Вне закона

— В год выходит тысяч двадцать, — быстро подсчитал в уме Мейер.

— Двадцать-двадцать пять. Так что очень даже ничего, — усмехнулся Райан.

— А с другими водителями он ладил? — спросил Карелла.

— Еще бы ему не ладить. Ведь тут почти все арабы. Аж в глазах черно.

— А с водителями, которые не арабы? С ними он ладил?

— При чем тут не арабы? Зачем спрашиваете? Думаете, его пришил один из наших водителей?

— Он ссорился когда-нибудь с другими водителями?

— Нет, не думаю.

— Может, вы слышали, как он ругался с кем-то?

— Да откуда мне знать, черт побери, ругаются они или нет? Болбочут что-то на своем бангла, урду, синди, фарси, разве разберешь. На мой слух, так все одинаково. И всегда кажется, будто они спорят. Даже когда скалятся во весь рот.

— А водители-евреи у вас есть? — спросил Мейер.

— Когда это было! — воскликнул Райан. — Сроду не видел у нас в «Ригал» ни одного еврея.

— Ну, может, люди, симпатизирующие еврейству?

— В смысле? — спросил Райан.

— К примеру, может, кто-то выражал сочувствие Израилю и все такое?

— Здесь, у нас? Шутите!

— А вы слышали, чтобы Аслам говорил что-то против Израиля? Или еврейского народа?

— Нет. Почему спрашиваете? Его что, еврей убил?

— Когда он последний раз заступил на работу?

— Ну, в ночную смену у нас обычно выезжают немного загодя, где-то в одиннадцать тридцать-одиннадцать сорок пять. И возвращаются в районе семи утра. Так что и он, должно быть, выехал как обычно. А что? В какое время его убили?

— Примерно в два-два тридцать ночи.

— Где?

— На углу Эйнсли и Двенадцатой.

— Довольно далеко отсюда, — пробормотал Райан. — Думаете, какой-нибудь ниггер?

— Мы еще не знаем, кто это сделал, белый, черный или серо-буро-малиновый, ясно вам? — отрезал Карелла и посмотрел Райану прямо в глаза.

«Да пошел бы ты куда подальше!» — подумал про себя Райан, но вслух, конечно, говорить этого не стал. Лишь пробормотал:

— Желаю удачи в расследовании. — Причем произнес это со злобой, будто насылал на детективов проклятие.

Мейер и Карелла отправились в участок печатать предварительное заключение по делу. Домой они выехали только без четверти девять. Дневная смена началась полчаса назад.

Детективы Артур Браун и Бен Клинг представляли собой парочку на загляденье, просто Пат и Паташон.

Большой, грузный, темноволосый и смуглый, в тон своей фамилии, Браун всегда почему-то казался сердитым, даже когда и не думал злиться. Одного его хмурого взгляда было достаточно, чтоб нарушитель закона тут же начал искать сочувствие и понимание у Клинга. Тот был на несколько дюймов ниже напарника — да что там говорить, все были на несколько дюймов ниже Брауна, — светловолосый, с золотисто-зелеными глазами и простовато-добродушной физиономией. Клинг напоминал сельского парнишку, явившегося в город прямо с полей, где трудился с рассвета до заката. Добрый полицейский — злой полицейский, это как раз о Клинге и Брауне.

Именно Браун в пятницу в 10.27 утра принял звонок из отдела баллистической экспертизы.

— Вы ведете дело об убийстве таксиста? — спросил его мужской голос.

Браун немедленно узнал голос. Это был его брат.

— Я в курсе дела, — ответил он.

— Это Карлайл из баллистики. Мы работаем с вещдоком, пулей, которую извлек и прислал нам медэксперт. Так вы запишете и передадите тому, кто ведет это дело?

— Говорите. — Браун придвинул к себе блокнот.

— Славная чистенькая такая пуля, никаких деформаций, должно быть, застряла в мозговом веществе. Правда, в отчете медэксперта не сказано, откуда именно он ее изъял. Но это не важно. И мы прежде всего бра… — Он тоже узнал Брауна по голосу. — Сравнили отпечаток поверхности пули с имеющимися у нас в картотеке образчиками. Ну и как только обнаружили аналог, исследовали пулю, изъятую из тела, под микроскопом. И рядом поместили самый лучший из имеющихся у нас образчиков. Производство пули или патрона неизвестного нам происхождения обычно определяется при исследовании желобков на пуле и по направлению правой или левой резьбы… Впрочем, вас эти подробности, наверное, не интересуют?

Браун слышал это прежде десятки тысяч раз.

— Короче говоря, — продолжал Карлайл, — имеющаяся у нас пуля выстрелена из револьвера марки «Кольт» тридцать восьмого калибра. Именно поэтому в машине не удалось обнаружить стреляной гильзы — преступник пользовался револьвером. В городе, по самым скромным подсчетам, имеется сто тысяч незарегистрированных «кольтов» тридцать восьмого калибра. Так что шансы найти эту пушку приблизительно один к восьмидесяти. Вот, собственно, и все.

— Спасибо, — пробормотал Браун. — Я передам.

— Видел сегодняшние газеты? — спросил Карлайл.

— Еще нет.

— История попала на первые полосы. Излагают события так, словно израильская армия наводнила Маджесту танками, и все с целью пришить одного паршивого араба. А правда, что на стекле у него была нарисована звезда Давида?

— Именно в таком виде и нашли машину наши.

— Могут быть неприятности, брат, — вздохнул Карлайл.

Но он не знал и половины того, что уже было известно сыщикам.

Пока Карелла и Мейер спали мертвым сном, точно медведи в берлогах, Клинг с Брауном читали их предварительное заключение. Они особо отметили тот факт, что вдова погибшего назвала любимую мечеть Аслама — Маджид Хазрат-и-Шабаз. Ровно в одиннадцать утра детективы выехали по указанному адресу.

Если хотя бы один из них ожидал увидеть сверкающие белые минареты, арки и купола, он глубоко заблуждался. В городе насчитывалось свыше сотни мечетей, но лишь несколько из них строились изначально как мечети и отвечали традиционному облику. Остальные превращались в места поклонения и отправления религиозных надобностей из частных домов, складов, магазинов, лавок, больших квартир и прочих помещений. Ведь зданию, объявляющему себя мечетью, предъявлялось всего три требования: чтобы мужчины и женщины могли молиться раздельно, внутри помещения не было изображения одушевленных существ и была установлена квибла — специальное место для молитвы, ориентированное на Мекку.

Едва они вышли из неприметного седана без полицейских номеров и мигалки, как начал накрапывать дождь. Вышли и направились к желтому кирпичному зданию на углу Лоуэлл и Фрэнкс, где некогда находился супермаркет. Только теперь вместо витрин с зеркальными стеклами там были окна, закрытые металлическими ставнями. Стены желтого кирпича и зеленые ставни были изрисованы граффити. Над входом висела вывеска, где черным по белому была выведена витиеватыми буквами надпись от руки с названием мечети: «Маджид Хазрат-и-Шабаз». На тротуаре среди молодых людей в спортивных куртках и бейсболках, повернутых козырьком назад, стояли мужчины в просторных белых одеяниях и шапочках для молитв с ручной вышивкой, на других красовались строгие деловые костюмы и темные шляпы без полей с плоским верхом. Пятница считалась для мусульман началом священного дня отдохновения, самые правоверные непременно должны были отметить это молитвой.

По другую сторону здания детективы увидели еще один вход, через него в мечеть проходили женщины.

— Моя мать знает одну такую мусульманку из Даймондбека, — сказал Браун. — Она ходит в тамошнюю мечеть. Среди мусульман, видишь ли, очень много чернокожих…

— Знаю, — кивнул Клинг.

— Но там, куда она ходит молиться, нет никакого разделения. Мужчины и женщины молятся вместе, в одном зале. Правда, женщины сидят позади мужчин. И вот однажды в пятницу эта старуха-толстуха припозднилась, в зале уже было полным-полно мужчин. И тут они говорят, что для нее просто не осталось места. Но эта дамочка умеет держать удар! Знаешь, как она разоралась? Вопила что есть мочи: «Здесь у нас Америка! Я такая же честная и добрая мусульманка, как и все мужики, что собрались тут. Как же это получается? Выходит, для братьев наших место есть, а для меня нет?» Ну и тогда имам, это у них в мечети главный, вроде нашего проповедника, что ли, процитировал из ихнего писания, где говорилось, что по пятницам положено молиться только мужчинам, а женщинам — не обязательно. Так что мужчин придется пропустить первыми. Вот так. И тогда наша дамочка-толстушка цитирует ему в ответ по-мусульмански, что женщин положено уважать и почитать. И что она не допустит, чтобы с ней обращались таким непочтительным образом. Ну и, короче, ушла она из этой мечети и больше в нее ни ногой. С тех самых пор молится только дома. Это все правда, точно тебе говорю, — добавил Браун.