Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына
Шрифт:
Как же можно было ждать от правительства — даже самого доброжелательного, — что оно будет торопиться с решением еврейского вопроса, если сами евреи будут вести себя ниже воды, тише травы, ничего не требовать, а только иногда жалобно скулить и «подмазывать»? Мало у правительства других забот? Можно не сомневаться, что веди евреи себя так, как советовал Витте «главам еврейства», «кособокое равновесие» сохранялось бы вечно!
И, наконец, нельзя не сказать о моральном аспекте его совета. Речь ведь шла о конкретной исторической ситуации, когда в России нарастала и все более обострялась борьба между обществом и властью, дорого обходившаяся обеим сторонам. А евреям предлагалось чужими руками загребать жар, то есть в борьбе не участвовать, показывать пример послушания и, пока идет драка, под шумок вымаливать у царя какие-то послабления. Кроме всего прочего, это означало, что евреи не должны были даже мечтать о равноправии, а тихохонько вымаливать для себя равенства в бесправии, да и то — не полного равенства, а постепенных частичных послаблений. А конституции, избирательных прав, свободы печати и прочих свобод для народа, а, значит, и для них, должны были добывать русские, идя за это в тюрьмы, на каторгу, виселицу. То, что предлагал Витте, в сущности, сводилось к штрейкбрехерству, и при том совершенно бесплодному. Евреи были обречены на участие в освободительном, революционном, либерально-демократическом движениях бок о
Постулируемая Солженицыным супер-революционность евреев — это миф, причем он восходит к тому времени, когда евреев вообще не было или почти не было среди российских революционеров, а просто всех неугодных записывали в евреи, что производило соответствующий пропагандистский эффект. Методика св. Геннадия Новгородского, сработавшая в его борьбе против ереси «жидовствующих», действовала безотказно на протяжении столетий. Того же С. Ю. Витте его политические противники постоянно причисляли к «жидовствующим». Любопытна запись в дневнике военного министра генерала А. Н. Куропаткина (1902) — о том, как министр юстиции Н. В. Муравьев обрабатывал его, вкрадчиво внушая, что Витте, «благодаря своей жене, еврейке чистой крови, Матильде, заключил тесный союз с евреями и опутывает Россию. [147] Что в экономическом отношении это опасный для России человек, и чем скорее он оставит пост министра финансов, тем лучше. Но что есть еще более опасная сторона этой личности. Инспирируемый своею Матильдою, он тоже ненавидит государя. Муравьев готов намекать, что в своей ненависти он, неразборчивый в средствах, может зайти очень далеко. В его руках евреи, в его руках особые органы своей тайной полиции. Муравьев и ранее намекал мне, что в происходящих внутри России волнениях он готов заподозрить Витте. Что из числа государственных преступников ему, Муравьеву, первого пришлось бы арестовать Витте. Что он, Муравьев, готов подозревать самые коварные, преступные замыслы в голове Витте. Что он готовится, если бы была перемена царствования, захватить власть в свои руки. У него масса своих людей, всюду организовано свое влияние». [148]
147
Интересно, что Витте ни разу не упоминает о еврейском происхождении своей (второй) жены, а связанные с женитьбой на ней «страшный шум, всякие сплетни» относит на счет того, что женился на разведенной. При этом жену он ни разу не называет по имени, но всегда по имени-отчеству: Матильда Ивановна.
148
А. Н. Куропаткин. Из дневников. В кн.: Николай II. Воспоминания. Дневники. Серия «Государственные деятели России глазами современников», Пушкинский фонд, Санкт-Петербург, 1994, стр. 65.
Такова технология всех антисемитских мифов. Сперва постулируется некая особая вредоносность евреев, а затем все неугодные объявляются евреями (или еврействующими, породненными с евреями и т. д.). На таком неглубо ком фундаменте построен и миф о супер-революционности евреев.
В. В. Шульгин
В действительности еврейская масса была не более революционна, чем русская, польская, грузинская etc. Участие в революционных выступлениях принимало активное меньшинство. Наблюдавшееся с годами увеличение доли евреев в этом активном меньшинстве (точнее, в его образованной части) в какой-то мере объяснялось специфически антиеврейской политикой властей, а еще в большей мере — быстрым обрусением евреев. Когда черносотенец, благожелательно цитируемый Солженицыным, В. В. Шульгин писал: «Роль евреев в революционизировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране» (стр. 238), [149] то он допускал заведомую передержку, ибо удельный вес евреев в университетах, даже при наличии процентной нормы, в несколько раз превышал их удельный вес в населении страны. Что же касается основной массы еврейства, то даже Шульгин признавал, что они к революции никакого отношения не имели, а «мирно зарабатывали свой „ковалек хлиба“». [150]
149
См.: В. В. Шульгин, Что нам в них не нравится… Об антисемитизме в России. Москва, Национально-республиканская партия России, издательство «Хорс», 1992, стр. 164.
150
Там же.
О том, что революционные настроения были особенно широко распространены в студенчестве, хорошо известно. Причина этого раскрывается в мемуарах того же Витте. Говоря о первой жертве политического террора в начале века, министре народного просвещения Н. П. Боголепове, Витте писал:
«Это было первое анархическое покушение; оно было как бы предвестником всех тех событий, которые мы переживали с 1901 по 1905 гг. и которые в другой форме мы переживаем и ныне, [151] но уже по причинам иного порядка, не потому, чтобы России не было дано того, чего она желала. В конце концов, его величеству благоугодно было 17 октября 1905 г. дать России то, о чем лучшие ее люди мечтали с царствования Александра [I] Благословенного. Но нынешнее положение дела происходит от других причин, а именно от того, что Столыпин по соображениям личным, не будучи в состоянии уничтожить 17 октября 1905 г., постепенно его коверкал и коверкал в направлении политического распутства. [152] Боголепов был весьма порядочный, корректный и честный человек, но он держался крайне реакционных взглядов… Вообще, когда сравниваешь этот режим, который был в 1901 г., с тем, который ныне водворил министр народного просвещения Кассо, то приходится дивиться тому, каким образом такой режим, режим полнейшего произвола и усмотрения мыслим после 17 октября 1905 г. Это удивление может быть умалено сознанием, что, в сущности говоря, Кассо есть продукт общей распутной политики, внедренной Столыпиным, которая и породила Кассо». [153]
151
Мемуары Витте писались с 1907 по 1912 год; данные строки, судя по содержанию, были написаны в 1911 г.
152
Как основной участник конституционных преобразований 17 октября, Витте полагал, что России было дано «все, о чем мечтали ее лучшие люди». Это сильное преувеличение. Было положено только начало преобразованиям, дальнейший их ход должен был зависеть уже от решений Государственной Думы. Но вместо того, чтобы дать ей возможность работать, Николай II разогнал Первую и Вторую Думы, избранные на основе им же одобренного (далеко не демократического!) избирательного закона, а затем санкционировал столыпинский государственный
переворот, выразившийся в самовольном изменении избирательного закона в таком направлении, чтобы получить послушную Думу и с ее помощью отобрать возможно больше «дарованных» свобод. Это Витте и называет «коверканием 17 октября», которое он приписывает Столыпину. Однако, проводя этот курс с большой настойчивостью, Столыпин лишь выполнял волю императора.153
Витте. Ук. соч., т. II, стр. 189–190.
Витте не упоминает о том, что Боголепов, в бессильном стремлении приструнить студентов, был инициатором такой карательной меры, как сдача их в солдаты. Убивший его В. Карпович и был одним из таких исключенных студентов. Так что у студенчества было достаточно причин противостоять власти и до 17 октября 1905 года, и после, но откуда следует, что студенты-евреи были более революционны, чем русские? Одолев барьер процентной нормы, евреи в большинстве учились гораздо прилежнее своих товарищей и местом в университете сильнее дорожили. С другой стороны, та же процентная норма не могла не возмущать в них естественного чувства справедливости, не оскорблять их национального достоинства, не звать к протесту. Впрочем, ограничения прав евреев возмущали не только их самих, но и многих из их русских товарищей. Чувство солидарности, как известно, особенно развито у молодежи.
Мне неизвестно ни одного исследования, в котором сопоставлялась бы степень революционности студентов разных этнических и религиозных групп. Можно говорить только об отдельных частных наблюдениях, но для обоснованных выводов они недостаточны.
Солженицын приводит наблюдение В. В. Шульгина, относящееся к студенческой сходке в Киевском университете в 1899 году: «Длиннющие коридоры университета были заполнены жужжащей студенческой толпой. Меня поразило преобладание евреев в этой толпе. Было их более или менее, чем русских, я не знаю, но несомненно они „преобладали“, т. е. они руководили этим мятущимся месивом в тужурках» (Стр. 237). Однако нет никаких оснований считать этот случай типичным, да и сама его «подача» не заслуживает доверия по ряду оснований. Во-первых, все писания В. В. Шульгина относятся к полубеллетристическому жанру, реальные факты «обогащены» авторской фантазией. Во-вторых, данное свидетельство было записано через тридцать лет после самого события, а на таком временном расстоянии память способна проделывать шутки с куда более щепетильными мемуаристами. А главное, Шульгин был патентованным антисемитом, чего и не скрывал, но, напротив, «сто тысяч раз в течение двадцатипятилетнего своего политического действия о сем заявлял, когда надо и не надо»; [154] а в предубежденном сознании юдофоба евреи «преобладают» во всем, к чему он, юдофоб, относится негативно.
154
Шульгин. Ук. соч., стр. 7.
Волнения в Киевском университете, о которых пишет Шульгин, возникли в знак солидарности со студентами Петербургского университета, подвергшимися избиению полицией. В столичном же университете евреев было в несколько раз меньше, чем в Киевском, ибо прием их был ограничен трехпроцентной нормой (в Киеве — 10 процентов). [155] Так что студенты-евреи, участвовавшие в киевских событиях, шли на столкновение с властями ради того, чтобы поддержать своих питерских товарищей-неевреев. Такова истинная цена утверждениям Шульгина и вслед за ним Солженицына, будто евреи преобладали в студенческом движении.
155
Надо иметь в виду, что процент учащихся евреев, как правило, превышал процентную норму для поступавших, так как среди них было значительно меньше отсева.
Большего доверия заслуживает другое свидетельство, приведенное Солженицыным. Он пишет: «Г. Гершуни на суде объяснял: „Это — ваши преследования загнали нас в революцию“» (стр. 239). Г. Гершуни — один из ведущих эсеровских боевиков, отличавшихся фанатизмом и бесстрашием, — говорил, конечно, о своем субъективном опыте. Переносить его на широкие слои молодых еврейских интеллигентов не следует: большинство из них, хотя и жаждало перемен, но не готово было ни умирать, ни убивать ради них. Но определенная доля истины в словах Гершуни, несомненно, содержится. Ибо если власти рассчитывали, что в ответ на процентную норму в гимназиях и университетах евреи введут процентную норму на свое участие в революционном движении, то это была утопия. Одно из двух — либо процентная норма на поступление в учебные заведения и вообще на нормальное участие в жизни, либо процентная норма на участие в борьбе против процентных норм и иных притеснений!
Итак, понятно, что «загоняло в революцию» евреев. Но Солженицын, не оспаривающий черносотенца Шульгина, оспаривает «красносотенца» Гершуни: «На самом деле объяснение уходит корнями и в еврейскую, и в русскую историю, и в их пересечение», поправляет он эсеровского боевика (стр. 239).
Оно, конечно, не без того, да выражено как-то уж очень туманно по сравнению с чеканной формулировкой Гершуни. Она, как это ни парадоксально (а на самом деле, симптоматично), хорошо согласуется если не с взглядами, то с фактической стороной приведенного выше отрывка из «Воспоминаний» Витте. О том же еще один весьма выразительный отрывок:
«Я расходился с Плеве и по еврейскому вопросу. В первые годы моего министерства при императоре Александре III государь как-то раз меня спросил:
„Правда ли, что вы стоите за евреев?“
Я сказал его величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и спросил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил государя, может ли он потопить всех русских евреев в Черном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными государя… Я доныне остаюсь при высказанном мною Александру III убеждении по еврейскому вопросу. Поэтому, когда я был министром финансов, я систематически возражал против всех новых мер, которые хотели принимать против евреев. Я был бессилен заставить пересмотреть все существующие законы против евреев, из которых многие крайне несправедливы, а в общем законы эти принципиально вредные для русских, для России, так как я всегда смотрел и смотрю на еврейский вопрос не с точки зрения, что приятно для евреев, а с точки зрения, что полезно для нас, русских, и для Российской империи». [156]
156
Витте. Ук. соч., т. II, стр. 199.
Тому, что Витте, многократно записанный в «жидовствующие», смотрел на еврейский вопрос «не с точки зрения, что приятно для евреев», можно привести массу примеров, но наиболее показателен эпизод, на котором здесь уместно остановиться уже потому, что на нем останавливается и Солженицын.
Вынудив царя «даровать» свободы, изложенные в манифесте 17 октября 1905 года и возглавив правительство, Витте встретился с представителями прессы, чтобы заручиться ее поддержкой, но потерпел неудачу. От имени собравшихся издателей и редакторов речь держал С. М. Проппер, издатель «Биржевых ведомостей». Он не бросился в объятия к новому главе правительства, как тот ожидал, а стал излагать претензии, что ужасно возмутило Витте.