокая стройная женщина, облаченная во все строго черное — сапоги, юбка, пиджак — которые, вместе взятые, очень напоминали форму отдыхавших здесь же, в санатории, эсэсовок. Не хватало разве что кокетливо наложенной на гребень взбитых волос пилотки.

46

Так именовалась германская империя во времена правления императора Фридриха I Барбароссы (1125–1190).

— Как минимум во главе дивизии, которой приказано удерживать эту хранимую богами котловину, — изобразил подобие улыбки Власов. — А вы, решусь предположить, — фрау Биленберг, хозяйка этого горного рая?

Они ступили по два шага навстречу друг другу и несколько мгновений испытывали непоколебимость своих взглядов.

— О том, что я вдова эсэсовского офицера, вы уже тоже знаете, — без какой бы то ни было тени скорби напомнила ему Хейди, осматривая склоны вершины. Причем делала это с такой проницательностью, будто и впрямь пыталась разгадать полководческий замысел последнего из генералов-защитников сего уголка благословенной Баварии.

— Было бы странно, если бы не знал.

— И вообще, у меня создается впечатление, что мы уже достаточно хорошо знакомы. Просто вы боялись идти напролом, как это делают некоторые другие генералы. И не только… генералы.

Хейди говорила все это, не кокетничая и не флиртуя. В голосе ее чувствовалась усталость женщины, которая никогда не была обделена вниманием мужчин, — в ее заведении грех было жаловаться на это, — тем не менее чувствовавшей себя одинокой и незащищенной. В последнее время ухажеры уже почему-то доставляли ей куда больше хлопот, чем истинного наслаждения.

— Честно говоря, я не представлял себе, как все это может и должно… произойти.

— И почему вдруг неминуемо должно произойти? — поддержала его Хейди — Причем произойти именно с нами? Вот так вот, прямо посреди войны.

— Вот именно: посреди… войны, — смущенно повторил командарм.

— А во всем виноват этот ваш капитан с дурацкой фамилией Штрик-Штрикфельдт. Это он, со своими бесконечными навеиваниями: «мятежный русский генерал», «славянский Ганнибал». — Она скептически, как показалось Власову, окинула взглядом его рослую, костлявую фигуру, удлиненное, с запавшими щеками, лицо, и снисходительно передернула плечами. — «Будущий правитель свободной России, армия которого избавит народ от коммунистической тирании…» Простите, господин генерал, но неужели все это действительно о вас?

— Спишите на… фантазию закоренелого тыловика, — едва подобрал он слово «фантазию».

Немецкий все еще давался ему с трудом, причем с таким, что во время переговоров Власов благоразумно предпочитал пользоваться услугами переводчика. Благо, Хейди говорила медленно, четко выговаривая слова. Причем генерал пока что не понимал: то ли эта медлительность присуща характеру ее речи, то ли попросту она выполняет установку капитана, предупредившего, что немецким Власов пока еще владеет плохо.

— Так ведь списывать не хотелось бы.

— Это другое дело.

— Наоборот, хотелось бы, чтобы все пророчества оказались правдивыми. Особенно после общения с известной вам госпожой Мелиттой Видеман [47] , которая побывала в моем санатории буквально несколько дней назад. Кстати, вашей искренней почитательницей и, я бы даже сказала, поклонницей.

Хейди встревоженно взглянула на командующего, пытаясь угадать, какие воспоминания вызывает у него имя этой вечно молодящейся журналистки.

— Ну, если уж то же самое утверждает и госпожа Видеман, тогда стоит прислушаться, — скованно улыбнулся мятежный полководец. А мысленно добавил: «Очевидно, после разговора с Мелиттой у нее как раз и прорезался настоящий интерес к тебе. Уж кто-кто, а Видеман, эта „роковая женщина“, как ее называют в генеральских и журналистских кругах, умеет убеждать, возвеличивать и низвергать, решительно умиротворять и столь же решительно подстрекать».

47

Мелитта Видеман — журналистка, редактор антикоммунистического журнала «Ди Акцион». Почитательница Власова и власовского движения. Пользуясь своим авторитетом и связями, пыталась сблизить власовский генералитет с известными деятелями рейха и, таким образом, изменить отношение последних к идее Русского освободительного движения.

Их взгляды снова встретились, сплелись, запутались в чувственных сетях друг друга… В глазах Хейди генерал наткнулся на огонек чего-то большего, нежели обычное женское любопытство, — и сразу же почувствовал, что ему не хочется, чтобы этот лучик интереса угас. По крайней мере, раньше, чем он покинет стены «Горной долины».

— Но мы будем стараться как можно реже прислушиваться не только к мнению недругов, но и пророков, — произнесла Хейди, слегка наклонив голову и игриво, по-девичьи, скосив на него глазки.