Внеплановый ремонт

Вопрос был ужасен. Но еще более ужасным оказалось бы жить дальше, мучась догадками.

Сестра вдруг покраснела – маков цвет пролился на нее снизу вверх, от живота до бровей, нахмуренных под мокрыми волосами – и беззвучно покачала головой.

А потом нагнулась из ванны и быстро поцеловала в губы.

Поцелуй пробил так, что Ларионов еле дождался, когда сестра ополоснется еще раз и примется вытираться.

Подав ей полотенце, он рванулся в туалет, даже не прихватив журнала.

В последний момент перед началом судорог он подумал не о соседке по парте, которая целый год истязала голыми коленками, а о сокровенных местах сестры.

Это было не просто ненужным, а лежало за пределами допустимого.

После туалета стало чуть спокойнее.

Сестра привычно накормила яичницей, они, как обычно, взявшись за руки ушли в школу. Ничто не выбивалось из распорядка.

Однако он понимал, что случившееся серьезно.

Ларионов помнил сон, но не осталось в памяти, как он взял Нину за грудь.

Он знал, что все сущее меняется. Динамику восприятия невозможно было предугадать.

Днем он боготворил сестру, жил ею, поправлял каждый ее волосок и сдувал с нее пылинки.

Но ночью голова отключалась и верх брало тело.

И не было никаких гарантий, что через некоторое время он не изнасилует сестру во сне – или просто не причинит ей боль – а утром ничего не вспомнит.

Жизнь требовала коррекции.

Вечером брат c сестрой привычно легли в одну кровать, привычно обнялись и завели привычный разговор. Но, почувствовав, что вот-вот заснет, Ларионов расцепил объятия, поднял Нину и молча отвел в другую кровать.

Сестра не спросила причины, но, кажется, не удивилась. Вероятно, случившееся было шоком не только для него.

Ничто другое в их отношениях не изменилось; они продолжали по вечерам нежиться в объятиях и даже иногда целовались.

Подобных эксцессов не повторилось.

Не желая больше рисковать, перед сном Ларионов с особой яростью – иногда по два раза подряд – опустошал себя над «Огоньком», это помогало.

Так они жили, пока в восьмом классе Нина не стала девушкой.

Не подготовленная дурой матерью к переменам, она испугалась и, как всегда, обратилась к брату. Ларионов знал, что кровь, появившаяся без его участия, означает переход сестры в новое состояние, и велел ей поговорить с матерью.

Родители спохватились, наконец осознали, что выросшие дети продолжают жить в одной комнате, и в семье произошла перестановка.

Ларионов переселился к отцу, его место около Нины заняла мать.

3

Тихая семейная жизнь брата и сестры закончилась, ее сменил кромешный ад: мать переключила норов с отца на дочь.

Теперь в доме круглыми сутками стоял крик по поводу Нининого поведения.

Осуждалось все, до сих пор не замечаемое, вплоть до длины юбок, в которых – по мнению матери – Нина напоминала проститутку, а не школьницу.

Ларионову тоже было несладко с отцом; тот не скандалил, но равнодушие и отсутствие тем для разговора омрачило существование.

И даже поступление в университет не вернуло ощущения жизни.

В редкие часы, оставаясь дома вдвоем, брат и сестра бросались друг к другу. И, тихо жалуясь на перемену судьбы, опять строили планы, теперь уже совершенно серьезные.

Подростковый период завершился, юность обещала быстро перейти в молодость.

Едва достигнув восемнадцати, Нина вышла замуж за сокурсника по финансово-экономическому институту – первого попавшегося, который имел жилплощадь, позволявшую убежать от матери.

Ларионов провожал сестру с тоской; он еще не разбирался в людях, но белесый Шипунов ему не понравился. Но он был счастлив за Нину, совершившую побег из тюрьмы.

Дома все откатилось на прежний уровень: отец с матерью вернулись в большую комнату, он снова обосновался в детской спальне.

На своей прежней кровати Ларионов жутко затосковал: из-за взаимной неприязни к зятю они практически перестали видеться с Ниной.

Спать одному там, где прошли счастливые 15 лет невинного супружества с сестрой, было невыносимо, и он тоже поспешил жениться, хотя делать этого не собирался.

Многие психологи утверждают, что при выборе спутницы жизни мужчина подсознательно ищет женщину, похожую на мать.

Иметь жену, чем-то – хоть цветом глаз – напоминающую мать, Ларионову не могло пригрезиться в жутком сне.

Он искал девушку, похожую на сестру.

Сокурсница Лена, приезжая из Альметьевска, больше прочих могла сравниться с Ниной – не внешностью, а характером.

По крайней мере, так казалось поначалу.

Никаких бурных чувств между ними не было. Не отдавая отчета, весь отпущенный запас любви Ларионов расходовал на сестру, ни одной другой женщине не осталось даже грамма.

Но сестра стала чужой женой.

Его женой она стать не могла – не только по законам социума, он вообще никогда не позиционировал Нину сексуальной партнершей.

А жить при родителях выросшим мальчиком не хотелось.

Ларионов переборол скандал и женился. Некоторое время они с Леной жили в старой детской комнате.

Просыпаясь ночью, он ловил себя на иллюзии, будто все вернулось в прежние времена и обнимает он сестру, никуда не ушедшую из дома.

Однако жить с женой и родителями на одной площади оказалось пыткой, он был готов уйти куда угодно, хоть в общежитие.

На счастье в нужный момент умерла бабка по матери – мерзкая, скандальная старуха, с которой не общалась даже мать.

В ее однокомнатной квартире был с детства прописан Ларионов, он поспешил убежать туда, оставив родителям возможность до хрипа лаяться в одиночестве.

Когда через три года – в конце Елениной аспирантуры, когда она вышла на защиту диссертации – родилась дочь, мать с отцом совершили единственный за всю жизнь разумный поступок: родственный обмен. Ларионов с расширившейся семьей вернулся в прежнюю квартиру, а родители переехали в однокомнатную.

Там они до сих пор продолжали яростно скандалить; дети не приходили к ним даже на дни рождения.

Жизнь брата и сестры была отравлена родителями, они не желали вспоминать о существовании матери с отцом.

Ларионов жил в доме своего детства.

Большая комната служила гостиной и спальней им с женой – как служила когда-то родителям.

В меньшей, где они с сестрой строили игрушечную жизнь, поселилась дочь. Брата у Ларионовой-младшей не было, иметь двоих детей в наши дни стало трудно.