Влюбленный Шекспир

— Ребята передразнивают людей судьи, — проговорил Аллен. — Зря они так, конечно.

— Ничего не зря! — весело возразил ему Кемп. — Конечно, сорванцы дурачатся, но ведь они не нарушают закон.

— И из-за этих самых сорванцов нашу лавочку прикроют к чертовой матери,

— мрачно добавил Хенсло. Будучи человеком рассудительным, он знал, что одно событие может повлечь за собой другое; одним словом, Хенсло был деловым человеком.

Тем утром подручные судьи арестовали слугу шляпника и посадили его в Маршалси, лондонскую тюрьму для должников. А ведь тот бедняга, можно сказать, ничего не сделал: он только скорчил рожу и немного подразнил этих самодовольных индюков; наверно перебрал эля за завтраком. Подручные судьи налетели на него и стали бить, весело перекликаясь между собой — тычок сюда, пинок туда, — после чего поволокли к выходу. Незадачливого пьяницу обвинили в нарушении общественного порядка или чего-то в этом роде и объявили зачинщиком массового побоища, отправив в тюрьму Маршалси.

— Здесь театр, законное место для спектаклей, — проворчал Хенсло. — Так что будет лучше для всех, если они поскорее уберутся отсюда. А то ишь чего вытворяют!

С улицы тем временем доносились выкрики, подражающие лающим командам пристава. «Смирно! Записать имя этого бродяги! Шагом марш!» Все это было довольно шумно: наверно, зрители успели насладиться не только пьесой «Как распознать мошенника» и джигой Кемпа, но и продававшимся в «Розе» элем. Но разве, думал Уильям, предназначение театра не в том, чтобы подавлять неукротимый дух бунтарства, которым одержима человеческая душа? Сейчас же театр только подливал масла в огонь. Кажется, похожая мысль была у Аристотеля… Хотя, конечно, этот балаган не имеет ничего общего с настоящим искусством. Обычный трактир, который отличается от прочих лишь тему что в нем нельзя остаться на ночь. Пьеса «Как распознать мошенника» ставилась без Уильяма, так что он просто произносил несколько дурацких реплик отведенной ему роли (получалось неубедительно, он это понимал) и уходил со сцены. А как же пьеса «Гарри VI», когда аудитория была не в силах сдержать свои чувства и громко проклинала французов?; Что ж, Франция была врагом, точно так же, как и Испания. А как же «Тит Андроник», от которого в жилах зрителей закипала кровь, глаза жадно следили за надруганием над трупом, а воображение рисовало сцену казни? В этом спектакле обреченный на смерть должен был быть изрублен на куски, а его внутренности брошены в огонь жертвенника. Прелестно, просто замечательно… Хотя это всего лишь мода (такая же, как и мода на перчатки). Так сказать, желание переплюнуть самого Кида [26] .

26

Кид Томас (1558-1594) — английский драматург.

— Я пойду гляну, что там такое, — вызвался Уильям (какое благородство!). — Может быть, все обойдется. — Он обещал посылать домой деньги: работа есть работа.

— Ладно, — согласился Хеминг, — пойдем вместе. — Это был невысокого роста толстяк с внешностью бакалейщика, он с готовностью спустился во двор, присев на краешек авансцены и соскользув с нее на землю. Уильям, который был моложе его на восемь лет, легко спрыгнул следом. В кошельке у него звякнули деньги. Хоть он был уже далеко не в мальчишеском возрасте и совсем недавно отметил свой двадцать восьмой день рождения, он все-таки сохранял стройность, ловкость и легкость на подъем. Они быстро прошли через двор и дошли до ворот. Страдающий от одышки Хеминг с трудом поспевал за Уильямом. Стоял жаркий июньский день, было одиннадцатое число знойного и засушливого месяца. Говорят, по такой погоде можно запросто подцепить чуму…

Потасовку перед Маршалси они заметили еще издали и остановились, опасаясь подходить слишком близко. Пытливый взгляд Уильяма мгновенно охватил всю картину происходящего, подмечая мельчайшие детали — неспешное течение реки, лебедей, рассекающих водную гладь, равнодушное солнце… У подножия серых каменных стен тюрьмы стояла шумная толпа подмастерьев. Люди выкрикивали угрозы, воинственно потрясали кулаками и собирали булыжники и камешки помельче. Выпустите его! Свободу узнику! Мы желаем видеть заключенного! Уильям понимающе кивнул. Это был народ — простолюдины, плебеи. И пришли они сюда вовсе не для того, чтобы восстановить справедливость. Им хотелось просто пошуметь. Он ничуть не сомневался в этом. Да, конечно, подмастерья были еще слишком юны и неопытны, но по дороге к ним присоединились и бездельники постарше, которые уже начали швырять камни в сторону тюрьмы, хотя многие даже не знали, из-за чего, собственно, весь этот шум. Выпустите его немедленно! Долой тюрьмы! Подумаешь, ну изнасиловал, ограбил или убил кого-то — какая разница? Эй вы там, мы отстояли свои права в борьбе с самим королем Джоном [27] . Долой произвол! Выпустите его, и мы сами его вздернем, если есть за что. Глядя на эти грубые, перекошенные от гнева лица, Уильям снова покачал головой.

27

Король Джон — возможно, имеется в виду английский монарх Иоанн Безземельный, который в 1215 году под давлением восставших вассалов подписал Великую хартию вольностей.

— Гляди, охранники, — охнул Хеминг, который обливался потом под лучами солнца.

Из тюрьмы действительно вышли люди, вооруженные палками и дубинками; один или двое из них выхватили из ножен кинжалы, и острые стальные клинки сверкнули языками серебряного огня. Шпаги охранников были убраны в ножны. Еще бы, с какой стати пачкать оружие об этот сброд? И вот уже послышались глухие удары и хруст костей…

— Лучше бы нам убраться отсюда подобру-поздорову, пока не поздно, — трусливо сказал Хеминг при виде крови.

Тем временем некоторые подмастерья попытались отступить: их деревенские физиономии окаменели от страха. В сутолоке несколько человек не удержались на ногах и теперь безуспешно отбивались от обрушивающихся на них со всех сторон пинков. Какой-то толстый мальчишка метался по площади, высоко держа руку, из которой фонтаном била алая кровь. Он отчаянно вопил: на этой руке у него уже не хватало пальца. Толпа ревела. Толпа наступала. Охранников же было всего несколько человек, и, даже несмотря на то что они уже вынули из ножен шпаги, силы были явно неравны. Вертлявые юнцы ловко уворачивались от ударов шпаг (Уильям был зачарован тем, как клинки блещут на солнце; при таком освещении сталь смотрелась наиболее выигрышно). Удары клинков парировались длинными палками. В один миг все перемешалось, и охранники сошлись со своими противниками в рукопашном бою. В воздухе то и дело мелькали тощие ноги подмастерьев и ноги потолще, принадлежащие поверженным охранникам. Один из защитников тюрьмы лишился своей шпаги и был вытеснен на край толпы; какой-то бродяга с растрепанной бородой занес над его головой тяжелый булыжник и в следующий момент размозжил ему череп. Высоко в небе кружили коршуны. Через некоторое время раздался стук копыт: это люди мэра спешили на подмогу.

— Идем отсюда, — сказал Уильям.

Уж он-то знал, что эти всадники не пощадят никого, даже зевак. Хотя, с другой стороны, можно ли считать зевак полностью непричастными? Ведь в душе каждого из нас скрывается очень много обид, самого разного гнева. Возможно, из всех сегодняшних зрителей лишь он один был действительно сторонним наблюдателем — для него это была только сцена из постановки, зрелище в красно-серебристых тонах, и он безучастно смотрел, как кровь смешивается с потом, как на щеке у одного из зачинщиков появляется кровоточащий шрам в форме буквы Г, а с другого драчуна падают штаны, и на всеобщее обозрение предстает его зад, поросший золотистыми волосками.

— А вот и лорд-мэр собственной персоной.

Перед Маршалси появился облаченный в широкую мантию человек со свирепым лицом. Он был полон негодования и решимости. Взмыленные кони нетерпеливо трясли головами; один из них испуганно заржал, почуяв запах крови. Произошла короткая заминка, но потом подковы снова мерно зацокали по мостовой.

Когда они шли обратно, спеша поскорее укрыться за спасительной оградой «Розы», Уильям почувствовал едкий запах, разносимый сухим и горячим ветром,

— в воздухе пахло горелым папоротником. Значит, труппа «слуг лорда Стренджа» этим летом будет сидеть без работы, это уж как пить дать. Приближалось 24 июня, день святого Иоанна Крестителя, время гулянок и всеобщего помешательства. В этот день потасовки вроде той, что устроили пьяные подмастерья у Маршалси, — обычное дело. Тайный совет наверняка закроет театры, возможно до осени, до самого Михайлова дня. Уильям передернул плечами. Нет, что ни говори, а работа перчаточника была гораздо более надежной. Если не из-за беспорядков, то из-за боязни эпидемии чумы театры все равно закроют. Если погода не переменится и дождевые воды не унесут грязь из сточных ям и загаженных проходов между домами, то людей начнет косить чума. Все так шатко, обманчиво… Но видимо, такова уж человеческая жизнь. Он пробыл здесь со «слугами ее величества» — до тех пор, пока не умер Тарлтон, великолепный танцор джиги. И не исключено, что уже в самом скором будущем Уильям поссорится с Алленом или нагрубит Хенсло, который помешался на своей дурацкой амбарной книге. А может быть, он выскажет все, что накипело на душе, Кемпу, который, видите ли, считает ниже своего достоинства учить какие-то там роли, потому что ему нравится импровизировать, и до сих пор никто на него за это не жаловался, кроме самих поэтов. А кого интересует их мнение? Да, очень скоро Уильям покинет эту компанию…

Хенсло считал деньги, когда Уильям и Хеминг в конце концов разыскали его в душной темной комнатке на задворках «Розы». Перед ним лежала старая книга, тонкие пергаментные листы которой были покрыты бурыми пятнами. Когда-то эта книга принадлежала его брату; рачительный Хенсло перевернул ее и принялся вести заново, сделав последнюю страницу первой. Взглянув на вошедших, он снова стал изучать записи. Уильям смог прочитать: «Иисус, 1592». Надо же, такая большая набожность у этого скряги и хозяина балагана… Он рассказал Хенсло, что им с Хемингом довелось увидеть.

— Что ж, — ответил Хенсло, — все ясно. «Розу» закроют на лето, и что мне тогда прикажете делать?

— А что будем делать мы? — задал встречный вопрос Хеминг.

— Вы можете уехать из города и играть свои пьески по деревням. А я должен торчать здесь и дожидаться осени, а вместе с ней наступления лучших времен. Вы только поглядите, какие траты у меня были в этом году! Чего стоит один ремонт в «Розе», новая крыша и покраска сцены… — Он пожевал губами. — Целых сто фунтов, это вам не шуточки!

— А ты переверни несколько страниц, — посоветовал Уильям. — До того раздела, что начинается священными словами «Во имя Бога». — Хенсло бросил на него пронзительный взгляд. — Толбот неплохо на тебя поработал, — заметил Уильям.

— Толбот? Ах да… Толбот. «Гарри Шестой», — со вздохом согласился Хенсло. — С нашим Недом никто не сравнится. И с его Росцием тоже. Да… и все это благодаря Толботу.

— Заслуга моего Толбота была ничуть не меньше, чем Неда Аллена, который его играл.

— Что ж, там видно будет, — ответил Хенсло, оценивающе разглядывая Уильяма (высокий лоб? шансы на успех? силу писательского таланта?). — Там будет видно, как Бог даст.