Властелин колец
Шрифт:
– Вообще–то у меня в кармане тоже оставалась парочка, — отозвался Мерри. — Но они, наверное, совсем раскрошились. Да и что проку — ртом до кармана не достанешь.
– Зачем же ртом? Послушай–ка, что я тебе скажу…
Но тут свирепый пинок довел до его сведения, что перебранка улеглась и стражники не намерены давать пленникам никаких поблажек.
Ночь выдалась холодная, но безветренная. Холм, на котором сгрудились орки, оцепили маленькие золотисто–красные сторожевые костерки, образовавшие замкнутый круг. До костерков легко было достать из лука, но роханцы на свету не показывались, и орки только без толку тратили стрелы, пока Углук не запретил зря опустошать колчаны. В лагере роханцев стояла мертвая тишина. Позднее, когда проглянул месяц, внизу
– Солнца дожидаются, гады вонючие! — выругался один из орков, охранявших Мерри и Пиппина. — А мы что сидим? Почему бы не собраться всем вместе и не ударить по ним? Старина Углук что — совсем ума решился? Хотел бы я знать, о чем он думает?
– Сейчас узнаешь, — рявкнул Углук из–за его плеча. — По–твоему, значит, Углук дурака валяет и ни о чем не думает? Ишь ты! Какой герой выискался! Вы, смотрю, не лучше этих голодранцев–северян и макак из Лугбурца! С таким отребьем в драку нечего и соваться, понятно? Они мигом разбегутся, а лошадников тут столько, что от нас ото всех пшик останется. Северное быдло, правда, в темноте хорошо видит — что твои дикие коты. Да зато и про Белокожих толкуют, будто они зорче прочих человечишек. А кони? Они замечают даже, как ночной ветер дует, ясно? Так что куда нам до них! Зато эти красавчики не знают самого главного. В лесу–то засел Маухур со своими парнями! Еще немного, и наши ударят с тыла. Усек?
Исенгардцев это убедило, хотя прочие орки остались недовольны и роптали. Углук расставил вокруг холма посты, но часовые по большей части махнули на все рукой и разлеглись на травке, отдыхая и наслаждаясь желанной темнотой. А темноты было вдосталь — месяц, клонясь к западу, спрятался в густых облаках, и Пиппин уже в двух шагах не видел ну ничегошеньки. Холм, несмотря на костры роханцев, потонул во мраке.
И все же отдохнуть оркам не удалось: всадники не собирались мирно дожидаться рассвета. С восточной оконечности лагеря внезапно донесся вопль, который всех заставил вскочить на ноги. Несколько роханцев тихо подъехало к подножию холма; спешившись, они ползком поднялись вверх по склону, уложили на самом краю лагеря парочку орков и бесследно исчезли. Углук бросился унимать переполох.
Пиппин и Мерри приподнялись. Исенгардцы–охранники увязались за Углуком, рядом никого не было. Но если хоббиты и подумали о побеге — с этой мыслью тут же пришлось распроститься. Длинные волосатые руки схватили их за шиворот и подняли в воздух. В темноте возникла омерзительная физиономия Грышнаха, и в лицо хоббитам пахнуло смрадом. Орк принялся щупать их и шарить под одеждой. Когда холодные, безжалостные пальцы пробежали по спине Пиппина, хоббита всего так и передернуло.
– Ну, мои малявочки, — ласково шептал Грышнах, — как вам тут отдыхается? Не слишком–то здесь удобно, правда? С одного бока — бичи да кинжалы, с другого — гадкие копья… Напрасно вы сунулись в это дело: большие передряги не для таких крошек, как вы!
Он продолжал обшаривать хоббитов, и в глубине его глаз горел бледный огонь. Но это был не азарт и не злоба, а что–то иное.
И вдруг Пиппина осенило. Ему показалось даже, что он подслушал мысли сладкоречивого орка. «Грышнах знает о Кольце! Он хочет отобрать его у нас, пока Углука нет поблизости. Может, он задумал взять Кольцо себе?» Он похолодел от страха и стал лихорадочно соображать, как бы повернуть дело себе на пользу.
– Так его не найти, — невинно заметил он. — Оно очень хорошо запрятано.
– Оно? Что еще за оно? — переспросил Грышнах. Пальцы его перестали шарить и впились хоббиту в плечо. — О чем это ты говоришь, малявочка?
Пиппин на миг задумался — и вдруг, два раза сдавленно глотнув — голлм, голлм, — добавил:
– Да так, ничего
особенного, сокровище мое!Пальцы Грышнаха свело словно судорогой.
– Ого! — почти беззвучно зашипел он. — Вон ты куда загнул! Эва–на! Опасные шутки, малявочки мои, оч–чень опасные!
– Возможно, — отозвался Мерри, мигом смекнув, что на уме у друга. — Очень опасные! И не только для нас. Впрочем, это твоя забота. Значит, ты хочешь его заполучить, так ведь? А что ты нам за него дашь?
– Заполучить? Что? — наигранно удивился Грышнах. Руки у него затряслись. — Что я за него дам? О чем это ты?
– О том самом, — ответил Пиппин и, тщательно выбирая слова, продолжал: — Только в темноте у тебя ничего не выйдет, если мы тебе не поможем. Хочешь сберечь силы и время? Тогда развяжи нам ноги. Иначе мы тебе ничего не скажем и не покажем.
– Глупые, мяконькие крошки, — хрипло засипел Грышнах. — Мы вытянем из вас все, что вы знаете, и все, что имеете, дайте только срок. Все до последнего клочка, ясно? Вы еще пожалеете, что мало знали. Тому, кто будет вас допрашивать, не так–то легко угодить! Вот увидите! А спешить вам будет некуда, совершенно некуда. Как вы думаете, что это с вами так носятся? Уж не из доброты, мои дорогие карапузики, поверьте мне. Таких глупостей даже за Углуком не водится.
– Охотно верим, — сказал Мерри. — Но до твоего дома еще далеко. И похоже, что этой штуке с тобой не по пути. Если нас уволокут в Исенгард, Большому Грышнаху достанется дуля с маком. Саруман присвоит все, что найдет, уж это как пить дать. Если не хочешь остаться с носом, надо поторапливаться.
Терпению Грышнаха наступал конец. Имя Сарумана окончательно вывело его из себя. Время уходило, галдеж вдалеке постепенно стихал. Вот–вот подоспеет Углук со своими ражими молодцами…
– Так оно у вас? У которого? — прохрипел орк.
– Голлм–голлм, — булькнул Пиппин.
– Ноги, ноги развяжи, — сказал Мерри.
Руки у орка заходили ходуном.
– Грязные, подлые козявки, — зашипел он. — Ноги им развяжи! Да я из вас все жилы вытяну! По косточкам разберу, а найду! На клочья разнесу! Зачем мне ваши ноги? Что, я сам вас не уволоку? В два счета! Тут–то уж мне никто не помешает!
Он сунул хоббитов под мышки и прижал к бокам. Руки у него были невероятно сильными. Как следует придавив пленников, Грышнах заткнул им рты, да так, что они чуть не задохнулись. Затем, согнувшись в три погибели, орк прыгнул в темноту и поспешил прочь из лагеря. Выбрав местечко, где удобнее было проскользнуть между часовыми, он черной тенью скатился вниз и, оказавшись у подножия холма, сразу повернул на запад, к лесу, туда, где из чащи вытекала река. Казалось, там охраны почти нет — в пустынной темноте светился один–единственный костерок.
Пройдя несколько шагов, Грышнах остановился, огляделся по сторонам и прислушался. Все было тихо. Пригнувшись чуть ли не к самой земле, он осторожно двинулся дальше, вновь замер, прислушался — и поднялся во весь рост, словно для решающего рывка. В тот же миг впереди вырос темный силуэт всадника. Конь поднялся на дыбы и зафыркал. Человек что–то громко крикнул.
Грышнах бросился на землю, подмяв хоббитов под себя, и выхватил меч. Видимо, он решил, что лучше уж заколоть пленников, чем допустить, чтобы они убежали или попали в руки к роханцам. Но осуществить свое намерение ему не удалось. Меч звякнул о ножны, лезвие блеснуло в пламени ближайшего костра, и в темноте тут же раздался звук спускаемой тетивы. То ли роханец–лучник на редкость хорошо знал свое дело, то ли сама судьба направила полет стрелы, но она вонзилась орку прямо в правую руку. Тот выпустил меч и завизжал. В темноте послышался стук копыт. Грышнах вскочил и кинулся наутек, но тут же упал снова, сбитый возникшим из мрака конем. В следующий миг роханское копье прошило орка насквозь. Грышнах испустил леденящий душу вопль и остался лежать без движения.