Влюбленный виконт

– Ты никогда не вмешиваешься ни во что, пока тебя не попросят или по крайней мере пока не поднимут тревогу. Мне бы хотелось, чтобы ты объяснился. Бывает, что друзья, которые хорошо тебя знают, оказываются полезными союзниками, а бывает, что они раздражают тебя своей проницательностью.

Майкл улыбнулся, но глаза его не улыбались.

– А если я скажу, что муж леди Бруэр был связан с одним человеком, которого корона подозревает в сотрудничестве с французами в течение всей войны?

Наступило молчание. Друг посмотрел на него с явным испугом.

– Я бы сказал, – проговорил наконец Алекс, – что у тебя, как всегда, больше сюрпризов в правом кармане, чем у фокусника средней руки. Кто это?

– Родственник лорда Бруэра.

– Понятно… Когда ты это узнал?

– Два года назад. В то время мы все были в Испании, и это значило для меня немного больше, чем имя на обрывке бумаги. Теперь это стало весьма важным.

– Два года назад? А Люк знает?

– Я не говорил ему об этом, поскольку мне и в голову не приходило, что это имеет какое-то значение. – Майкл рассеянно следил за бабочкой, которая села на маленький декоративный кустик с мелкими желтыми цветами. – Моя теория состоит вот в чем. Дневник похитили, чтобы выяснить, нет ли в нем какого-либо упоминания о родственнике Бруэра. Быть может, о визите, который направил бы наши подозрения на ложный путь и разрушил алиби или показал, что эта особа имела доступ к определенной информации. Здесь возможны самые разные варианты.

– Ты подозреваешь, что лорд Бруэр принимал участие в деятельности изменников?

Майкл этого не подозревал. Он уже думал об этом и пришел к выводу, что Колин Мей был всего лишь невольным сообщником, если вообще был таковым. Он покачал головой.

– Нет. В дневнике нет ничего, что могло бы вызвать подозрения. Я внимательно прочел его. Я даже подумал, что там может быть использован некий шифр, но, насколько я могу судить, это просто беспорядочные записки человека, живущего обыденной жизнью, и к тому же человека, довольного этой жизнью.

– Так ты прочел этот мерзкий дневник?

– Конечно.

Алекс уставился на него, рассмеялся, а потом потряс головой.

– Я и забыл, что иногда самое определение того, чем ты занимаешься, означает, что ты знаешь вещи, которые не следует знать. Продолжай.

– Поверь мне. Я пропустил подробности его постельных отношений с красавицей женой. Я собираю сведения, но не люблю подсматривать за чужими любовными играми.

Майкл скрестил ноги, обутые в сапоги. У него есть совесть, просто он приберегает ее советы для важных случаев. Он вторгся в интимную жизнь леди Бруэр только потому, что пытался расшифровать сведения, которые могли оказаться в дневнике ее мужа; и он не стал бы этим заниматься, не будь это его служебной обязанностью. Он не Фитч. Дневник оказался интересным, но не в смысле непристойности.

И он продолжил с кривой усмешкой:

– Кроме того, я уже несколько лет знаю, что такое интимная близость, и, как нам с тобой известно, заниматься этим делом гораздо интереснее, чем читать о нем. Если отбросить в сторону неосмотрительные и подробные описания того, как лорд Бруэр наслаждался роскошными прелестями своей жены, я не нашел в этом дневнике того, кто завладел им, и поэтому похититель отдал или продал его Фитчу или, может быть, даже передал его третьему участнику, о котором мы еще ничего не знаем. Каким-то образом наш похотливый граф завладел им, но он не мог ускорить никакой процесс и даже не был ни в чем замешан по-настоящему, если хочешь знать мое мнение. Дело не в дневнике как таковом. Дело в мотивах.

Алекс нахмурился.

– Вероятно, ты прав. Теперь я вижу, куда ты клонишь. Почему дневник украли так недавно?

– Нам неизвестно, когда именно его украли. Судя по тому, что рассказал мне Люк, леди заинтересовало, откуда Фитч черпает свои сведения. Тогда-то она и обнаружила, что искомый предмет исчез из запертого ящика. Так что ты прав. Загадочно скорее то, почему он всплыл на поверхность так недавно.

– А почему бы не спросить Фитча, как дневник попал ему в руки?

Майкл покачал головой.

– Воистину, кто был солдатом, солдатом и останется. Шагай напрямик по самому прямому курсу. Мой подход немного не такой прямой. И потом, я уверен, что его сиятельство станет просто-напросто отрицать, что дневник вообще когда-то находился у него в руках, и мне не нравится, что он установит связь между исчезновением дневника и мной. Нет, я не против, пусть он знает, что краже, случившейся в его доме, виноват я: он украл чужую вещь; использовал ее для шантажа и, стало быть, поставил под сомнение неприкосновенность своего жилища, – но есть несколько нерешенных вопросов, которые корона должна решить, хотя Бонапарт уже побежден. – Он помолчал, а потом пробормотал: – Белее того, обе стороны шпионили друг за другом. Во время войны всегда найдутся секреты, которые можно продать. В Англии живет довольно много предателей, которых мы еще не схватили. Мне не дает покоя, что они все еще разгуливают на свободе.

– Значит, теперь ты таким образом служишь королю? Обнаруживаешь неуловимых шпионов-предателей?

Бабочка вспорхнула, трепеща сверкающими крыльями. Майкл ничего не ответил.

Его друг усмехнулся.

– Не понимаю, зачем я задал этот вопрос. Забудь о нем. А теперь, чего ты хочешь от меня? Видит Бог, я твой должник. Твои особые умения очень помогли мне уладить кое-какие сложности, возникшие между моими родственниками и родственниками Эмилии.

– Я рад, что смог это сделать. – И еще он был рад, что Алекс так крепко любит свою прекрасную молодую жену. Роль Майкла, помогавшего уладить разногласия между ссорившимися семьями, была наградой сама по себе. – И мне кажется, что это я был твоим должником. Ты ведь действительно вытащил меня из той французской тюрьмы.

Сент-Джеймс отмахнулся от этого подвига, небрежно взмахнув рукой с длинными пальцами.

– То была война. Я выполнял свой долг.

Это действительно была война, но это еще был и пример крепости их дружбы. Если бы Люк и Алекс не настояли тогда на том, чтобы устроить ему побег, его уже не было бы в живых. Майкл прекрасно понимал это. Если шпион, действовавший в глубине Франции, за много миль от линии фронта, был схвачен, он считался потерянным безвозвратно. Упорство Апекса и влияние, которое Люк имел на Веллингтона, – вот что дало ему возможность выжить.

Но странно – хотя он и помнил, как его схватили – среди них оказался двойной шпион, и по сей день Майкл не знал, кто из его товарищей предал его, – он почти ничего не помнил о пытках, хотя шрамы служили весьма реальным напоминанием о них. Лучше всего ему запомнился холодный серый день и скудное солнце, когда Алекс вынес его наружу, ледяной ветер, проникающий сквозь рваную рубашку в пятнах крови, и то, как Алекс спотыкался под тяжестью своей нощи. Майкл потерял сознание, но когда очнулся в палатке и военный врач наклонился над ним, Майкл понял, что, несмотря на боль, он выжил благодаря настойчивости своих друзей.