Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией

Единственным способом, с помощью которого я мог достичь пустоты, было самоубийство.

Один минус один равно ноль.

Однако решиться на это было нелегко.

Странная особенность депрессии заключается в том, что, несмотря на все суицидальные мысли, страх смерти остается прежним.

Единственным способом, с помощью которого я мог достичь пустоты, было самоубийство.

Разница лишь в том, что боль существования увеличивается в разы. Когда вы слышите, что кто-то покончил с собой, помните, что смерть для этого человека была не менее страшна. Его решение нельзя назвать «выбором» в моральном смысле. Если вы осудите такого человека, значит, вы просто его не понимаете.

Какое-то время я стоял на краю обрыва, собираясь с силами, чтобы умереть, а потом – чтобы жить. Быть или не быть. Смерть была так близка. Еще грамм страха, и одна чаша весов перевесила бы. Возможно, существует вселенная, в которой я сделал этот шаг, но точно не та, в которой я живу сейчас.

У меня были родители, сестра и девушка – четыре человека, которые любили меня. В тот момент я больше всего на свете хотел, чтобы у меня из родных никого не было, ни одной живой души.

Любовь держала меня на земле, как в ловушке. Эти люди не понимали, что я чувствую и что творится в моей голове.

Если бы они смогли прочитать мои мысли и хотя бы минут на десять попасть в мое сознание, то сказали бы: «Да уж. Лучше прыгай. Жить с такой болью просто невозможно. Закрой глаза, разбегись и прыгни вниз. Если бы ты был в огне, на тебя можно было бы набросить одеяло, но здесь языки пламени невидимы. Мы ничем не можем тебе помочь. Прыгай. Или дай нам ружье, и мы тебя застрелим. Эвтаназия».

Но это было невозможно. Беда в том, что боль человека в депрессии невидима.

Откровенно говоря, мне было страшно. Я боялся, что не умру, что меня просто парализует. Мне не хотелось до конца жизни быть заложником своего тела.

Любовь держала меня на земле, как в ловушке. Эти люди не понимали, что я чувствую и что творится в моей голове.

На мой взгляд, жизнь всегда приводит аргументы, почему не нужно совершать самоубийство, главное – не быть к этим доводам глухим. Причины могут заключаться в прошлом: в людях, которые вырастили нас, друзьях, любимых, – или в будущем: в возможностях, от которых мы намеренно отказываемся. Именно поэтому я продолжил жить. Когда я вернулся обратно, меня вырвало от пережитого стресса.

Разговор сквозь время. Часть 1

Прошлый я: Я хочу умереть.

Настоящий я: Ну, ты не умрешь.

Прошлый я: Это ужасно.

Настоящий я: Нет. Это прекрасно. Поверь мне.

Прошлый я: Я не могу справиться с болью.

Настоящий я: Я знаю. Но тебе придется. И это стоит того.

Прошлый я: Почему? Неужели будущее идеально?

Настоящий я: Нет. Конечно, нет. Жизнь никогда не идеальна. Депрессия до сих пор иногда сбивает меня с пути, но теперь мне лучше. Боль уже не настолько сильная. Я понял, кто я есть на самом деле. Я счастлив. Прямо сейчас я счастлив. Буря кончилась. Верь мне.

Прошлый я: Я не могу тебе верить.

Настоящий я: Почему?

Прошлый я: Ты из будущего, а у меня нет будущего.

Настоящий я: Я ведь только что сказал тебе…

Таблетки

Целыми днями я ничего не ел. Голода я не замечал из-за всего ужаса, происходящего с моим телом и разумом. Андреа убеждала меня поесть. Как-то раз она подошла к холодильнику и достала из него коробку гаспачо «Дон Симон» (в Испании он продается, как фруктовый сок).

«Попей его», – сказала Андреа и, открутив крышку, подала мне сок.

Сделав глоток и ощутив вкус, я понял, насколько голоден, поэтому отпил еще немного. Выпив примерно полкоробки, я пошел во двор, где меня снова вырвало. Хотя рвота от гаспачо «Дон Симон» не является верным признаком болезни, она сильно впечатлила Андреа.

– Господи, – сказала она. – Мы едем прямо сейчас.

– Куда? – спросил я.

– К врачу.

– Они пропишут мне таблетки, – сказал я. – Я не могу их принимать.

– Мэтт, тебе нужны таблетки. В том состоянии, в котором ты находишься, тебе выбирать не приходится. Мы едем?

Я поставил вопросительный знак в конце предложения, но в устах Андреа фраза прозвучала утвердительно. Не помню, что я ответил ей, но через какое-то время мы оказались в больнице. И там мне прописали таблетки.

Врач посмотрел на мои руки. Они дрожали.

– Сколько продолжалась у вас паника? – спросил он.

– Она еще не прекратилась. Мое сердце до сих пор бьется слишком часто. Я странно себя чувствую.

Слово «странно» даже близко не описывало мое самочувствие, но конкретизировать я не стал. Даже чтобы просто говорить, мне нужно было прикладывать неимоверные усилия.

– Это просто адреналин. Как ваше дыхание? У вас гипервентиляция легких?

– Нет, только сердце бьется очень быстро. Но мое дыхание… странное. Все кажется мне странным.

Врач нащупал мой пульс и прижал два пальца к моей груди. Он перестал улыбаться.

– Вы принимаете наркотики? – спросил он.

– Нет!

– Пробовали когда-нибудь?

– Да, но не на этой неделе. Но я много пил.

– Хорошо, – сказал он. – Вам нужен диазепам [2] . Это максимум. Больше я ничем не могу вам помочь.

Очень продуктивный выдался поход к врачу, учитывая то, что мы находились в стране, где диазепам можно купить так же легко, как парацетамол и ибупрофен.

– Он вам поможет. Обещаю, – добавил врач.

Я лежал в постели и представлял, что таблетки работают. На мгновение паника уменьшилась до уровня сильной тревожности.

2

Диазепам – транквилизатор, оказываюший успокаивающее действие на нервную систему, уменьшая чувство страха и тревожности.

Однако это короткое расслабление спровоцировало новый приступ паники, которая, охватив меня, напоминала стремительный поток, уносящий вдаль. Я чувствовал себя Броуди из фильма «Челюсти», который сидел на пляже и думал, что видит акулу. Когда я лежал на диване, мне казалось, что нечто уносит меня из реальности.

Убийца

Сегодня в Великобритании и США суицид является одной из основных причин смертности. По данным статистики, на каждые 100 смертных случаев приходится одно самоубийство.