Власть без славы. Книга 1

Джон Уэст отшатнулся, словно его ударили по лицу. Прежде чем он успел выговорить хоть слово, О’Флаэрти встал и вышел, хлопнув дверью.

Дэйв О’Флаэрти не знал, сумеет ли он осуществить свои угрозы. Но уж если ему это не удастся, то никак не по недостатку рвения.

Он ушел, оставив своего собеседника перепуганным до последней степени. Джон Уэст даже не в силах был подняться и сидел за столом бледный, как привидение. Может быть, О’Флаэрти только пугает? Как всякий преступник, которому грозит суд, Джон Уэст лихорадочно соображал, какие против него могут быть улики. Кто проболтался, кто выдал? Может быть, Боров соврал, не отправил неудачливых убийц за границу? Может быть, какой-нибудь агент О’Флаэрти подслушал под дверью, когда они уговаривались сочинить анонимку и свалить вину на других? Всевозможные страхи и подозрения терзали его. От обычной дерзкой самоуверенности и следа не осталось. Надо бежать, бежать немедленно. Уехать из Австралии. Перевести все деньги за границу и удрать куда-нибудь, где О’Флаэрти не сможет добраться до него.

Он наконец поднялся и нетвердой походкой прошел в кабинет Фрэнка Лэмменса.

— Приходите ко мне сегодня вечером, часам к восьми, Фрэнк, — ладно?

В этот вечер Джон Уэст вернулся домой в совершенном смятении. Страх разрушил все стены, которые он возвел вокруг себя за последние годы.

С тех пор как он возвратился из Сиднея, кусок не шел ему в горло, он не мог ни есть, ни спать, ни заниматься делами; ни словом не обменялся он с Нелли. Мать прислала записку, что хочет видеть его, — он не ответил.

Прежде он выслушивал жалобы Нелли с язвительной усмешкой, теперь его страшила неминуемая ссора. Уже много дней Нелли ходила молчаливая и суровая. Она словно все время исподтишка следила за ним — в немом ужасе, в твердой уверенности, что он виновен. Атмосфера в доме стала такая гнетущая, что старшая девочка, шестилетняя Марджори, и та, видимо, начинала это чувствовать.

Пока не распространились вести о брошенной бомбе, Нелли жила сравнительно спокойно; она понемногу примирилась со своим замужеством, привыкла к роли супруги «видного любителя спорта, ревностного приверженца католической церкви». Она научилась не обращать внимания на сплетни, не замечать сдержанности, с какой относились к ней в церковных благотворительных обществах. Она гнала от себя дурные предчувствия, прилежно занималась хозяйством, распоряжалась прислугой. Она была любящей матерью и в своих двух девочках находила радость и утешение. В первые годы замужества ее приводили в трепет то и дело прорывавшаяся грубость и деспотизм мужа; но в последние годы Джон Уэст давал себе волю только в клубе и тотализаторе, чтобы держать в страхе своих подчиненных, да так, чтобы они даже в его отсутствие не смели ослушаться. А дома он теперь вел себя сдержанно и строго — был достаточно вежлив, хотя и не терпел противоречий.

После покушения на О’Флаэрти Нелли каждый день навещала свою мать. Миссис Моран притворялась, что не разделяет ее тревог и опасений и твердо верит в невиновность Джона Уэста; но как раз накануне, видя отчаяние дочери, она не выдержала и, обняв Нелли, сказала с горечью:

— Дочка моя, зачем только я позволила, чтобы ты за него вышла!

Нелли расплакалась.

— Не падай духом, девочка, — сказала миссис Моран. — Помни о детях. Приходи ко мне в воскресенье, и мы решим, что делать.

В тот вечер, когда Джон Уэст позвал к себе Фрэнка Лэмменса, Нелли сидела в пышно обставленной столовой, дожидаясь мужа к обеду. Бледная и усталая, она все же была очень хороша, и изящно сшитое белое платье чрезвычайно шло ей. Ее младшая дочурка уже спала в детской наверху; старшая, Марджори, прибежала проститься перед сном.

— Спокойной ночи, мамочка! Я иду спать.

Она забралась к Нелли на колени и поцеловала ее.

— Ты плакала, мамочка?

— Я? Плакала? Нет, детка, я устала, только и всего. Я тоже скоро лягу спать. Ну, иди и не забудь помолиться на ночь.

— Мамочка, а почему ты грустная?

Няня, пришедшая вместе с девочкой, смущенно ждала у двери. Нелли проглотила слезы.

— Я не грустная, детка, просто я устала. — Она поцеловала девочку и погладила ее по головке.

Потом няня увела Марджори наверх, а Нелли высморкалась и вытерла глаза; и тут она услышала шаги мужа.

Джон Уэст не поднялся, как обычно, наверх, чтобы умыться. Он вошел в столовую, свесив голову на грудь; всегда непослушная прядь волос теперь уныло падала на лоб; плечи опустились; руки безжизненно болтались, глаза еще глубже ушли в орбиты, и под ними легли темные круги. Он занял свое место во главе стола, не глядя на жену, но чувствуя, что она не отрываясь смотрит на него.

«Почему она молчит? — думал он. — Может быть, она что-нибудь знает? Разве не бывало, что жены выдавали своих мужей?»

Не подымая глаз, он сказал:

— Сегодня вечером придет мистер Лэмменс. И запомни, если кто спросит, у нас сегодня никого не было.

Нелли встала.

— Он придет сюда? Ты же знаешь, я не люблю, когда эти люди приходят к нам в дом.

Он наконец посмотрел на нее.

— А чем они плохи? Почему им не прийти, если я их приглашаю?

Она обошла стол и встала перед мужем.

— Не беспокойся, я его даже не увижу. Я не желаю встречаться с ворами. С ворами и… убийцами!

Она произнесла это слово так, точно плюнула ему в лицо. Джон Уэст вскочил и схватил ее за плечи. Глаза его расширились от страха.

— Убийцами? Какими убийцами?

Она почувствовала, как дрожат его руки, вцепившиеся ей в плечи. Он не рассвирепел, не стал кричать на нее. Он избегал ее взгляда. Она вырвалась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Не могу я больше этого выносить! — крикнула она. — Это ты велел им убить О’Флаэрти? Ты? Отвечай, Джон! Ты велел?

Она прочла правду в его глазах, потом он потупился и весь как-то обмяк, сгорбился. У Нелли вырвалось громкое рыдание, и она, плача, вышла из комнаты. Она прошла по коридору, неслышно ступая в комнатных туфлях по гладкому блестящему паркету, потом стала медленно подыматься по широкой лестнице.

Джон Уэст двинулся было за нею.

— Нелли! — позвал он, потом остановился в нерешимости и вернулся в столовую. Горничная заметила, что он почти не притронулся к еде.

В этот вечер они с Фрэнком Лэмменсом добрый час обсуждали создавшееся критическое положение. В присутствии своего ближайшего и надежнейшего помощника Джону Уэсту удалось овладеть собой. В Лэмменсе он не сомневался. С Лэмменсом он мог откровеннее, чем с кем бы то ни было, делиться своими страхами. Если здесь станет чересчур опасно, он уедет за границу. Пусть Лэмменс подготовит все на случай его отъезда и присмотрит пока за делами. А когда гроза минет, он вернется.

Затем Джон Уэст пожаловался на бессонницу, на мигрени и на боли в области сердца. Лэмменс хорошо знал, что Уэст помешан на своем здоровье. И, уверенный, что все эти боли — плод расстроенного воображения, он все же сочувственно посоветовал обратиться к врачу.

На прощанье Лэмменс сказал:

— Я думаю, что вам следует повидаться с Гарсайдом. Он человек опытный, он может дать дельный совет.

Настроение Джона Уэста сразу поднялось. В самом деле, как это он не подумал о своем адвокате?

Утром он отправился на Коллинз-стрит к врачу. Тот заверил пациента, что ничего серьезного нет, однако порекомендовал морское путешествие. Как ни был Джон Уэст крепок, живуч и энергичен, его все же подкосили долгие часы, проведенные в неотступной тревоге, да и все волнения и страхи последних дней.