Влюбиться в дьявола

Услышав эти слова, кое-кто из лордов нахмурился, а некоторые, склонив головы, начали что-то обсуждать между собой. Мурашки пробежали по спине Рено. Выбранная им линия защиты была очень опасной, но не безрассудной. Заранее просчитав со своими поверенными возможные риски, он преднамеренно бросился в атаку, чтобы выбить основное оружие из рук противника.

Выждав, когда стихнет шум, он с решительным видом продолжил свою речь:

— Я не сумасшедший. Я офицер армии его величества — возможно, не самый лучший и не самый достойный столь высокой чести, но воевавший и вынесший немало испытаний. Если я сумасшедший, тогда каждый офицер, сражавшийся на войне и, вернувшийся домой калекой, без глаза или без руки, такой же сумасшедший, как и я. Практически каждому из нас периодически снятся кошмарные сны, и мы просыпаемся в холодном поту. Назвав меня сумасшедшим, вы опозорите не только меня, но и каждого офицера, проливавшего кровь за свое отечество. — Последние слова Рено потонули в громких восклицаниях и возмущенном ропоте, но он повысил голос и, перекрывая шум, громко произнес: — Верните мне, милорды, то, что принадлежит мне по праву, — мой титул. Его носил мой отец, а в будущем будет носить мой сын. Графство Бланшар — мое графство, и ничье больше.

Закончив выступление, Рено спустился вниз и занял свое место. Он чувствовал на себе недовольные взгляды, вокруг слышались сердитые голоса, и он не знал, сумел ли он вернуть титул или потерял его навсегда.

Алджернон Дауни, герцог Листер, вышел из своего особняка. Перед тем как отправиться на заседание палаты лордов, он давал последние указания секретарю:

— И напоследок передай моей тетушке, если она не будет тщательно контролировать свои расходы, то пусть наймет грамотного поверенного, который будет следить за ее тратами. Если же она вновь не прислушается к моим советам, то пусть пеняет на себя. Я не намерен больше давать ей деньги, если она выбрасывает их на ветер.

— Хорошо, ваша светлость. — Секретарь почтительно поклонился. Листер повернулся, сделал несколько шагов к дожидавшейся его карете и остановился как вкопанный.

Из-за кареты вышла очаровательная, изящная, невысокого роста дама в ярко-зеленом платье.

Настроение у Листера сразу испортилось.

— Мэдлин, что вы здесь делаете?

Дама намеренно выставила вперед свой высокий бюст и недовольным голосом спросила:

— Вы еще спрашиваете, что я тут делаю? Услышав позади себя покашливание секретаря, Листер круто обернулся и бросил ему:

— Вернитесь в особняк и проследите за тем, чтобы ее светлость ничего не заметила.

Вышколенный секретарь, молча кивнув, быстро зашел в дом.

— Мэдлин, вам лучше знать, что вы делаете возле дверей моего дома. Но если вы пришли шантажировать меня…

— Шантажировать?! О, прекрасная мысль! Я об этом не подумала, но раз вы сами упомянули… Но сперва позвольте спросить: что делает здесь она?

Листер устремил взгляд в ту сторону, куда ткнула пальцем Мэдлин.

— Деметра? Боже, и вы здесь! Ничего не понимаю. Роскошная, с пышными формами блондинка была удивлена не меньше Листера.

— Я тоже. Я получила письмо, — блондинка взмахнула листком бумаги, — в котором говорится, что вы хотите немедленно видеть меня и, если я люблю вас, то должна бросить все дела и приехать к вашему особняку.

Листер попятился назад — только скандала ему не хватало. Его предки сражались в битве при Гастингсе, его состояние считалось пятым по величине в Англии. Одно плохо: он был печально знаменит своим дурным характером. А тут как назло две его любовницы столкнулись возле его дома нос к носу. При его положении и репутации лишняя шумиха вокруг его персоны ему совсем не нужна.

— Что за черт, откуда здесь столько народу? — вдруг раздался резкий голос Эвелин, отличавшейся от других любовниц Листера некоторой грубоватостью. Высокая, черноволосая, импозантная, она смотрела на Листера своим особенно волнующим и возбуждающим взглядом, от которого у него огонь пробегал по жилам. — О, Алджернон, если вы собираетесь бросить меня, то обещаю, что вы об этом горько пожалеете!

Листер поморщился, ему не нравилось, когда любовницы называли его по имени. Он открыл, было, рот, чтобы хоть что-то сказать в свое оправдание, но от растерянности потерял дар речи. То, что с ним происходило, напоминало кошмарный сон, который иногда снится человеку, если он обзаводится сразу несколькими любовницами. Увы, кошмарный сон стал ужасающей явью — все его любовницы встретились, да еще возле крыльца его дома. «Впрочем, — он вздохнул с облегчением, — еще не все».

Подумав так, Листер услышал стук колес подъехавшего к дому экипажа, открытого, роскошного, которым управляла известная на весь Лондон куртизанка. Рядом с ней сидел юный паж с золотистыми волосами, на нем был яркий живописный наряд. Все обернулись в их сторону.

У Листера похолодело сердце. Франческа осадила лошадь и закричала на английском языке с сильным французским акцентом:

— В чем дело, ваша светлость? Вы что, вздумали подшутить над своей несчастной Франческой?

Листер и все его любовницы буквально остолбенели, воцарилась напряженная тишина. Первая от столбняка очнулась Эвелин. Она гневно воскликнула:

— Откуда у нее такой шикарный экипаж?

Но ответить он не успел. Все четыре любовницы, перебивая друг друга, начали одновременно что-то ему кричать. Листер в растерянности уставился перед собой, какой-то джентльмен на другой стороне улицы приподнял цилиндр в знак приветствия. Один глаз джентльмена был закрыт черной повязкой. Заморгав от удивления, отказываясь верить своим глазам, Листер оцепенел от ужаса.

Но разозленные любовницы своими криками быстро вывели его из оцепенения. Листеру стало ясно только одно — сегодня в палате лордов обойдутся без него.

Рено окинул взглядом зал совещаний, пытаясь оценить свои шансы на успех. Лорды, разбившись на отдельные кучки, оживленно, даже горячо беседовали между собой. Время от времени кто-то из них оборачивался в его сторону, но на их серьезных лицах при этом проступало лишь любопытство. Никто не улыбался ему, никто не поддерживал его ни дружелюбным кивком, ни добрым словом.

Рено стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы подавить волнение.

В эту минуту рядом с председателем возникла фигура его противника. Дядя Беатрисы начал выступать, но его голос был настолько тих и слаб, что с разных концов зала послышались возгласы с просьбой говорить погромче. Реджинальд Сент-Обен замялся, откашлялся, чтобы скрыть смущение, и заговорил громче, но как-то неуверенно.

Рено стало жаль его. Реджинальду было около шестидесяти лет. Приземистый, тучный, с багровым лицом, не очень хороший оратор. К своему удивлению, Рено с трудом вспомнил его в числе своих родственников, присутствовавших на торжественном обеде в честь окончания им Кембриджа.

Дядя Реджи был скромным, незаметным человеком. Кроме того, он происходил из побочной ветви Бланшаров, в то время как Рено был только прямым наследником, молодым, энергичным и смело шел к своей цели.

Реджинальд запнулся и замер. Впрочем, после выступления Рено он мало, что мог сказать. В основном его защита сводилась к простому логическому утверждению: раз он носит титул графа, значит, он и есть граф. Увидев его замешательство, председатель кивнул и предложил ему сесть. Дядя Беатрисы с явным облегчением занял свое место среди собравшихся.

Лорд Трэверс встал и потребовал внимания присутствующих.

Кровь застучала в висках Рено, слова председателя долетали до его слуха как будто издалека. Он прислушался, и радостная, счастливая улыбка озарила его лицо.

— …парламентская комиссия, разобравшись во всех обстоятельствах вышеуказанного дела, просит нашего всемилостивейшего короля, его величество Георга III, вернуть титул графа Бланшара его законному владельцу Рено Майклу Полу Сент-Обену.

Председатель продолжал перечислять другие титулы, но Рено уже не слушал, а сидел, блаженно улыбаясь, охваченный радостью долгожданной победы. Один из лордов, сидевших позади него, дружески похлопал его по плечу, другой, сидевший неподалеку, наклонился и одобрительно сказал: «Отличная речь, Бланшар».