Властелин колец

– Я стащил у тебя шар и посмотрел в него, — запинаясь, пробормотал Пиппин. — А там, в шаре, я увидел такое, что перепугался насмерть и хотел его бросить, но у меня не получилось. А потом пришел… Ну, этот. И стал меня допрашивать. Как посмотрит на меня! И… и… ну, словом, вот.

– Так дело не пойдет, — сказал Гэндальф, посуровев. — Что именно ты видел? Что ты успел сказать?

Хоббит закрыл глаза и мелко задрожал, не отвечая. Все молча смотрели на него; один Мерри отвернулся в сторону. Гэндальф сдвинул брови.

– Говори! — велел он.

Пиппин заговорил — сперва еле–еле, с запинкой, то и дело останавливаясь, но мало–помалу голос его зазвучал громче и свободнее.

– Я увидел черное небо и высокие крепостные стены, а наверху — крошечные звезды. Мне показалось, что я попал в какие–то далекие края и что все это было не сейчас, а когда–то давно. Но все было очень яркое и отчетливое. И вдруг звезды начали гаснуть и снова загораться. Я понял, что их то и дело заслоняют какие–то крылатые твари. Должно быть, на самом деле они преогромные, хотя в шаре казались не больше летучих мышей. Они летали вокруг крепостной башни. По–моему, их было девять. И вдруг одна понеслась прямо на меня и стала увеличиваться. Ох какой у нее был ужасный… нет, нет, не заставляйте меня об этом рассказывать!.. Я попытался бросить шар и убежать, потому что мне показалось, что это чудище сейчас вылетит из шара и бросится на меня. Но оно просто заслонило все небо и пропало. А вместо него появился Он. Он не произносил ни слова, просто смотрел на меня, и я все понимал. Он проговорил: «Стало быть, ты вернулся! Почему опаздываешь с донесениями?» Я ничего на это не ответил. Тогда он спросил снова: «Кто ты такой?» Я опять промолчал. Тогда он сделал мне ужасно больно и стал на меня давить. Наконец я не выдержал и говорю: «Я — хоббит». По–моему, это помогло ему меня увидеть. Он посмотрел на меня — и давай надо мной смеяться. Это было просто невыносимо! В меня будто вонзилось несколько кинжалов. Я попытался вырваться, но он меня не пустил. «Погоди! — говорит. — Мы с тобой еще повстречаемся, за этим дело не станет. А пока скажи Саруману, что этот кусок не про него. Я пошлю за ним сей же час. Ты понял? Повтори, что я сказал». И как вопьется в меня глазами! Мне показалось, что я разлетаюсь на мелкие кусочки… Нет! Нет! Не могу больше! Я ничего больше не помню!

– Погляди на меня, — приказал Гэндальф.

Пиппин повиновался и посмотрел ему в глаза. Волшебник удержал его взгляд и некоторое время молча изучал хоббита. Наконец лицо Гэндальфа смягчилось, и на нем появилась тень улыбки. Он ласково положил ладонь хоббиту на голову.

– Все обошлось! Ничего больше говорить не надо. С тобой не случилось ничего страшного. Твои глаза не лгут, а лжи я боялся больше всего. Он не стал долго с тобой разговаривать, и это тебя спасло. Ты, конечно, осёл, но осёл честный, Перегрин Тукк, и честности покуда не утратил. Иной мудрец на твоем месте напортил бы куда больше… Но учти: ты и твои друзья были спасены по чистой случайности — если это можно назвать случайностью. Не рассчитывай, что тебе и дальше все будет сходить с рук! Начни он выспрашивать тебя по–настоящему — ты бы почти наверняка выложил все, что знаешь, на свою и нашу погибель. Но он, к счастью, поторопился. Видишь ли, ему не так нужны сведения, как ты сам собственной персоной, а с тобой он надеется поговорить на месте, в Черном Замке. Там у него будет на это много времени. Что же ты задрожал? Вмешался в дела волшебников — будь готов ко всему!.. Ну, ну, полно. Я тебя прощаю. Выше нос! Все обернулось не так уж и скверно!

Он бережно поднял хоббита и отнес обратно к папоротникам. Мерри побрел за ними и, когда Пиппина уложили, сел рядом.

– Ляг и отдохни, а лучше поспи, дружок, если, конечно, можешь, — посоветовал Гэндальф Пиппину. — Верь мне во всем. А если у тебя снова появится зуд в руках, скажи сразу. Этой болезни помочь нетрудно. Только булыжников мне под руку, чур, больше не подкладывать! А покамест побудьте вдвоем.

И Гэндальф зашагал к остальным, которые все еще толпились вокруг шара в тревоге и недоумении.

– Опасность часто настигает ночью, когда ее ждешь меньше всего, — сказал волшебник. — Мы спаслись чудом.

– Как хоббит? — спросил Арагорн.

– Думаю, все будет хорошо, — успокоил его Гэндальф. — С ним говорили недолго. К тому же хоббиты поразительно быстро приходят в себя. А память об этом случае, — вернее, страх перед этой памятью, — думаю, скоро сотрется. Даже, может быть, чересчур скоро! Арагорн! Возьмешь ли ты на сохранение Камень Орфанка? Только помни — это очень опасно!

– Воистину опасно! Но не для всех, — возразил Арагорн. — Для того, кто имеет право владеть этим шаром, опасность не так велика. Ибо теперь ясно, что к нам в руки попал палантир Орфанка из сокровищницы Элендила. Короли Гондора хранили его в Исенгарде. Мой час близок. Я возьму этот Камень.

Гэндальф поглядел на Арагорна — и вдруг, к удивлению собравшихся, торжественно поднял с земли покрытый плащом шар и с поклоном подал его Следопыту.

– Прими, о сиятельный повелитель, — произнес он. — Прими от меня сей Камень как залог остальных сокровищ, которые будут возвращены тебе в будущем. И не прогневайся, если я дам тебе совет: ты волен распоряжаться своим достоянием, как тебе угодно, но не пользуйся Камнем раньше времени! Будь осторожен!

– Разве можно упрекнуть меня в чрезмерной поспешности или неосторожности? Меня, который ждал и готовился столько долгих лет? — спросил Арагорн бесстрастно.

– В поспешности тебя не упрекнешь, — согласился Гэндальф. — Так не преткнись же и в конце дороги! И главное — храни эту вещь в тайне от остальных. Это касается и вас — всех, кто здесь собрался. Никто, и прежде всего хоббит Перегрин Тукк, не должен знать, где находится Шар. Наваждение может прийти снова. Беда Перегрина в том, что он держал этот Камень в руках и заглянул в него [408] , а этого нельзя было допускать ни в коем случае. Следовало предотвратить это еще в Исенгарде. Я корю себя, что не опередил Перегрина и не поднял Шар сам. Но я думал только о Сарумане и не сразу понял, что за Камень нам достался. А потом я поддался усталости и, размышляя, что бы это могло такое быть, незаметно для себя заснул. Но теперь мне ясно все.

408

КД пишет: «Палантиры, как и Сильмарилы с Кольцами, несут в себе огромный символический потенциал» (с.202). Одно из возможных толкований этого образа приведем здесь. Палантиры называются «ясновидящими Камнями»; с их помощью можно магическим (волшебным) способом получить знания о мире. Между тем подобные способы получения знаний и сведений в Библии находятся под строгим запретом. Человеку, верующему в Единого Бога, нельзя обращаться к ясновидящим, ворожеям, гадалкам, кудесникам и т. д. Запрет не относится к пророчествам или вещим снам, которые даются человеку от Бога. Но если человек ищет «знаний» и «знамений», он может только обратиться к Богу с молитвой, а не идти к гадалке, минуя Всевышнего. Проблема этого запрета — одна из сложнейших в библейской традиции, ибо на первый взгляд в ней не заключено никакого «морально–этического» смысла, да и стремление человека к знанию представляется вполне естественным. Образ палантиров предлагает вариант объяснения (которое, разумеется, является лишь одним из возможных). Сам по себе палантир, как и чистое знание, как и желание человека знать больше о мире, в котором он живет, не несет в себе зла. Однако по той или иной причине часть палантиров попадает в поле действия темных сил, и с того момента каждый, кто смотрит в палантир, подобно Пиппину, оказывается в ловушке, из которой сам выбраться не может, особенно если не знал предварительно, на что идет. Врагу не обязательно являться своей жертве собственнолично: ему достаточно сортировать образы в палантире по своему выбору так, чтобы они оказывали на воспринимающего их определенное влияние. Более того, «захваченный» Врагом палантир начинает действовать на расстоянии (подобно Кольцу), как это и случилось с Пиппином: он искушает его, усиливая любопытство и подавляя сдерживающие силы. Таким образом, к истине, сообщаемой палантиром, неприметно подмешивается зло и пьющий из этого источника знаний сам приобщается к темным силам, что постепенно изменяет его личность. Согласно предположениям некоторых богословов, не содержат в себе зла, возможно, и те знания, которые человек получает от ясновидящего или ворожеи; однако уже сам факт обращения к ним помимо Всеведущего Бога приводит в действие темные силы греха, и, кроме того, в области тайных знаний по неизвестным нам причинам могут хозяйничать эти самые темные силы, иногда ничем не обнаруживающие своего присутствия, но могущие принести вред человеку, — отсюда и запрет.

Однако подобное толкование, конечно, не исчерпывает всей глубины образа. В более широком смысле ни одно из творений человека, да и самое его творчество, не застрахованы от того, чтобы стать орудиями темных сил, как бы благи они ни были сами по себе.

КД (с.241) пишет: «Символизм помогает Толкину делать свои книги не просто зеркалами, но еще и светильниками — с помощью символов ему удается не только описать жизнь, но и осветить ее глубины…»

– Сомнений быть не может, — подтвердил Арагорн. — Теперь мы знаем, как переговаривались Исенгард и Мордор. Одной тайной меньше!

– Странное у наших врагов оружие! Но и слабости их весьма странны, — молвил Теоден. — Сегодня еще раз оправдалась древняя поговорка: «Злая воля рушит себя сама».

– Так бывает сплошь и рядом, — сказал Гэндальф. — Но на этот раз нам что–то уж слишком повезло! Как знать, может, хоббит уберег меня от какой–нибудь страшной ошибки! Ведь я уже думал, не проверить ли Шар на самом себе, не посмотреть ли, на что он годен? Сделай я это, я открылся бы Черному Властелину — а я не готов к такому испытанию, да и буду ли когда–нибудь готов? Но даже если бы мне хватило сил не отвечать ему на вопросы, он меня увидел бы, а для нас это гибель. Обо мне он знать не должен — по крайней мере до тех пор, пока это возможно.

– Я полагаю, час уже пробил, — сказал Арагорн.

– Нет, — отозвался Гэндальф. — Теперь Враг некоторое время будет теряться в догадках, и мы должны этим воспользоваться. Он уверен, что Камень сейчас в Орфанке, — а почему бы, собственно, и нет? Следовательно, хоббит — узник Сарумана и тот, истязая своего пленника, заставил его посмотреть в Шар, вот и все. Лицо и голос хоббита занимают сейчас все мысли Врага, и он с нетерпением ждет, чтобы пленника доставили в Черный Замок. Пока еще он догадается о своей ошибке! Нельзя упустить этого времени. Мы и так позволили себе слишком долгую передышку. Надо спешить. Окрестности Исенгарда сейчас не такое место, чтобы тут задерживаться. Я скачу вперед, и немедля. Перегрин Тукк отправится со мной. Это будет для него полезнее, чем лежать без сна, думать и ждать рассвета.

– Я оставлю при себе Эомера и десяток всадников, — решил Король. — На утренней заре мы двинемся дальше. Остальные могут остаться с Арагорном и выступать, когда им покажется удобнее.

– Твоя воля, Повелитель, — согласился Гэндальф. — Но торопись под защиту гор! Тебя ждут в Теснине Хельма!

Не успел он закончить, как на лица стоявших, заслонив яркий лунный свет, пала тень. Несколько всадников, громко вскрикнув, пригнулись и закрыли головы руками, словно защищаясь от удара. На всех напал слепой ужас и смертный озноб. Глянув наверх, перепуганные люди увидели, что луну на мгновение закрыло крылатое черное облако. Сделав круг, оно понеслось к северу и сгинуло, глотая на пути звезды. Никакой ветер Средьземелья не смог бы поспеть за ним.

Все окаменели. Гэндальф стоял, напряженно стиснув кулаки, и смотрел вверх.

– Назгул! — воскликнул он наконец. — Посланец Мордора! Близится буря! Назгул пересек Великую Реку! Скорее! По коням! По коням! Не ждите зари! Не дожидайтесь тех, кто медлит! Скорее!

Он бросился к Пиппину, подзывая на бегу Скадуфакса. Арагорн поспешил за ним. Подбежав к хоббитам, Гэндальф без объяснений поднял Пиппина на руки.

– На этот раз поедешь со мной, — сказал он. — Посмотришь, как скачет Скадуфакс!