Вне спасения

– Я - тоже, - поспешил произнесли Джонс.
– Но у меня есть кое-что, что поможет тебе с проклятьем. Сердце.

Голд скорчил какую-то странную гримасу.

– Твое сердце - бесполезный хлам для меня.

– А как насчет сердца Регины? Ты ведь ее как дочь любишь, и как виновницу гибели сына - ненавидишь. Скажи, что я не прав?

Темный на этот раз молчал.

– Брось, это выгодная сделка, Крокодил. Ты получишь сердце Регины, а я получу Свон, с которой и уберусь из этого города навсегда. Проклятье сотрет ей память, и она даже не вспомнит о том, что помогла мне добыть для тебя сердце Миллс. Ты получишь новую жизнь, как и я! Разве это не то, что ты хочешь, Темный?!

На дне стакана как всегда оставался осадок. Регина заметила, что чем больше она поглощала спиртное, тем меньше ее волновало то, что о ней кто-то что-то подумает не так. В сущности, ее никто кроме Свон и не навещал. Хотя Эмма старалась свести все хаотичные посещения к минимуму. После того, как Крюк поведал женщине то, что скорее всего Эмма пыталась скрыть, Регина чувствовала присутствие Свон даже через каменные стены особняка. Сперва это ее раздражала и злило, но постепенно она смирилась с тем, что Эмме, это возможно необходимо. И даже, вероятнее, нужнее, чем Регине. Хотя Регине это тоже было нужно, хотя она ни за что бы не призналась, никому. Даже себе самой. Ей самой нужна была только выпивка, которую она заказывала на дом в коробках. Ее приносил посыльный и оставлял возле двери.

А однажды, вместо посыльного Регина увидела на пороге Эмму.

– Мисс Свон, - неожиданно вспомнила Регина былое обращение к девушке.
– Не знала, что вы работаете посыльным.

Эмма даже не улыбнулась на привычный подкол. Она хмуро смотрела на Регину, держа в руках коробку со спиртным.

– Войдете?

Эмма молча прошла в особняк, вместе с тяжелой коробкой. Она проследила за неровной походной Миллс и крепче вцепилась в свою ношу. Регина похудела, лицо осунулось. И скулы стали острыми, о такие можно порезаться.

– Выпьете со мной?
– предложила Миллс, не смотря в сторону Эммы.

Разлив по стаканам виски, она уже привычно протянула один стакан Свон.

– Иногда, шерифу можно расслабиться. А вы ведь все еще наш шериф.

Странные интонации настораживали Эмму, и она поняла, что не зря тревожилась за Регину. Сейчас было видно, что без спиртного женщина уже не может. Вот причина по которой Эмма осталась в Сторибруке. Вот она перед ней со стаканом виски. В глазах Регины, подернутой белой пеленой, не было даже огонька. Рядом с ней было холодно, как будто зима нечаянно заглянула к ней на посиделки, да так и осталась жить.

Эмма не знала с чего начать разговор и как. Она не желала одного: читать нотаций. Она пришла помочь, поговорить, защитить, если надо. И она понимала, что Регина не попросит, даже если будет умирать. И сейчас Эмме почему-то было жутко страшно стоять посреди гостиной с коробкой спиртного в руках, и понимать, что в сущности она ни чем не может помочь Регине. Она не может ее заставить жить против ее воли, найти ей смысл в одночасье, сделать ее мир лучше. Это мог сделать только Генри, выживи он. А сейчас, все что бы Эмма не сказала, все это будет бесполезно. Здесь нужны были действия, встряски. И самое важное - нужна вера в собственные действия.

– Регина, - Эмма просто произнесла имя, заставляя женщину посмотреть на нее.

Не смотря на ужасный потерянный вид, Регина все еще не потеряла шарма и остроты своей привлекательности. Эмма и раньше замечала, но сейчас это вдруг бросилось в глаза. Регина практически никуда не выходила, но одета она была всегда с иголочки, будто таком был ее распорядок дня. Но скорее всего, действия по утру ее были автоматическими.

– Поставь уже эту чертову коробку, - сказала вдруг Регина.
– Выпей со мной.

Эмма почему-то не желала расставаться с коробкой, просто потому что в ней было то, что может убить женщину. И сделает это рано или поздно. Это Голд бессмертен, а Регина - нет. И сейчас она тихо и мирно убивает себя выпивкой.

И все же Эмма поставила коробку на барную тумбочку, тут же перехватив стакан с противной жидкостью, из которого Регина собиралась сделать глоток.

– Стой.

Карие глаза уставились на нее с интересом, но все же и с легкой долей усталости и обреченности. Такой взгляд заставлял сердце Свон биться с удвоенной силой. Ей было страшно, что она все же ничего не сможет сделать.

– Не надо, - тихо, почти шепотом, произнесла Эмма.

Регина наклонила голову, пытаясь понять тон и интонацию, различить жалость, которой не было. Эмма робко пыталась ее защитить от нее же самой. Она не давила, нет. Но делала шаги, на которые так никто в городе больше и не сподобился. Миллс знала, что Белоснежка против подобных похождений Эммы в дом Регины. Но Регине всегда нравилось, что Эмма нельзя было запретить, если она что-то намеревалась сделать. И сейчас Регина поддалась Свон, отдавая ей свой стакан с выпивкой.

Стакан был горячий, в том месте, где его рукой сжимала Регина. Возможно, она не расставалась с ним, уже несколько дней. И кто знает, что тут творилось ночью. Эмме было страшно это представлять, поэтому она предпочла сосредоточится на том, что делать и говорить дальше.

Регина отошла от нее, садясь в кресло. Черное платье все еще прекрасно облегало стройную фигуру Миллс. Спина была прямая. когда она сидела в кресле, а руки сложены в замок на коленях.

– Зачем ты пришла, Эмма?

– Навестить тебя, - честно ответила Свон.
– Не хочу, чтоб ты думала, что все забыли.

Но все забыли о ней. Возможно Эмму нельзя было упрекнуть в забывчивости. но других. Никто, кроме Крюка не приходил к ней за последние десять дней, словно мэр города перестала существовать после похорон сына. А Белоснежка, которая едва ли не на каждом шагу в Невердленде твердила, что «мы своих не бросаем» и вообще предпочитала снова ненавидеть свою мачеху. Куда девается любовь в таких случаях?

– А кто помнит?
– спросила Регина.

Эмма поставила ее стакан на барную тумбочку и прошлась к окну. За окном резвился осенний солнечный денек, несший с собой не столько тепло, сколько ворох осенних листьев.

– Я помню, - сказала Эмма.
– Я все помню, Регина. Не могу ничего забыть, как не стараюсь. И уехать не могу.

– Почему?

Регине вдруг подумалось, что они могли падать вместе. Не просто собутыльник на час, а совместное падение. У них не так много совместных воспоминаний, у них их вообще нет практически. Но Генри … у него они были.

– Генри не простил бы меня, если бы я тебя бросила. Он просил меня не бросать тебя.

Вот сейчас, впервые за долгое беспросветное отчаяние, уголки губ Регины дернулись вверх, являя слабую улыбку. Она тоже помнила, что Генри просил ее саму, не бросать Эмму, если что случится. Кто же знал, что случится то самое, чего так не желает сыну любая мать.