Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Власть без славы
Шрифт:

Вообще известинцы оказались неплохо подготовленными к постсоветским условиям жизни. А. Е. Бовин уехал послом в Израиль и работал там довольно долго. М. Л. Бергер возглавил газету «Сегодня», а Н. Д. Боднарук — «Литературную газету», в которую перешла целая группа наших сотрудников. Перессорившие весь коллектив И. Н. Голембиовский и А. И. Ефимов разошлись так: первый остался в «Известиях» в качестве главного редактора, но не смог обеспечить экономическое выживание газеты и ушел для того, чтобы создать «Новые Известия», второй создал газету «Модус вивенди», но тоже не сумел ее поднять, переместился сначала в журнал, а потом в «Независимую газету» в качестве ответственного секретаря. Проходивший у нас практику Виктор Лошак — ныне редактор «Московских новостей», сотрудник советского отдела Юрий Хренов возглавляет журнал «Российская Федерация сегодня» и даже устоял перед беспощадным «наездом» А. Б. Чубайса, стремившегося закрыть этот журнал. Д. А. Мурзин, редактировавший прекрасное приложение «Финансовые известия»,

ныне редактор газеты «Время МН». Е. В. Яковлев, поработав главой Гостелерадио, теперь занимается «Общей газетой». Многие известинцы стали сотрудниками крупнейших мировых радиостанций — Би-би-си, «Свобода», «Немецкая волна», «Голос Америки». Собственные корреспонденты на местах создали десятки газет в России, в других странах СНГ и Балтии — такая газета в Санкт-Петербурге, как «Час пик», организована известинцем А. С. Ежелевым. Немало людей ушли и в бизнес, открыли собственные консультационные фирмы, информационные агентства. В общем, не будет преувеличением сказать, что коллектив, с которым мне посчастливилось работать, и сегодня оказывает очень серьезное влияние на развитие информационных процессов не в одной только России.

Но… сами «Известия» известинцы более не редактируют. Газета ушла в другие руки, «Онэксим» и «Лукойл» выкупили все ее акции, теперь под всемирно известной маркой выходит, я считаю, другое издание. От нашей команды на Пушкинской площади осталось несколько человек, в издательстве и типографии — запустение, новый мощный комплекс в районе Калошино я достроить не успел, так он и остался «долгостроем», используется только бумажный склад. 1991 год прервал привычный ритм движения газеты, и хотя журналисты, как отмечено выше, оказались весьма пластичными натурами, не все вписались в интерьер ельцинской России.

Вернусь, однако, на несколько лет назад. Для меня самого работа в «Известиях» открыла очень интересные и широкие возможности познакомиться со многими зарубежными политиками и их странами. Я не имею в виду послов, большинство которых регулярно наносили визиты в «Известия». Пост главного редактора открывал иные горизонты международной жизни. Пребывание в Японии по приглашению правительства страны, беседы с создателями и владельцами крупнейших транснациональных корпораций, тесные отношения с руководством Австрии — я был еще и председателем Общества советско-австрийской дружбы, откровенные беседы с премьер-министром Италии, дискуссии с коллегами из государственного информационного агентства США и американскими сенаторами, обсуждение экологических проблем с парламентариями и главами исполнительной власти Скандинавских стран, многократные «посиделки» с политическими деятелями двух Германий — всех поездок и встреч теперь и не вспомню. Да и нет в этом необходимости. Расскажу только о двух командировках, глубоко поразивших меня.

В начале 1986 года «Известия» договорились об интервью с премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер. Ехать надо было мне — уровень обязывал.

Первое, что бросилось в глаза, когда мы с корреспондентом «Известий» в Лондоне Сашей Кривопаловым приехали на Даунинг-стрит, 10, — это полное отсутствие охраны. Три безоружных полицейских бестолково топтались довольно далеко от входа в дом. В дверях человек в строгом цивильном костюме только спросил наши фамилии, не пожелав рассматривать паспорта. Какая-то патлатая очкастая девица сразу проводила нас на 2-й этаж к кабинету хозяйки.

Госпожа Тэтчер выпорхнула навстречу с веселым вопросом:

— Вы извините меня, господин Лаптев, если я попрошу вас подождать десять минут?

— Конечно, конечно, госпожа премьер-министр.

— Видите ли, я должна сделать макияж, а то мне после беседы с вами предстоит встреча с телевидением.

Она стремительно умчалась к своему парикмахеру и точно через 10 минут вернулась. Пригласила зайти. Оказалось, что на столике, у которого мы должны были беседовать, нет микрофона. Я сказал, что беседу надо записать, чтобы ее могли расшифровать и сверить помощники премьер-министра.

— Да? — спросила Тэтчер. — Вы так считаете? Хорошо, сейчас микрофон принесут.

Она распорядилась. Через несколько минут прибежали двое рабочих в синих комбинезонах, притащили катушку с проводом и микрофон, напоминающий по внешнему виду старую настольную лампу с маленьким абажуром.

— Ну вот, — сказала премьер-министр. — Теперь мы можем приступить.

Пока рабочие возились с микрофоном, я рассматривал убранство кабинета. Простой рабочий стол, неплохо бы его покрыть свежим лаком. Стола для заседаний нет. Кожаная мебель явно служит не первому хозяину, как и ковер на полу. Сам кабинет раза в три меньше кабинета главного редактора «Известий». Бедновато выглядела резиденция главы правительства Британской империи, бедновато.

Тэтчер быстро посмотрела подготовленные нами вопросы, отложила их в сторону. И стала отвечать, словно текст ответов уже заучила наизусть: когда расшифровали запись — ни одного повтора, ни одной попытки обойти острый вопрос. Я попросил разрешения продолжить интервью и устно задал еще несколько вопросов — стиль рассуждений тот же. С особой настойчивостью она подчеркивала: «Мы постоянно занимались нашими финансами». «Мы берегли наши финансы». «Мы заботились о наших финансах».

Интервью было опубликовано, о беседе с Маргарет Тэтчер я написал записку

Горбачеву. Но, по-моему, так никто и не оценил ее рефрен о финансах. Только когда наступил 1990 год и кредитно-денежная система СССР начала разваливаться, стало ясно, какой сигнал посылала нам премьер-министр Великобритании.

Второй поездкой, о которой я хочу рассказать, было путешествие по Китаю, короткое, всего семь дней. Но — пять провинций, около полутора десятков заводов, встречи, встречи, встречи, доступность и открытость руководителей крупнейших регионов.

Конечно, Китай поражал масштабами. Сколько людей живет в этом городе? Немного, 11 миллионов. А в том? Тоже немного — 10. А в Шанхае сколько? Мы думаем, 18, но точно не знаем…

Весь Китай производил впечатление большой стройки. Прокладывались новые отличные шоссе, быстро росли гостиницы, административные здания, жилые районы. На шанхайском автозаводе с не достроенного еще конвейера сходили «фольксвагены-сантаны». В Пекине завод телевизоров штамповал японские модели. На реконструируемых машиностроительных предприятиях, созданных когда-то с участием СССР, в громадных цехах устанавливались немецкие и японские линии станков. Продовольственные магазины были завалены китайскими продуктами, да и промтовары были тоже в основном китайские. Движение, движение — вот что характеризовало Китай 1986 года.

Но самое главное — люди. Мэры городов, директора заводов, преподаватели институтов производили впечатление свободных, веселых, великолепно образованных людей. При расспросах выяснялось, что они проходили стажировку, а то и учились в западных странах и в Японии. Компьютерное оборудование было уже обычным явлением во всех местах, которые удалось посетить. Политика «четырех модернизаций», предложенная Дэн Сяо-Пином, как ускоритель влекла крупнейшую страну мира вперед.

«Известия» опубликовали материал о реформах в Китае в трех номерах. Было много откликов, опять пришлось готовить записку «на самый верх». Но все осталось только на бумаге.

Эти поездки более других стимулировали возникновение вопроса: а правильно ли мы выбрали стратегию своих перемен, стратегию перестройки? Не случайно «китайский путь» потом стал обсуждаться как более предпочтительный для СССР. Ясно было и другое: наша открытость миру недостаточна, несравнима с его открытостью для нас, мы все еще предпочитаем «вариться в собственном соку», мучительно ищем решения, которые уже давно найдены, а голос нашей гласности все еще тих и робок.

Тем не менее, считаю, что свою главную задачу гласность выполнила. Нет, я имею в виду не ликвидацию цензуры, исчезновение запретных тем, сужение секретности, хотя важность рубежей, завоеванных на этих направлениях средствами массовой информации, нельзя переоценить. Стратегическая, решающая наша победа — это подготовка двух крупнейших политических событий — XIX конференции КПСС и 1-го Съезда народных депутатов СССР.

Мало сказать, что подготовка к этим двум форумам проходила в непривычных для общественности условиях состязательности, постоянных апелляций к народному мнению, суровой критики в адрес конкурентов и властей. Определяющее значение имела форма проведения конференции и съезда. Мы знаем, какие решения там принимались, какие люди выходили на трибуну, какие силы схлестывались. Но, наблюдая неделями эти политические ристалища, мы, как это нередко бывает с нами, проглядели главное. Это главное было в глубочайшей деформации народной психологии. Общество как бы разом совершило прыжок от келейных дискуссий в телевизионную эру. Конференция и съезды стали всенародными собраниями. Безрассудно смелый младший научный сотрудник, выходящий на трибуну в Кремлевском Дворце, обращался одномоментно к почти тремстам миллионам заинтересованных слушателей и зрителей, становился узнаваемым, приобретал или терял бесчисленных сторонников. Общество занялось самоанализом. Политика утратила флёр таинственности и олимпийской недоступности. Политики оказались людьми, такими же, как все, порой не очень умными и знающими. Фактор публичности в политике приобрел решающее значение. Вопрос, что говорит, подменился вопросом, как говорит. Возникло невероятное явление: телевизионная толпа. Соответственно в поведении общества появились черты поведения толпы. В Советском Союзе совершилась очередная революция, на этот раз информационная (не в том смысле, что общество стало информированным, а в том, что политическая информация стала определять ценностные установки и общественное поведение личности). Народ поспешно отторгал прежние авторитеты и столь же поспешно и нетребовательно выбирал себе новые. Телегеничность, хорошо подвешенный язык, луженая глотка становились важнейшими условиями такого выбора. Прежняя оболочка социально-политической системы великой державы еще сохранялась, но внутри все менялось с катастрофической быстротой. Мы вступали в эру телевизионной политики, не будучи к ней подготовленными. Старая вера масс, что если в газете написали, если по «ящику» сказали и показали, то это — правда, сыграла с нами злую шутку: апломб болтуна часто убеждал людей больше, чем аргументы мудреца. Газеты, журналы, книги, над которыми человек задумывался, развивая свою способность к анализу происходящего, отошли на второй план. «Говорящие головы» на голубых экранах стали властителями народных дум и настроений. Деградация общественного интеллекта никого не волновала. Дальнейший ход новейшей отечественной истории был предопределен.

Поделиться с друзьями: