Власть подвала

Не знаю, было ли это стихотворение хорошим; во всяком случае, оно было на голову выше всех его прочих опусов. Может быть, близость смерти делает любую чепуху настоящей вещью; близость смерти все заряжает реальностью и делает мягкое – монументальным – как взгляд горгоны. «Пусть он хотя бы раз в жизни напишет хорошее стихотворение» – именно такими были слова заклинания. Хотя бы раз в жизни. Раз в жизни. Именно это словосочетание решило все дело. Он написал и умер. Так и должно было случиться.

Но как я, с моим опытом работы, с моими мерами безопасности, так точно рассчитанными и столько раз проверенными – как я мог допустить такой элементарный прокол? Ведь в заклинании нельзя употреблять слово «жизнь» или слово «смерть». Нельзя!!! И именно мне это известно лучше всех. Какое затмение нашло на меня в тот момент?

Ни одного несчастного случая за пять лет и три смерти подряд. Это не могло быть совпадением. Уж в совпадениях-то я разбирался. Это могло быть только одним.

Только одним.

Я так испугался, что на лбу выступил пот.

Только одно. Это означало только одно. Некто, гораздо более сильный маг, чем я, использует меня в своих целях. И сейчас его цель – убивать. Я не знаю зачем он это делает и кто будет следующей жертвой. Но я знаю, какой ход сделаю в ответ.

Я больше не произнесу ни одного заклинания до тех пор, пока не найду его и не научусь быть сильнее его. Даже если на это уйдет вся жизнь. Я больше не буду игрушкой в его руках.

Прочитав стихотворение еще раз, я убедился, что поэзия слишком сложная вещь даже для волшебника. Поэзия это и есть волшебство, это одна из форм волшебства.

Предсмертное стихотворение было лучше других, но все же плохим. До Есенина ему было далеко – как карандашу до Останкинской башни.

Потом меня осенило: а вдруг он не умер? Вдруг он передумал в последний момент или неудачно вскрыл вены? Вдруг оборвалась веревка или случилось еще что-нибудь неожиданное? Я набрал номер и мне ответил незнакомый голос. В квартире была милиция и они хотели со мной побеседовать.

– Зачем? – глупо спросил я.

– Мы хотим отдать вам собаку. У нас нет фондов, чтобы такую кормить.

28

Милиция беседовала со мной два раза и оба раза это были в основном формальности. Обстоятельства смерти были предельно ясны. Мне пришлось показать этим людям записку, адресованную мне, и тетрадь стихов. В его чемодане они нашли дневник. Из дневника было ясно, что усопший страдал периодическими приступами сильной меланхолии и имел суицидальные склонности. Так это называется. Потом меня оставили в покое.

Огромная собака теперь жила со мной. Когда она стояла рядом, мне было не по себе: ее морда была на уровне моего локтя. Ходила и бегала она с грацией крупной лошади. Когда ей что-то нравилось, кончик хвоста загибался вверх. Иногда она лаяла – звук был таким низким, как будто взяли самый нижний аккорд на церковном органе. Звучало это как очень громкое «гу».

Через пару дней я ее сплавил, временно отдал двоюродному племяннику Боре, который был глуповат, жил в деревне и пытался разводить свиней. Большая собака его устраивала.

В последнюю встречу милиционер спросил меня о моей профессии. Он пытался понять какова была связь между мной и мертвым.

– Поэт, – соврал я.

– Вы этим зарабатываете на жизнь?

– Нет, не зарабатываю. Но должен же кто-то двигать культуру.

На этом от меня отстали. Я вышел на балкон и смотрел как удаляется долговязая фигурка человека в штатском, который только что задавал мне вопросы.

Фигурка уходила, но вина оставалась. До сих пор мне казалось, что умерший все время присутствовал, был рядом, – наверное, потому, что все разговоры были о нем. Но сейчас этот молодой служитель порядка уходил в душную муть далекой улицы и вместе с ним уходили вопросы, ответы, все вопросы без ответов и ответы без вопросов – ответы, которые сами приходили на ум. В тот вечер было так жарко, что даже в темноте на раскаленном асфальте дрожали лужицы миражей и отражали автомобильные фары – совсем как настоящая влага. А утром следующего дня ко мне заявилась Элиза, собственной персоной.

Она предлагала мне серьезное дело.

– Нужно найти человека.

– Я помогаю в бизнесе, а не в полицейских авантюрах.

– Это и есть бизнес.

– К тому же, я сейчас не работаю. Технические проблемы.

– Какие еще могут быть проблемы?

– Слишком велика смертность. Выше красной черты. Мои клиенты иногда гибнут, – соврал я, – но я не допускаю больше двух смертей в год. В этом году лимит исчерпан.

– Я не могу ждать до зимы. Мы как-нибудь договоримся.

– Не выйдет. В систему проник вирус и я сейчас не отвечаю за результат.

– Ты используешь компьютер?

– О, еще бы, – соврал я, – у меня все на компьютерах.

– А я не верю.

Я провел ее в спальню и показал ей мою систему спасения. Система внушала уважение.

Она села на кровать так, чтобы показать мне ноги.

– Здесь пахнет женщиной, – заметила она. – Ты меня хочешь?

– Хочу ровно столько, сколько любую другую вмеру симпатичную, вмеру упитанную и в полном расцвете сил. Не больше того. А что касается женщин, то мои друзья здесь иногда устраивают оргии.

– У тебя нет друзей, – тонко заметила она. – Помоги мне, он меня уничтожит.

Он разрушит мой дом.

– Сожжет, – уточнил я. – не разрушит, а сожжет.

– А-аа, – да ты не так прост.

– Что ты о нем знаешь?

– Все. Имя, рост, вес, привычки, цвет глаз. Его слабости.

– Его слабости. Например, женщины? – довольно уверенно предположил я.

– О, нет, нет. Только не женщины. После ранения он стал импотентом. Это так, хотя он это и скрывает. У меня есть его фотографии.

Она сходила за сумочкой и показала мне несколько фотографий Бецкого.

Фотографии были сделаны давно, лет пять или семь назад, не меньше.

– Почему ты его боишься? Поставь охрану.

– Если он тебя нашел, охрана не поможет.

– Он так силен?

– Он силен лишь в своем деле. Он умеет только поджигать, но если он взялся поджечь, то спасения нет.

– Подкупи его.

– Невозможно. Его можно только уничтожить физически. Нам повезло, в первый раз мы вовремя заметили нападение и он ушел. Но он вернется и сделает все, что задумал.