Властелин колец

Наконец Фарамир, Эовейн и Мериадок были приняты на попечение Целителей и уложены в постель. Они попали в искусные руки. Несмотря на то, что в дни общего упадка Предание в его былой полноте повсеместно подверглось забвению, Целители Гондора еще не утратили прежнего мастерства и были весьма искушены в заживлении ран, уходе за ранеными и лечении всех болезней, которыми страдали в ту пору смертные к востоку от Моря. Кроме разве что одной — старости. Против нее средства так и не отыскалось. Срок жизни гондорцев сократился к тому времени так, что они почти уравнялись с людьми обычными. Мало кто мог похвалиться, что встретил столетний юбилей в полном здравии, — исключая разве тех, в чьих жилах текла более чистая кровь Людей Запада.

В последнее время мудрость и умение Целителей столкнулись с неразрешимой загадкой. В Гондоре появилась новая, неисцелимая болезнь, о которой доселе никто не слыхивал. Целители прозвали ее Черной Немощью [574] , ибо эту хворь напускали Назгулы. Пораженный ею человек постепенно погружался в глубокий непробудный сон, замолкал, холодел как мертвый — и в конце концов умирал. Целители заподозрили, что невеличек и королевна Рохана занемогли — и очень тяжко — именно этим недугом. До полудня они изредка бормотали во сне, и сиделки прислушивались к их бессвязному лепету в надежде, что больные проговорятся и расскажут, что их беспокоит. Но вскоре оба мало–помалу начали погружаться во тьму, и, когда солнце стало клониться к западу, серая тень легла на их лица. Что до Фарамира, то он сгорал в огне лихорадки, и никто не мог помочь ему.

574

Название этой болезни эхом повторяет подобное же название из «Макбета» Шекспира (см. прим. к этой же главе, ниже, Тогда Арагорн встал и вышел к толпе…).

Гэндальф в великой тревоге ходил от одного больного к другому, и сиделки повторяли ему слово в слово все, что слышали из уст больных. Так минул день. А за стенами города шла великая битва. Надежда то затухала, то разгоралась вновь, и много раз дело оборачивалось для обеих сторон неожиданностью, но Гэндальф выжидал и не вмешивался ни в ход сражения, ни в ход болезни. Наконец небо от края до края запылало огнем заката, и на серые лица больных через оконные проемы упал алый отсвет. На миг показалось, что к раненым возвращается румянец здоровья, — но это была лишь насмешка.

Глядя на Фарамира, старшая из сиделок, Иорэт [575] , не могла удержать слез, ибо все любили его.

– Какое несчастье будет, если он умрет, — говорила она, глотая рыдания. — Вот был бы в Гондоре Король, как в старые времена! В древних преданиях говорится — как там?.. «В руке Короля исцеленье найдешь [576] . Сим позн'aется истинный Владыка».

Гэндальф, стоявший рядом, ответил ей:

575

Синд. «старуха». Авторы В.Э. обнаружили в этом слове языковедческую шутку. Как известно, синдаринский язык построен по модели валлийского. По–валлийски иoр означает «курица». При этом «курица» по–английски — hen, а по–валлийски хен означает «старый».

576

См. прим. к этой главе, ниже, Тогда Арагорн встал и вышел к толпе…

– Быть может, люди надолго запомнят твои слова, Иорэт! В них брезжит проблеск надежды. Ибо не исключено, что Король и впрямь вернулся. Разве тебе не передали странных слухов, которыми полнится город?

– Я кручусь как белка в колесе, откуда мне знать, что болтают в городе? — пожала плечами женщина. — Все, на что я надеюсь, — это что душегубы не ворвутся в Обители и не потревожат больных!

Тогда Гэндальф поспешил в город, и, пока он быстрым шагом шел по улицам, зарево на небе погасло, вершины холмов померкли и равнину окутал пепельно–серый вечер.

На заходе солнца Арагорн, Эомер и князь Имрахил возвращались в Город в сопровождении своих латников и полководцев. У Ворот Арагорн молвил:

– Посмотрите на пожар, который зажгло Солнце! Это знак конца и начала. Грядут великие перемены. Но Город и королевство Гондор так долго состояли под опекой Наместников, что негоже мне входить в эти Ворота непрошеным гостем. Я не желаю стать причиной споров и нестроений. В дни войны это лишнее. Я не войду в Город и не заявлю никаких прав на престол, пока не станет ясно, кто превозмог — мы или Мордор. Мои шатры будут стоять здесь, на поле, и здесь я буду ждать, пока Правитель Города не окажет мне должного гостеприимства.

– Но ты уже развернул королевское знамя, и все видели на нем герб Элендила, — возразил Эомер. — Стерпишь ли ты, если этому знаку окажут неуважение?

– Нет, — ответил Арагорн. — Не стерплю. Но я думаю, мой час еще не пробил. Я хочу мира со всеми, кроме Врага и его слуг.

Тут заговорил князь Дол Амрота:

– Если ты прислушаешься к голосу того, кто состоит с Дэнетором в близком родстве, я осмелюсь высказать свое мнение. Твой поступок мудр, о Повелитель. Дэнетор наделен сильной волей и горд, но лета его весьма преклонны, и с тех пор, как ранили его сына, он уже совершил немало необъяснимых поступков. И все же — разве пристало тебе стоять у дверей, как нищему?

– Зачем же нищему? — повернулся к нему Арагорн. — Я — предводитель Следопытов, а они не привыкли жить в городах и домах из камня — вот и все.

И он отдал приказ свернуть знамя, а затем снял с себя Звезду Северного Королевства и передал на хранение сыновьям Элронда.

Князь Имрахил и Эомер Роханский оставили Арагорна у Ворот и вступили в город. Пройдя сквозь шум и ликование улиц, они поднялись в Цитадель и вступили в Башенный Зал, надеясь увидеть там Наместника. Но кресло Дэнетора пустовало, а перед троном покоился на высоком одре Теоден, король Рохирримов; двенадцать факелов пылало вокруг, и двенадцать воинов Рохана и Гондора несли стражу при усопшем. Смертный одр короля убран был в цвета Рохана — зеленый и белый, но покрывало, немного не доходившее до плеч, переливалось золотом; на груди Короля лежал обнаженный меч, а у ног его покоился щит. Свет факелов мерцал в белоснежных кудрях, как солнце в струях фонтана, и лицо Теодена было прекрасно; оно даже казалось бы молодым, если бы не отметившая чело усопшего печать покоя — покоя, какого молодости стяжать не дано. Казалось, Король не умер, но спит.

Долго стояли Эомер с Имрахилом у тела Короля. Наконец Имрахил нарушил молчание:

– Где же Наместник? И где искать Митрандира?

Ответил ему один из воинов, стоявших в карауле:

– Наместник Гондора пребывает в Обителях Целения.

– А сестра моя, Эовейн? — спросил Эомер. — Почему ей не нашлось места подле Короля? Она достойна таких же почестей. Где ее положили?

И князь Имрахил ответил:

– Госпожа Эовейн была еще жива, когда ее принесли сюда. Разве ты не знаешь об этом?

И в сердце Эомера вошла надежда, а с нею — новая тревога и новый страх. Без единого слова он повернулся и быстро зашагал к выходу. Князь последовал за ним. Уже наступила ночь; в небе вызвездило. Гэндальф тем временем спешил туда же, куда и они, и не один, но в сопровождении незнакомца в сером плаще. Все четверо встретились у двери Обителей, и князь, приветствовав Гэндальфа, молвил:

– Мы ищем Наместника. Нам сказали, что он пребывает в Обителях. Неужели его настигло оружие врага? И где госпожа Эовейн?

– Эовейн здесь. Она жива, но при смерти, — ответил Гэндальф. — Здесь и Фарамир — вы, должно быть, знаете, что его задело отравленной стрелой. Увы — кроме Фарамира, другого Наместника в Гондоре нет, ибо Дэнетор отошел к праотцам и дом его стал пеплом.

Эомер с Имрахилом подивились словам Гэндальфа, но и премного опечалились.

– Воистину, в победе нашей нет радости, ибо заплатить нам пришлось дорого, — молвил Имрахил. — В один день потеряли своих государей Рохан и Гондор. Рохирримами правит отныне Эомер. Но кто будет править Минас Тиритом? Не послать ли все же за Арагорном?