Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Внучка берендеева. Летняя практика
Шрифт:

Нахмурился.

А что он думал? Небось пол месть – не царствием править, тут сноровка нужна. Он же ж шкарлупки свои по всей хате раскинул. Матюкнулся и принялся руками собирать. Понял, что с хаты не выйдем, пока чисто не станет.

– Это верно, Зослава, но… вот вспомнилось мне, что в доме у тебя никто на дурные сны не жаловался.

– А ты откудова знаешь?

– Оттудова. – Шкарлупки он в ведро ссыпал. – Зосенька, душенька моя ненаглядная. Неужто ты и вправду решила, что я тебя без пригляду оставлю?

– Из дворни кто наушничал?

А кто

ж еще… он же ж привел и ключницу, и девок в услужение боярынькам… и глупо было думать, что девки сии только служили. Но странное дело, обиды на Кирея не было. Знала, что не во зло он, а от беспокойствия. Хоть и строит рожу, дескать, царевич и над всеми властвовать будет, а живой человек.

– И вот думать я стал, почему так? Боялись они в городе разворачиваться? Сомнительно… твой терем – не царский, там за каждым вздохом не следят. А если и следят, то не те люди, которых опасаться стоит. И значит, в другом дело… скажем, в комнате, из которой твои гостьюшки дорогие носу высовывать не желали… или еще в узорах, которыми ты эту комнату размалевала, а поверху коврами прикрыла…

– И что?

Насупилась.

Дом-то мой, пущай и живут в нем кому ни попадя, что воровки, что боярыни опальные. А раз мой, то и имею полное право рисовать на стенах его хоть узоры, хоть дули с маком.

– Ничего. – Кирей поднял последнюю скорлупку. – Но может, ты и тут чего нарисуешь?

– Сбегут.

Это в столице им идти некуда было, хоть и ныли каждый день братцу своему, как тяжко им без родного дому да в гостях у хозяйки неприветливое. Туточки домов – десятку два, бери любой. Не все ж мне размалевывать.

– Это верно. – Скорлупку азарин подбросил да и в кошель уронил. – А ты не им рисуй. Ты нам рисуй. Вот честное слово, сбегать не станем…

– Вам?

– Нам… и тебе тоже. – Он обвел комнату взглядом. – Хорошо тут у тебя, Зослава, только… ты же сама понимаешь, что последнее это дело, без присмотра тебя оставлять. Когда один человек, то всякое произойти может, особенно в таком неспокойном месте… присядь.

И на всяк случай ухват от меня отодвинул.

А ухват хороший, крепкий еще. Я вчерась отыскала, и котелков пяток, и даже погреба малого, в котором капуста квашеная осталась. Забродила, правда.

– То, что ты сегодня одна ночевала, это не просто плохо, это… – Кирей по столу ладонью ляснул, да так, что стол загудел. – Это как нарочно выставить тебя… приманкой.

Сплюнул и ногой растер.

– Архип вчера на Марьяну так шипел, что весь мало не исшипелся… не хотел, чтобы ты одна… а она ему ответила. Дескать, не твоего ума это дело… ты девок раздраконила, и если и вправду с ними не так что, то самое время вылезти поганой их натуре.

Вот оно как, значится, а я уж думала вчера грешным делом, что уговаривать станут, чтоб, значится, в одное хате с боярынями поселилась. Никто ж и словечка не сказал.

– Еще сказала, что ты не так проста. Что Люциана тебя не зря учила… и если чему-нибудь научила, то не войдут в дом.

– И не вошли.

Кирей руку протянул.

– Идем, – сказал.

Я и вложила свою.

Пальцы у него твердые, что каменные. И рука горяча. Повел меня… повел за порог. И за хату. По двору, крапивой да полынью заросшему, сквозь заросли малины, которая ныне буяла и, цветом белым убранная, манила пчел.

Дома манила, ажно гудела вся, а над здешней только мошкара и вилась.

Кирей сквозь колючие кусты проскользнул, будто и не были они преградой. И меня провел.

– Гляди, – указал он на оконце махонькое.

Этакое по ночному часу ставнями задвигают, закрываючи и тот малый свет, который оно пропустить способное. Махонькое окошко.

И крепко в раме сидит.

Пусть потемнело дерево, да все одно крепко. И на нем, потемневшем, черном почитай, видны хорошо длинные царапины-раны.

– Будто кошка скреблась. – Я такую царапину пальцем потрогала.

– Если и так, то крупная кошка.

Кирей руку мою выпустил и, пальцы растопыривши, на следы ее приложил. Мол, сама гляди, каковы туточки кошки. А я чего? Я ж, может, и не крепко ученая, а вижу, что у кошки этое лапа поширше Киреевой руки.

– Может, Елисей? – с робкой надеждой спросила я.

От и не по себе сделалось.

Что за тварь туточки ночью гуливала? И ведь не скажешь, будто не нынешней, вона, свежи царапины, бело дерево. А я ничегошеньки и не слыхала.

Спала.

– Ага, решил в гости заглянуть, да дверь потерял, – хмыкнул Кирей. – Нет, Зослава, тут другой зверь ходил… и что-то подсказывает мне, что повезло тебе крепко, что зверь этот двери не отыскал.

Я запиралась.

На засов.

А после, присевши, на полу мелом знак один начертила, про который мне Люциана Береславовна сказывала, будто бы запирает он почище засовов, и что с оным знаком гость незваный не войдет.

Не вошел…

…этою ночью. А другою, глядишь, и высадит оконце, коль уж дверь закрыта.

Кирей, видать, о том же подумал.

– Вернется он. Или она. Или они. Чем бы ни были, а все равно. – Он тряхнул головой. – И мне вот что странно, почему это я сюда явился, а не племянничек мой, которому бы у порога спать надлежало бы, покой твой стеречь…

Уши мои полыхнули.

А ведь и вправду… солнце ныне высоко. И где Арей? Отчего не обеспокоился? Вот Архип Полуэктович Кирея прислал, а мой нареченный…

– Нет, Зослава, может, оно, конечно, и не положено так, но сегодня ты ночуешь с нами. Так оно мне спокойней будет, – молвил азарин и в дыру палец сунул.

Глава 9. О снах предивных

…Звенели медные браслеты на руках.

Плыли шелка, меняясь. Вот алый растянулся, огненный, вот скрылся под зеленою волной, а ту, в свою очередь, золотом припорошило.

Замерла дева.

Опали покрывала.

Встала она, прекрасная в своей наготе.

Бела.

Точена.

Мягка каждой чертой. И диво, что сколько ни глядел Арей, а разглядеть лица не был способен.

– Нравлюсь! – Дева изогнулась, провела ладонями по животу плоскому, по бедрам. И рассмеялась звонко. – Нравлюсь!

Поделиться с друзьями: