Влюбиться в эльфа и остаться в живых

Полтора десятка фар светили ему в лицо, выстроившись в ряд под урчание моторов, как расстрельная команда. И, как приговоренный к расстрелу, он прижался спиной к трехметровой бетонной ограде, крепостной стене какого-то частного учреждения. Сродни стае волков, окружившей дичь, они не спешили нападать. Женя читал в детской энциклопедии, что волки чаще всего не атакуют зверя, который не бежит, хотя могут продержать его в осаде много часов и даже дней, ожидая, когда животное не выдержит и сорвется с места. Он простоял бы здесь до утра, если бы не знал, что имеет дело с хищником опаснее волка. Ему не дадут отдышаться. А слепившие его желтые зрачки электрических глаз мешали рассмотреть окрестности. Он не мог больше бежать и не знал куда.

Его схватили за руку и потащили, быстро. Он споткнулся, но кто-то второй крепко потянул его за пуловер и поставил на ноги. Рывок, и он вдруг оказался над землей в сидячем положении; ботинки болтались в пустоте.

– Держись! – услышал он сквозь шум заново разозлившихся моторов; его запястья потянули вперед и заставили обнять талию светловолосой девушки в вязаной шапочке. – Пошла, пошла, хорошая!

На повороте подкова выбила искры из асфальта. Женя зажмурился и открыл один глаз только тогда, когда почувствовал, что земля под ним резко накренилась. Гнедая лошадь легко взбиралась по наклонной полосе цемента.

– С каких это пор орки орков гоняют? Никогда такого не видела, – сказала девушка в шапочке спокойно и непринужденно. Жене показалось, что эти слова она произнесла уже в полете, когда гнедая лошадь оттолкнулась и взмыла в воздух, описывая грациозную дугу над острыми пиками чугунного забора. Время плавно затормозилось, и вместе с ним, чуть правее, застыла над забором вторая наездница на белом скакуне, лихо и по-ведьмински закинув голову назад и полоща длинную косу в лунном свете. Магический миг длился вечность; Женя стиснул коленями бока лошади что было сил.

Когда две пары передних копыт одновременно ухнули по сырой земле Екатерининского парка, Женя был уверен, что оказался в заколдованном лесу, где-то по ту сторону всего.

Девушку в шапочке звали Инга. Она отвечала на Женины вопросы односложно и сдержанно, а чаще вообще не отвечала. Ее смешливая подруга Галя, несколькими годами моложе, оказалась дружелюбнее и даже поведала ему, что друзья из конного клуба величают их сплоченную парочку ИнГаляция, но Инга стрельнула в нее хмурым взглядом, и Галя утихомирилась, примолкла и теребила светлую косу.

– Слезай, приехали.

Женя сполз с крупа гнедой. Над ним возвышался недостроенный комплекс высотных офисных зданий, по задумке архитектора окружавших недоделанный торговый центр. В темноте одного из этажей рябили сварочные фейерверки. Стройка продолжалась круглосуточно. Женя открыл рот, но его перебили.

– Благодарностей не надо, – сказала Инга жестко. – Одна знакомая попросила за тобой присмотреть. Приказала даже… можно сказать. Вот и все. К чему – почему, не знаю и знать не хочу. И никому не смей рассказывать.

И снова, как на троллейбусной остановке с Катей, в нем закипела, вздымаясь, неведомо из каких глубин накатившая волна гнева и негодования. Инстинктивная ненависть к белокурым существам, за восемьсот лет вражды въевшаяся в его ДНК, вспыхнула, как сухой порох, давно не видавший искры.

– Эльфы, да? Василисы распрекрасные? Про третий глаз мне втирать будешь? Я тебе сейчас лишний нарисую!

Инга даже не повела бровью.

– Поехали. Что с него взять? Орк – он и в Африке орк.

Лошади зацокали копытами. Девушки удалялись, Инга – горделиво, с высоко поднятой головой, а Галя выглядела понурой и один раз обернулась на него с обидой.

– Папуас! – бросила она через плечо и пришпорила кобылу.

– Не хамите, да не хамимы будете! – как всегда вовремя пришел на подмогу и только потом уже стал разбираться, во что он влез, друг Дюша. – Евгений, а что имела в виду белокурая фемина?

– Я тебе потом расскажу, – ответил Женя. Какими словами мог он передать великий стыд, охвативший его в эту минуту?

Глава 6 С высоты птичьего полета

На двадцать седьмом этаже, последнем из построенных, где можно было находиться без страха угодить в провал, незагустевший цемент или не закрепленную еще конструкцию, свистел ветер, хотя внизу вроде бы еще несколько минут назад было безветренно. Ветер рвал и теребил его пуловер, словно пытался схватить его за одежду и стащить в лежащую перед ним пропасть, а под ногами с утробными стенаниями и скрежетом суставов покачивалось все здание – или ему внушал это, преувеличивая, давний страх, как и положено страху? «Хорошо, – думал Женя, – хорошо, планка высокая, если возьму, то уж возьму так возьму!» – и концентрировал мысли на красоте Москвы с высоты птичьего полета.

На расстоянии любой ландшафт выглядит привлекательнее, чем вблизи. Дистанция добавляет ему живописной загадочности. Из окна машины холмистая местность кажется плюшевой, ее хочется погладить большой рукой. Но потрудись дойти до этих гор – и склон даже цвет поменяет, превратившись в обыкновенную пожелтевшую траву, такую же, как у обочины – горькая полынь, чабрец, астрагал, колючий чертополох и затесавшийся меж ними луговой василек. Постоишь, вздохнешь – красота-то какая! – но едешь дальше задумчиво, устало и без остановок. Не надо разглядывать прекрасное под микроскопом.

Артерии ночных улиц пульсировали светом и перегоняли струйки автомобилей по сложному телу большого города, мерцающего и переливающегося разноцветными огоньками. Жене представилось, что, если перевернуть мир вверх дном, и грозди радужных огней, кремлевских рубинов лучи, семь сталинских высоток в голубоватой подсветке, оказались бы не под ногами, а над головой, великолепное таинство неспящей Москвы заставило бы померкнуть звездное небо. Кто бы мог подумать, что в недрах этого парадного, наряженного мегаполиса управдомы обыскивают чужие квартиры, стаи байкеров устраивают охоту на живых людей, непонятные и жестокие законы запрещают любить, а мама и папа однажды вечером не возвращаются домой?

Дюше пришлось кричать в самое его ухо. Вдобавок к гулу завывающего ветра по соседству гремел подъемный кран, визжало что-то вроде бензопилы, без остановки грохотали сгружаемые бетонные плиты.

– Евгений, а может, не надо?

«Может, и не надо», – подумал Женя. Живут же как-то люди. Живут и думают: я мог бы то и это, но обстоятельства, обстоятельства, жизнь так распорядилась, что я-то замечательный, а вот памятник Абаю Кунанбаеву поставили. А я мог бы. Но не захотел. Или захотел, но не очень. И так выводят из себя всякие выскочки, которые вообще из другого города приехали, из Саратова, или Уренгоя, или далекого Атырау, и захотели, и смогли. И хочется, как они, но уж слишком много усилий. Женя очень любил реплику Аль Пачино из фильма «Запах женщины»: «Я всегда знал, какой путь правильный. Без исключений знал, но никогда не шел по нему. Знаете почему? Чертовски тяжело». Только в свои двадцать лет Жене Степанову было известно, что следовать идеалистичным девизам из голливудского кино в реальной жизни – смерти подобно. В реальной жизни не придет слепой полковник, не покроет матом аудиторию в пятьсот человек, не наведет порядок. Поэтому люди и ходят в кино – чтобы хоть на экране посмотреть, как моральные принципы претворяются в жизнь и окупаются сполна, как добро побеждает зло, побеждает на честном слове и на одном крыле, только потому, что оно – добро. Они приходят подивиться на триумф человеческой воли и сделать себе искусственный праздник длиною в два часа, такой же дутый, как попкорн в картонном стаканчике. Передохнуть от безжалостной машины, именуемой действительностью, где все ровно наоборот.