Внучка берендеева в чародейской академии

Тут я с Ареем вошла в категорическую, как он выразился, оппозицию.

Нехай кони овес жруть, что пророщенный, по новое саксонское моде, которая велит девам есть лишь то, что росло, что обыкновенный, молотый. Я вот точно знаю, что у этаких диетических боярышень норов препаскудный… нет, ватрушка – лучшее девичье утешение.

А с леденцами и жизнь краше становится.

Арей, слушая мои этакие разговоры, лишь головою качал да усмехался, говорил, что я одна такая, мол, и те девки, которые из простых, уж мнят себя магичками, оттого и берут примеру с боярских дочерей… дуры, что ж тут скажешь?

В общем, так и училась.

С одежею моею и вовсе престранно вышло. В тот самый первый день, когда я еле-еле восперлась в комнатушку свою, чувствуя, как все тело прям-таки немеет и вот-вот растечется по кровати перебродившею опарой, в дверь постучали.

Вежливо так.

Как Арей делает, только чуть иначе.

Пришлось отворять.

На свою-то голову… за дверью стоял Кирей и, меня увидавши, поклонился, на нашу манеру, до самое земли, да еще рукою мазнул. Пришлось присесть, хотя ж ноги мои ноне этаких экзерцициев вытворять не желали.

– Доброго вечера вам, сударыня Зослава, – произнес Кирей и этак, с хитрецою, на меня воззрился, мол, чего скажу.

А чего сказать-то?

Была б бабка, взяла бы дрына да погнала охальника прочь, знал бы, как девок приличных в неурочный час беспокоить. Однако же занятия Ареевы не прошли даром.

Губы сами улыбку склеили.

И ласковенько так сказали:

– И вам доброго вечера, сударь Кирей.

– Кирей-ильбек, если вас не затруднит, сударыня Зослава…

Не затруднит, вот язык ныне у меня еще ворочается, ему что так произнесть, что этак…

– И чего надобно? – Верно, спрашивать следовало иначе, мне всегда вопросы тяжко давались, поелику от них Арей лишь вздыхал, а порой и лицо прикрывал руками, сидел так, опечаленный, задумчивый, а опосля объяснял, что да как говорить следовало.

– Не далее как вчера был я премного впечатлен вашею статью и красотой. – Кирей вновь поклонился, но уже иначе, видать, этак азары друг друга привечают. – И потому, сударыня Зослава, желал бы я выказать мое к вам безмерное уважение.

И сверток протянул.

– Что это?

– Подарок.

Экий шустрый… вчерась увидел, а сегодня ужо и с подарком. И вот как мне быть? Взять аль нет? Ежели не возьму, обидится… сам ноне рассказывал, какие азары горделивые да спесивые, и чуть чего – драться лезут. Устроит мне тут дуэлю, а я только-только в комнате порядки свои навела.

Взять… а не решит ли, что с того подарку я ему обязанною буду?

Нет, в Барсуках-то у нас всякие девки встречалися, были и такие, которые охотне подарки принимали, что от наших хлопцев, что от чужих, да только Зося Берендеева – не вертихвостка какая, которая всем улыбается, а никому в руки не дается…

– Нет, – я покачала головой. – Уж прости меня, Кирей-ильбек, однако же…

– Не спеши, сударыня Зослава. – Он рукой махнул, речь мою обрывая, будто нить. – Это от чистого сердца дар. И коль тяжко тебе будет просто принять его, то после отдаришься.

– Чем?

– А чем захочешь, – оскалился он, клыки показывая, и глаза этак ярко-ярко блеснули. – Я парень небалованный…

Ага, я так и поверила…

– …с меня и поцелуя доволи будет…

– А в лоб?

– Целовать в лоб? – Он нахмурился, а после рассмеялся. – Верно, ты, сударыня Зослава, не знаешь нашего обычая. В лоб мужчину лишь жена законная целовать может. Но ежели я тебе по нраву пришелся…

– Не целовать. – Я покачала головой: ишь чего удумали. Все-то у них не как у людей. – Дать в лоб. Могу. Дрыном.

Подумалось, что дрын мой остался у наставника.

– Или так… кулаком…

Кулак я ему показала. А что, знатный он у меня, мало меньше, чем у кузнеца нашего… мы с ним еще в том годе на кулачках мерились, так я победила.

Азарин же не испугался.

Расхохотался только.

– Веселая ты женщина, сударыня Зослава. Мало таких в вашей стороне…

– А в вашей?

Он пожал плечами:

– Не знаю, давно там не был. – И вновь поклонился. – Подарок возьми. Пригодится. А то не дело это, когда над товарищем смеются…

И только когда ушел, поняла я, о чем Кирей баил.

В свертке – не утерпела я, взяла, не оставлять же было подарок за порогом, да и любопытство меня мучило нещадно, хотелось узнать, что же там такого, – нашлись шальвары из ткани тонкое да прочное. Только у азар такая и есть. Видела, как на рынке подобною купец торговал, баил, будто бы сносу ей нету, в жару холодит, в холод греет… и сама-то красоты неописуемой, будто бы и красная, что маки, и тут же – рыжая, огненная, а вот иначе чуть повернешь – золотом солнечным отливает…

Стоит денег безумных.

А Кирей ее на шальвары.

И на рубаху с рукавами широкими, на завязках. А поверх рубахи да шальвар – безрукавка из оленьей мяконькой кожи… и сапожки еще… все-то новое, необмятое.

Дорогое – страсть.

Возвернуть бы надобно, но… как, не примеривши-то? Я и решила, что скоренько на себя прикину, авось еще не сядет, тогда и верну…

Не вернула.

Хотела… вот от сердца отрывая, хотела, ибо разумела, что за этакий подарок не скоро отдариться сумею, если сумею вовсе. А обязанною себя чувствовать – не люблю. И пусть хороши шальвары, свободны да лежат так, что сперва и не понять, шальвары то аль юбка хитрая. И пусть рубаха мягка, а жилетка – крепка, сапожек же и вовсе на ноге не чую, но…

Негоже девке да от случайного знакомца этакие подарки принимать.

Арей отговорил.

Ему и взгляда хватило, чтоб понять все. Я-то дареное не прятала, да и чего таиться-то? Он же глянул, дернул так плечом, будто свело его, и сказал:

– Кирей постарался?

– Отдам. – Мне вдруг стало стыдно: что обо мне подумают-то? Нет, что замуж мне охота, так я не скрываю, но вот чтоб прям так охота, чтобы за первого встречного, то нет…

– Не стоит.

– Почему?

Он руку протянул, будто бы желал шелк азарский пощупать, но не коснулся.

– Если женщина возвращает подарок, значит, мужчина не сумел ей угодить. Второй получишь. А потом третий… и так пока не примешь.

– Надо было сразу отказаться?

Арей плечами пожал, мол, может, и надо было, да только не его то дело.

– И как быть?

– Отдарись.

– Чем?

Нет у меня ни золота, ни даже серебра, ничего иного, годного в дар, чтоб равный был.

– А чем хочешь… вон, ленту для волос сплети.

И верно, волосы-то у Кирей-ильбека густые, черные, и ленты нынешние их не держат. А я знаю одну заговорку простенькую, которую девки барсуковские пользуют. Небось, больше не растреплется.