Внедрение

Петр Андреевич встретил его любезно, заварганил чай, но на все сомнения Ильюхина отреагировал как-то уж очень спокойно, почти даже равнодушно:

– Бывает… По-разному бывает… И так бывает, и сяк бывает… Мало ли что они поют. Послушаешь, так всех их забивают, и каждого второго – обязательно насмерть. Это, знаешь, как в лагере – там ежели «гонялки» послушать, так все сидят ни за что либо, по крайней мере, – не за свое. Всем мусора внаглую чегой-то чужое нацепили. Чего ты от меня хочешь, я не пойму? Виталий, неужели мы будем такой вот ерундой заниматься?

Ильюхин молча вышел. Ему было очень неспокойно. Он уже догадывался по обрывкам информации, что Лаврентия били за стрельбу в лифте. Виталию Петровичу очень хотелось узнать, был ли Толик на самом деле причастен к этой стрельбе, но у покойника-то уже не спросишь, а «разбойный» пошел в глухой отказ, заняв круговую оборону с такой же порукой.

Поздно вечером Ильюхин засобирался домой и, когда уже шел на выход, в длинном пустом коридоре вдруг увидел спину Крылова. Петр Андреевич, видимо, узнал шаги Виталия Петровича или почуял его спиной, что ли, он странно остановился и ждал, не оборачиваясь.

Ильюхин молча подходил, Крылов стоял и смотрел вперед. Виталий Петрович остановился в шаге от одинокой фигуры и спросил после короткой паузы:

– Так, говорят, все же – били?

– Хуже, – со спокойной демонстративностью ответил Крылов и зашагал дальше, так ни разу и не обернувшись.

Ильюхин остался стоять. Вот теперь он принципиально понял все и по-настоящему ужаснулся. И даже не тому конкретно, что произошло с задержанным Лавреневым, а тому, что все это, видимо, происходит уже давно. Полковник припомнил еще пару умерших при странных обстоятельствах, и ему в буквальном смысле стало холодно. Виталий Петрович развернулся и пошел обратно в свой кабинет, лихорадочно думая на ходу: «Их надо… как-то изолировать… Это уже не розыск, это… Это какой-то пытошный приказ!» При этом он злился сам на себя – за сумбур в мыслях.

В кабинете Ильюхин долго ходил из угла в угол и курил одну сигарету за другой. Он понимал, что у него, по сути, есть два диаметрально противоположных варианта решения на выбор: херить всю эту бодягу с Лаврентием или же нет. Если херить, то… пакостно как-то получится, вроде как при тебе беспредел лютый творят, а ты по дипломатическим соображениям делаешь вид, будто не замечаешь, хотя этот беспредел уже практически по тебе же и бьет уже… А если не херить, то это значит в открытую всем сказать, что он постарается доказать… то есть – уволить… нет, при таких раскладах не уволить получается, а посадить… Кошмар какой-то!

Надо понимать, что мир сыска – это мир постоянных и всевозможных нарушений, которые часто формально могут быть расценены, как преступления. Это затрещины и обман, провокации, давления и мухлеж в бумагах. И вот в этом странном мире (очень корпоративном) идти по пути привлечения к уголовной ответственности своего – да еще какого своего! – это поступок. Такой поступок должен быть серьезно обдуман, потому что он неминуемо повлечет за собой жизненные изменения. Потому что это не просто поступок – это сенсация. Это разговоры и обсуждения на годы вперед. Это будущая мифология. И это – клеймо. Самое настоящее клеймо в среде своих – со всеми вытекающими последствиями…

Тяжелые размышления Ильюхина прервал телефонный звонок. Со странным предчувствием в душе полковник поднял трубку. Он не ошибся. Звонил действительно Крылов. Петр Андреевич обошелся без приветствий и вступлений:

– Сейчас модно говорить в малахольных кругах, мол, ничего личного, – это бизнес. Так вот: мне больше по душе фраза Майкла Карлеоне: «Это только личное».

Крылов сказал только одну эту фразу, далее Ильюхин услышал частые гудки. Виталий Петрович положил трубку и машинально отметил, что, судя по голосу, Крылов абсолютно трезв.

Полковник сел за стол, уронил голову на руки и неожиданно заснул. Спал он хреново, и сон ему привиделся тоже хреновый, какой-то насквозь сумбурный. Большую его часть Ильюхин не запомнил, но какого-то улыбающегося летчика в стильной кожаной куртке (полковнику показалось, что это был немец) он все же «срисовал». Летчик похлопывал ладонью по крылу какого-то самолета, улыбался сытой мордой и сказал всего лишь одну фразу: «Таран – оружие героев?» Виталию Петровичу показалось, что в этой фразе были и вопрос, и вызов, и какая-то насмешка…

Когда Ильюхин очнулся от своей странной дремы, у него болело все тело, словно его били. Полковник недовольно посмотрел на часы, присвистнул и отправился наконец-то домой.

Юртаев довез его до дома мигом. Несмотря на позднее время, настроение у Паши было солнечным. В магнитофоне служебной «Волги» надрывался Боб Марли.

– Тебе нравится? – устало поинтересовался Ильюхин.

– Это же рэгги – «я убил шерифа!» – засмеялся Юртаев. Виталий Петрович хмыкнул и, непонятно к чему, стал размышлять вслух: – А знаешь, как, наверное, работали первые шерифы? Ходили они себе по пыльным городкам и старались первыми застрелить злодея, руководствуясь исключительно своей вестерновской сущностью… Тогда это было круто. А сейчас – это особо тяжкое преступление…

Вот не случайно все же говорят, что водители милицейского начальства – самые осведомленные люди в конторе. Юртаев мгновенно понял и интонацию, и направление мыслей шефа. Понял и по-своему постарался успокоить полковника:

– Да не переживайте вы, Виталий Петрович! У вас свои методы, у Крылова – свои. Не надо друг другу мешать, и все дела.

Ильюхин понял, что его именно утешают (пусть и деликатно), и от этого вдруг страшно завелся:

– Паша, отчего ты врешь?! Дело же не в том, что у меня настроение плохое, а ты хочешь похлопотать за кого-нибудь! Ты прекрасно все видишь и слышишь, все эти разговоры и движения. И ты прекрасно знаешь, что сотрудники, которые подчиняются Крылову, – они подчиняются только Крылову! Что государством там и не пахнет! Они создали какую-то… крылатую республиканскую гвардию… [16] , придумали свою идеологию, в которой все навыворот… И самое главное – их доводы страшно ярки, доходчивы, но дико нелогичны! Мол, необходимо пытать, чтобы меньше было квартирных краж! Да к черту!! Все ты понимаешь! Паша, я и от уголовников слышал уже, как они об этом явлении говорят! Надысь встретил меня Крендель в гостинице «Москва» и бает: «Мне часто поддавали в ментах, бывало, что и били, иногда – пиздили, но у вас сейчас – пытают!» Я сделал вид, что мне некогда и я не могу с ним толковать… А Крендель прав!! И мне стыдно, что он прав! Вот ты, Паша, как ты квалифицируешь всю эту хрень?!

16

Ильюхин пытается каламбурить вокруг аббревиатуры ИРА (Ирландская Республиканская армия – террористическая организация).

Юртаев сидел с непроницаемым лицом. Таких монологов он от шефа никогда еще не слышал. И вопросов таких ему шеф никогда не задавал…

Ильюхин требовательно ждал ответа. Паша понял, что отмолчаться не удастся, и, кашлянув, осторожно уточнил на всякий случай (ну и чтоб время выгадать):

– Вы про хрень… с Лаврентием?…

– С ним, – кивнул полковник.

Юртаев аккуратно пожал плечами – будто на болото ступил:

– Ну… Так получилось… Так вышло…

– Вышло?! – Полковник глянул на водителя так, что тот, поймав взгляд боковым зрением, даже поежился. – Вышло не «так», а неумышленное убийство с отягчающими и еще с целым букетом должностных преступлений! А какова мотивация! Губа решил нос утереть отделу убийств! Сам по себе? Хрен! Крылов все знал с самого начала, и не просто знал, а санкционировал, а сейчас – прикрывает! Прикрывает, оправдывает полностью! И если прокатит, то они будут гордо рассекать, поводя жалами, и рылами своими всем показывать: да, мы любого распотрошим, ужасайтесь, бандерлоги! [17] Сил нет! В канцеляриях все давно уже за шоколад скуплено: мне второму всегда печатают, первым им! Любой наш запрос в ИЦ, если что, – до них доходит. Регистрация документов в ОПУ – и то через их уши! Где ж такое видывали? Часть нашей агентуры перевербовали через избиения в парадных…

17

В м/ф «Маугли» бандерлогами называли обезьян.

«Волга» давно уже стояла у дома Ильюхина, а полковник все никак не мог остановиться. У Паши от напряжения вспотели руки на руле.

– …А мониторы? Ты видел, какие у них мониторы? Я что – против гуманитарной помощи? Или я за нищету? Нет, я сам бьюсь и людей напрягаю! Но этим – им от страха несут. Потому что иначе они разных Лаврентиев натравить могут…

– Им Юнгеров помогает, – осторожно смог вставить Юртаев.

– Брось ты! – махнул рукой полковник. – Поначалу – да. Согласен. Но потом они начали сами зарабатывать! И люди к ним тянутся – все же жить хотят, у всех бабы, дети… А на все заработки и художества у них прикрышка одна – раскрытия! Процент раскрываемости, выбиваемый вместе с зубами и селезенками… Прокатывает! Они уже с судьями корешатся! Скоро с присяжными водку пить начнут!