Власть молнии
Шрифт:
Остромир испуганно отшатнулся. А митрополит, наконец, уступил, но всем своим видом показывал, что остаётся при прежнем мнении.
– Так. – Князь опустился на стул, поправил одежду. – А теперь сказывайте, чужеземцы, откуда вы. Только чур, не лгать.
– Да мы устали уже говорить… – начал было Карсидар, но Данила Романович сказал, как отрезал:
– Мне сказывайте.
Читрадрива взял инициативу на себя и выложил честно и откровенно ту часть сведений об их странном мероприятии, которая могла быть доступна восприятию русичей: как два наёмника отправились по своим делам в путь на юг, как с ними увязался он, Читрадрива, как
– Значит, был ещё третий? – уточнил князь, слушавший гостя чрезвычайно внимательно. – Его, часом, не татарва уходила?
– Это было ещё до сильного ветра, – возразил Читрадрива.
– А что у вас с татарами приключилось?
Карсидар заметил злорадное выражение, проскользнувшее на лице Иосифа. Михайло попытался что-то вставить, но князь лишь бровью повёл, и сотник промолчал.
Тогда Карсидар рассказал, на этот раз ничего не утаивая, как очнулся после перелёта по воздуху в ночной степи, как на него накинулись дикари, связали, издевались, отрезали полуха, как он обозлился на них и…
Тут митрополит не выдержал и разразился гневной обличительной речью:
– Зри, княже! У поганаго лжеца Хорсадара ухо отсечено быша, ныне же есмь! Сиречь, Хорсадар суть отродье диавола!..
Также чужестранцы были обвинены в появлении из-под земли, а не в полёте «по воздусям», в невероятно скором изучении языка и книжной грамоты, а Карсидар к тому же – в явном и неприкрытом применении колдовского огня и сведении с неба молнии, разбившей церковь святых Бориса и Глеба. Впрочем, все эти обвинения Иосиф выдвигал против них ещё перед Ростиславом Мстиславовичем, новым было только первое.
«Заметил таки старик отросшее ухо. Глазастый», – с неприязнью подумал Карсидар.
А Данила Романович слушал митрополита столь же внимательно, как перед тем гостей. Интересно, на чьей он стороне?.. Карсидар попробовал заглянуть в его мысли и с облегчением почувствовал всё возрастающее, хоть и сдерживаемое усилием воли, раздражение велеречивостью митрополита и непримиримостью его суждений.
«Зря волнуешься, – отозвался Читрадрива. – Князь отдаёт себе отчёт в том, насколько мы ценны как союзники, и какими опасными можем стать в качестве врагов».
Когда митрополит выдохся (вернее, умолк, чтобы перевести дыхание) Данила Романович заговорил:
– Хорсадар, ты живьём попалил несколько сотен татар во главе с самим Менке. Ты что, так ненавидишь их?
Мигом нахлынули воспоминания. Карсидар даже пошатнулся от их напора, и его вновь затошнило.
– Так, хорошо, – похоже, молчание гостя и изменившееся выражение его лица были красноречивее любых слов. – Из того, что мне рассказывал давеча Михайло, а также из слов твоего товарища я понял, что у себя на родине ты промышлял тем, что нанимался за деньги к родовитым людям, дабы охранять от татей их богатства при перевозке. Так ли это?
– Так, княже, – прохрипел Карсидар, ещё не вполне оправившийся от приступа ненависти.
Митрополит охнул и закатил глаза к потолку. Данила Романович вновь хлопнул ладонью по подлокотнику стула, призывая Иосифа к порядку, и спросил:
– А
раз так, не наймёшься ли ко мне охранить от поганых татарских псов главную ценность мою – землю Русскую, которой я отныне владею?– Княже!!! – Митрополит грохнулся на колени и, одной рукой сжимая болтавшийся на животе громадный золотой крест, а другой отчаянно колотя себя в грудь, вновь завёл длинную речь, призванную предостеречь Данилу Романовича от роковой ошибки. К слову он помянул какого-то князя Всеслава Волхва, который по ночам оборачивался волком, добегал до Тмутаракани и пересекал дорогу Хорсу. Теперь же, мол, поганский Хорс послал другого искусителя, призванного сбить киевского князя с пути истинного и тем самым ввергнуть Русь в пучину бедствий.
– Всеслав, как я помню, не принёс на Русь худа. Хорсадар же ненавидит татар, – возразил Данила Романович. – Значит, поможет мне. А уж Дрив денно и нощно читает Святое Писание. Или мне не правду говорили?
Иосиф нехотя кивнул, подтверждая правоту князя.
– Какой же из него-то враг?
– Сие суть козни нечистаго! – возопил митрополит.
Князь медленно встал, расправил плечи, подошёл к коленопреклонённому старцу и, нависая над ним наподобие горы, медленно, по слогам отчеканил:
– Да я, отче, хоть чёрту душу продам, если он поможет оборонить мою землю. Ты понял?
Иосиф страшно закричал, отшатнулся, упал на бок и пополз прочь от князя. Тот нехорошо засмеялся и прошептал:
– Ползи, ползи гадом на брюхе. Убирайся с глаз моих! Я тебе не Ростислав Мстиславыч, которому можно влить яд слов в уши.
– Побойся Бога Вседержителя, княже, – пролепетал старец, который дополз до стены и упёршись в неё лысым теменем наконец остановился. – Гордыня обуяла тя, грешнаго. Душу, бессмертную душу… Паче…
– Что ты меня Богом пугаешь, – поморщился Данила Романович. – Господь послал мне этих двоих во благо, а не во зло. И в этом милость Его великая, а не дьявольское искушение! А я пуганый. Меня, отче, и не такие, как ты, пугали. Когда на Галич целое войско шло, а я, сам дитя, сидел там с братом малолетним, тогда пострашнее было. И то король Угорский за нас вступился. Значит, милость от Бога была со мной, есть и будет. И ныне, и присно, и во веки веков, – и князь слегка притопнул ногой, словно припечатал эти слова.
Цепляясь за стену, митрополит едва сумел подняться на ноги и, слепо шаря перед собой руками, побрёл к выходу.
– Митру возьми, отче, – князь поднял с пола странный головной убор Иосифа и подошёл к нему.
Старец не реагировал. Тогда Данила Романович сам нахлобучил ему на голову эту богатую шапку, поправил шитую золотом накидку, сползшую с левого плеча, мягко взял под локти, подвёл к дверям. Михайло распахнул их, и митрополит пошатываясь вышел из комнаты.
– Так, – произнёс князь удовлетворённо. – Отношения с главой церкви мы выяснили.
Остромир поперхнулся, пытаясь сдержать смешок.
– Всё же помягче бы с ним, – сказал Михайло, покусывая нижнюю губу, отчего его борода мелко подрагивала. – Митрополит стар, как бы чего не случилось…
– Очухается, – возразил Данила Романович. – Это сейчас ему кажется, что настал миг гибели земли Русской. Он ещё поймёт, что я прав, а он – нет. А если помягче… Если помягче, Михайло, сам знаешь, не сдобровать тогда нашим гостям. Много прольётся крови, ибо Хорсадар себя в обиду не даст. Разве нет? – Он посмотрел Карсидару в глаза и добавил: