Влюбленный
Шрифт:
Каникулы были славные.
Маше так понравилось у нас, что она решила остаться, чтобы учиться в американской школе. Мы были счастливы такому повороту и отдали ее в знаменитую (по телесериалу) школу «Беверли — Хиллз 90210». Там она успешно проучилась два года.
Я сказал «успешно», хотя не уверен, считать успешными ее отметки или же реальные знания.
Столкнувшись с американской системой школьного образования, я пришел к выводу, что наша советская муштра имела больше смысла, нежели здешняя разлюли малина. Оказывается, в Америке ученик сам выбирает, какие предметы ему подходят, никто ни на чем не настаивает, полная демократия,
— Почему у тебя нет геометрии, литературы или еще чего- нибудь — поинтересней, чем просто… футбол гонять? — спросил я.
— Папа, — резонно ответила Маша. — Ну подумай сам, как я могу заниматься геометрией с моим английским?
Да, конечно, трудновато. Но тут примешивалось и другое: Маша всегда была охоча не до того, что трудно, а что весело и живо. Таков у нее характер. И все же на следующий год, когда десятый класс подошел к концу, она всерьез задумалась, оставаться ли в популярной школе и дальше бить баклуши или же поднатужиться и завершить обучение в Москве. Маша решила вернуться в Москву. Как нам ни грустно было расставаться, но все же я вынужден был согласиться с твердым и, думаю, разумным решением дочери. Школа разгильдяйства 90210 ничего Маше не дала.
С отъездом Маши наша жизнь вернулась в прежнее русло. Катя тут же избавилась от ящериц, признавшись, что они ей надоели. Дом притих. Ни танцев, ни крика, ни смеха. Мы снова чинно — благородно стали ходить в кино, читать книги, смотреть телевизор и ждать чуда.
Позвонил старый Наташин приятель Дик Робертсон, президент студии «Уорнер Бразерс» (ТВ).
— Родион, — обратился он ко мне, — хочешь встретиться с Горбачевым?
— Конечно, хочу. А где он? В Лос — Анджелесе?
— Нет, он прилетает только в конце следующего месяца. Получать какую-то премию, награду, — не знаю. Соберется городская общественность. Горбачев — это интересно! Я уже заказал стол (как выяснилось, за 10 ООО долларов) и приглашаю тебя. Будешь сидеть за столом «Уорнер Бразерс». Идет?
— Конечно, идет!
Конечно! Ведь не каждый день удается увидеть живого Горбачева. Он — человек — легенда. Как бы я ни относился к Михаилу Сергеевичу сегодня, ореол президента Советского Союза, лидера великой державы, все еще имел магическую, притягательную силу.
Михаила Сергеевича и Раису Максимовну американцы приветствовали стоя.
Зал, в котором происходила встреча, был празднично украшен. Десятки столов, сервированных к обеду, располагались таким образом, чтобы отовсюду была видна сцена с трибуной.
Стол студии «Уорнер Бразерс» располагался рядом со сценой, так что я мог видеть Горбачева и его супругу совсем близко и аплодировал изо всех сил.
Раиса Максимовна выглядела прекрасно, как всегда, и Михаил Сергеевич нисколько не изменился, как будто он все еще был в силе и власти. Важные московские гости занимали места на сцене с таким достоинством, что мне на мгновенье почудилось, что я не в лос — анджелесском отеле, а в Кремлевском Дворце съездов, где Первый (или Генеральный, не помню) секретарь КПСС будет отчитываться о проделанной
за пять лет работе.Михаилу Сергеевичу вручили какую-то статуэтку за выдающиеся заслуги в области экологии. Поздравлял президент организации «Зеленый крест», членом совета директоров которой являлся и Горбачев. Затем выступил он сам.
Не буду долго останавливаться на его речи. То были разумные, но очень общие слова о необходимости сохранять нашу планету в чистоте. Оберегать от загрязнения.
Михаил Сергеевич несколько раз посмотрел в мою сторону, но, думаю, не узнал. Может, «не навел фокус» или был ослеплен светом из зала или, что вполне вероятно, он вовсе не знал, кто я такой. Мне, однако, показалось, что Раиса Максимовна задержала на мне взгляд, Явно припоминая знакомое лицо.
Как только торжественная часть закончилась, я направился к Горбачеву, успев заметить, как Раиса Максимовна шепнула мужу: «Смотри, кто идет».
Горбачев, широко улыбнувшись, протянул мне руку:
— Родион? А вы что здесь делаете?
— Пришел вас повидать, послушать!
Раиса Максимовна подошла тоже.
— Миша, помнишь его в «Валентине»?
— Да, конечно. Я давно его заметил, только мне и в голову не приходило… Хороший фильм. Я помню, помню. «Валентина»… По Вампилову, да?
Подойдя к сидевшему на сцене Горбачеву, я нарушил протокол. Публика из зала решила, что им тоже надо быть посмелее, и повалила к сцене. В следующее мгновенье я оказался оттиснутым толпою.
— Ваша дочь еще ходит в балетное? — громко, чтобы быть услышанной, спросила Раиса Максимовна (я знал, что внучка Горбачева тоже учится в балетном).
— Да, — так же громко ответил я, чувствуя, как возбужденная публика отодвигает меня все дальше и дальше. — А как ваша внучка? Она, по — моему, на год младше нашей Ани.
— Внучка делает успехи, — Горбачев на секунду оторвался от автографов и подключился к нашему разговору. — Очень любит балет, очень любит…
Последние слова я разобрал лишь по движению губ. Гвалт стоял невообразимый.
Горбачев придвинулся к микрофону и сказал:
— Господа! Я рад был бы провести с вами больше времени, но мне надо уезжать. Еще раз благодарю вас за столь радушный прием и желаю вам всего хорошего. До свидания!
— Михаил Сергеевич, — остановил я Горбачева на выходе, — мне так хотелось бы с вами поговорить.
Горбачев неожиданно перешел на «ты»:
— Ты собираешься в Москву? Или здесь — бесповоротно?
— Нет, я в Москве бываю очень часто. У меня есть фонд, мы помогаем детям с пороками сердца.
— Ну так позвони и заезжай на чашку чая. Вообще, это очень грустно, что ты уехал.
— У меня здесь жена. Но я российский гражданин.
— О! Я еще помню вас в «Рабе любви», — вспомнила Раиса Максимовна и протянула горбачевскую визитную карточку. — Непременно позвоните.
— Конечно! С радостью! — воскликнул я.
— Да, да! — Михаил Сергеевич тоже вспомнил. — Как же, «Романс о влюбленных»!
— Нет, Миша, — поправила Горбачева Раиса Максимовна. — Родион был в «Рабе любви». «Романс» — это другой фильм.
— Да, конечно! — согласился Горбачев. — Звони и заходи.
Горбачев, окруженный свитой, удалился, а я вернулся к своему столу — рассказать Дику Робертсону, какой Горбачев хороший, простой и легкий в общении человек. Все сидевшие за столом студии «Уорнер Бразерс» повернули головы в мою сторону и слушали затаив дыхание.