Внешняя политика Священной Римской империи в X–XI веках

Подавив беспорядки, устроенные в Риме через 8 дней после его коронации приверженцами Ардуина, маркграфами Отбертинами – Эсте (двое из которых позднее были высланы в Германию), Генрих упустил возможность договориться с самим Ардуином, который после его прибытия в Италию предложил в обмен на сохранение за ним Ивреи передать ему королевскую корону и отдать в заложники своих сыновей. Однако император отверг это предложение, вследствие чего после его возвращения в Германию Ардуин организовал нападение на город Верчелли, временно изгнав оттуда епископа Льва. Кроме этого, он осадил Новару и совершил вторжение в Комо, но вскоре из-за плохого состояния здоровья ушел в монастырь Сан-Бениньо-ди-Фруттуария, где скончался 30 октября 1015 года [39] .

39

Титмар Мерзебургский. Хроника. С. 129, 133-134, 142; Arnulfus. Gesta archiepiscoporam Mediolanensium. S. 10, 11.

Несколько лет спустя Генрих II взялся за наведение порядка в Южной Италии, куда прибыл весной 1022 года. Здесь после трех месяцев осады он захватил город Трою, а также арестовал и выслал в Германию князя Капуи Пандульфа IV, внука Ландульфа V, тайно перешедшего на сторону Византии, чье место занял граф Пандульф Теанский [40] . Таким образом, господство империи на Апеннинском полуострове было восстановлено. Однако после смерти Генриха II 13 июля 1024 года кризис имперской власти повторился, хотя и в меньших, чем в 1002 году, масштабах.

40

Лев Марсиканский. Хроника Монтекассино. С. 94–96.

Если в Германии большинство князей и прелатов 4 сентября 1024 года избрали королем Конрада II Франконского, внука герцога Каринтии Оттона, то в Италии оппозиционные империи феодалы стали рассматривать в качестве кандидатов на итальянскую корону Гуго, старшего сына и соправителя короля Франции Роберта II, скончавшегося в сентябре 1025 года [41] , или одного из сыновей герцога Аквитании и графа Пуатье Гильома V. «Лангобарды, обрадованные смертью императора, разрушили его императорский дворец в Павии и, желая сбросить с себя императорское ярмо, представители их знати прибыли в город Пуатье, к герцогу Аквитании Гильому, имея намерение сделать его своим королем», а он «выказывая мудрую осторожность, вместе с графом Ангулема Гильомом отправился в лангобардские пределы и долго совещался с князьями Италии», но, «не обнаружив в них и намека на верность, он оставил без внимания их похвалы и знаки уважения» – писал Адемар Шабаннский [42] .

41

Rodolfo il Glabro. Cronache dell’anno Mille. P. 176.

42

Адемар Шабаннский. Хроникой. С. 231.

Из переписки Гильома V с епископом Верчелли Львом следует, что князья предложили ему и его сыну «вступить в итальянское королевство, дав присягу в том, что касается приобретения «Римской империи, через прямую клятву, насколько они смогли» [43] . Однако герцог, в конце концов, отказался от сделанного ему предложения, написав маркграфу Турина Ольдериху Манфреду II, что оно не показалось ему «ни разумным, ни полезным, ни почетным». Свою точку зрения Гильом V аргументировал тем, что итальянцы не надежны и начинают против них опасные интриги: «если мы не сможем, их или предупредить или победить королевство нам мало пользы принесет, наша слава подвергнется опасности», однако попросил маркграфа некоторое время хранить отказ от итальянской короны в тайне [44] . В письме Льву Верчеллийскому Гильом V признался, что не имел доверия к обещаниям лангобардов и, добавил, что приобрел итальянское королевство, если бы «только одно захотел бы сделать, что осудил как преступление: а именно, чтобы исходя из их воли, епископов, которые есть в Италии, низлагал, и других, по их решению, наоборот, возводил», так как «некоторые из знатных итальянцев, хотели меня или моего сына сделать королем под этим условием», хотя, «не объявил мне этого недостойного условия благоразумный маркграф Манфред, ни его брат, добрый епископ Альрих» – писал герцог [45] .

43

Guillelmi, aquitaniae ducis epistolae. P. 483.

44

Ibid. P. 483–484.

45

Ibid. P. 484–485.

Так как представители епископата играли ключевую роль в управлении королевством, выполнение условия, поставленного аквитанскому герцогу, было равносильно передаче административного аппарата под контроль феодалов. Лучше всех об этом знал именно Ольдерих Манфред, согласно «Деяниям архиепископов миланских», добившийся от Генриха II назначения своего брата Альриха епископом, вопреки возражениям архиепископа Арнульфа II, который отлучил Альриха от церкви, а затем собрал войско с подчиненными ему прелатами, осадив маркграфа вместе с епископом в городе Асти и «до тех пор не прекращал опустошения и войны, пока заключенный мир не удовлетворил его волю». По условиям мирного договора с Арнульфом II Манфред и Альрих, придя в Милан, должны были «три мили от города идти босоногими, так, чтобы епископ нес книгу, а маркграф – собаку, чтобы перед дверями церкви блаженного Амвросия они самым благочестивым образом исповедались в собственных проступках». Альриху пришлось сложить с себя епископские регалии, чтобы принять их в качестве дара архиепископа [46] . В свете этих фактов их молчание об условии, выдвинутом итальянскими аристократами Гильому V, выглядит вполне логичным.

46

Arnulfus. Gesta archiepiscoporam Mediolanensium. S. 11.

Не менее показательно известие об инциденте в Павии, о котором упомянул и клюнийский хронист первой половины XI века Радульф Глабер, сообщавший, что павийцы, «самые гордые из всех остальных, дворец короля, возведенный в их городе за счет больших трудов, разрушили до основания» [47] , и Арнульф Миланский, рассказывавший, что павийцы «разрушили дворец королей, который был рядом, в отместку за сожжение города», – то есть, за пожар, устроенный по приказу Генриха II в Павии в 1004 году. Этот акт, по-видимому, совпал с началом дебатов о выборах нового монарха: «случилось же так, что в то же время знатные люди, собравшись вместе, намеревались рассуждать о том, кому становиться королем» и «вследствие этого разошлись в разные стороны, не имея одного мнения на всех» [48] .

47

Rodolfo il Glabro. Cronache dell’anno Mille. P. 196.

48

Arnulfus. Gesta archiepiscoporam Mediolanensium. S. 12.

Наиболее подробный рассказ о беспорядках в Павии дал биограф Конрада II Випон, который писал, что «узнав о смерти императора Генриха, предшественника короля Конрада, согласно человеческому обыкновению в новых делах неумеренно себя держать, павийцы в тот же час, не подумав, напали на беззащитный дворец. Решившись на беззакония, они уничтожили стены короля, и весь дворец до последнего камня основания разрушили, чтобы никто из королей в будущем среди этого города не решился дворец заложить. Из-за этой дерзости долго была большая распря между королем и павийцами».

Вскоре восставшие все же вступили в переговоры с Конрадом II, которые состоялись в Констанце в июне 1025 года, куда, по словам Випона, «архиепископ Миланский Гериберт вместе с остальными знатными людьми Итальянского королевства навстречу королю поспешил и сделался его [вассалом], и дал ему клятву верности на святых дарах, и заложника в залог того, что когда [Конрад] пойдет с войском для покорения Италии, он сам его примет и вместе со всеми своими [людьми] государем и королем публично провозгласит, и тотчас коронует. Этому примеру остальные лангобарды последовали, за исключением тицинцев, что другим именем называются павийцами, от которых прибыли послы с дарами и дружбой, стремившиеся к тому, чтобы короля за оскорбление, нанесенное ему жителями города, они умилостивили, однако добиться этой милости от короля, согласно своему стремлению, никоим образом не смогли».

Випон приводит некоторые подробности переговоров павийской делегации с Конрадом: «Сказали павийцы: «Кого мы оскорбили? Императору нашему верой и честью вплоть до конца жизни его служили; после его смерти у нас не было никакого короля, не справедливо было бы обвинять нас в том, что мы разрушили королевский дворец». И возразил король: «Знаю, – сказал, – что дворец вашего короля не вы разрушали, так как в то время никого [в качестве короля] не имели; но, не стоит отрицать, что королевский дворец разрушен. Если король умирает, королевство остается, как остается корабль, кормчий которого гибнет. Это же было не частное, а государственное здание; права собственности были чужими, не принадлежавшими вам. Те, кто на чужую собственность нападают, королем наказаны бывают. Следовательно, раз вы напали на чужую собственность, тогда отвечайте перед королем». Подобного рода много слов бурно высказывалось послам, которые удалились, оставив бесплодные попытки примирения» – резюмировал Випон – «прочие же итальянцы, почтенные от короля щедрыми дарами, были отпущены с миром» [49] .

49

Wipo. Gesta Chuonradi II. imperatoris. S. 22-23.

Разумеется, этот диалог раскрывает суть переговоров в утрированной форме: павийцы пытаются оправдаться тем, что они «верой и честью» служили императору Генриху и адресованные им упреки в разрушении дворца (domum regis – «дома короля») являются несправедливыми. В качестве дополнительного аргумента они ссылаются на тот факт, что после смерти Генриха они не имели никакого короля. Конрад II, казалось бы, соглашается с доводами послов, но его не устраивает правовая сторона дела: он подчеркивает как преемственность королевского права собственности, так и ответственность горожан перед королем, полагая, что государственное здание должно переходить по наследству от одного монарха к другому.

Казус с разрушением королевского дворца в 1024 году получил различные интерпретации у специалистов по исторической антропологии. Например, французский историк М. Блок, комментируя диалог в Констанце, отметил, что государственная власть не могла оказывать воздействие постоянно и, хотя «лучшие умы» осознавали незыблемость государства, жители Павии, похоже, придерживались другого (как полагает исследователь, более распространенного) мнения и не понимали, в чем их можно винить, поскольку они разрушили дворец во время междуцарствия. Пытаясь найти объяснение этому феномену, А. Я. Гуревич предположил, что «со смертью монарха, харизматической величины, обрывалось течение времени, ибо время жизни социума воплощалось в особе властителя и, соответственно, обрывалось с его смертью», которая служила «детонатором массового социального взрыва» и воспринималось как прекращение времени, обещанное в Евангелии от Иоанна. М. А. Бойцов, трактуя события в Павии как проявление социального кризиса, отверг гипотезу о том, что они могли быть связаны с идеей «разрыва времени», являющейся «красивой метафорой», но, в то же время, счел вспомогательным фактором политическое обоснование поступка восставших павийцев, предложенное Випоном – стремление положить конец пребыванию монарха в городе [50] .

50

Блок М. Феодальное общество. С. 401; Гурееич А. Я. Время вывихнулось: поругание умершего правителя. С. 818; Бойцов М. А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. С. 288–289. См. также: Канторович Э. X. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. С. 284. Прим. 306.