Внучка берендеева. Третий лишний

Арей только и смог, что кивнуть.

…дымно. Чадно. Низкий потолок из засаленных балок. Грязная солома на полу. Тесно. Людей, что сельдей в бочонке. И мнутся, трутся, задевают друг дружку локтями.

Разные.

Вот купец в уголке чарку за чаркой опрокидывает, занюхивая мутный самогон соленым огурчиком. А слезы, что на глазах высыпают, смахивает клочковатою седой бородой.

Что за горе с ним приключилось?

А парочка молодцев в темном углу затаились, только глазища зыркают. Рожи самые что ни на есть висельные. Прибрали бутыль мутного первача да пару яиц крутых на закуску.

– …ты не подумай, ничего личного, дело даже не в тебе. – Кирей тут, что рыба в воде. И никого-то не смущает нездешний вид его, одежда богатая. Кошель кинул корчмарю, тот и рад стараться. Тот и старается. За стол вон почти чистый усадил, крепкий, дубовый. Такой от пола оторвать постараться надо бы. Да и вовсе в корчме этой мебель тяжеленная.

Не для мордобою.

– …ты просто так, к слову пришелся… к делу, точнее. Удобный кандидат. До того удобный, что просто как нарочно создан… пей.

Арей поднял стакан.

Грязное стекло. Оплавленное. И щербленое по краю. Пить из такой посуды – дурная примета, да и вовсе сама вся задумка эта… напьется и полыхнет.

Ни корчмы.

Ни Арея.

Один дядюшка, чтоб его демоны запределья побрали, жив-живехонек останется. Такого небось огнем не возьмешь.

– За тебя, племянничек! – Он сивуху опрокинул в глотку.

И не вздрогнул даже.

Рукавом занюхал и приказал:

– Пей.

Арей и выпил. Пошла… а что вода ключевая, правда, крепости такой, что перед царем-батюшкой, чья физия на творящееся в корчме взирала с брезгливостью немалою, не стыдно. Выпил и вздрогнул.

Ляснул стаканом по столу.

– Наливай.

– До седых коней пьем? – уточнил Кирей, наполняя стакан доверху.

– До них самых… значит, я ни при чем?

– Ни при чем.

– А ты?

– И я ни при чем…

– А кто при чем?

– Чтоб я знал. – Между первой и второй медлить дядюшка не стал. – Тошно мне, племянничек… и с каждым годом все муторней. А ты… не ты… она… хорошая девка. Приглядись. Царских кровей. Этакими невестами не кидаются…

– У меня есть.

– У тебя есть. У меня есть… благодать… эй ты. – Кирей схватил за рукав мужичонку виду прехитрого. Лицом кругл. Бороденка редка, рыжа, а глазья так и посверкивают лисьею хитрецой.

Тепло побежало по жилам.

А ведь зря Арей никогда-то не напивался. Сперва не по годам сие было, потом – не по возможностям. Вторая пошла лучше первой.

– Вот скажи, – Кирей вытащил свой кошель из руки мужичонки, – у тебя невеста есть?

– Есть, господине, – заблеял тот, на колени плюхаючи. – И невеста есть, и жена, и детишек семеро… не сиротите…

– Пшел.

Кирей не стал размениваться на стражу. Пнул рыжего да кошель на стол бросил.

– Видишь, какой богатый. И невеста у него. И жена… и детишек семеро… а ты чем хуже? Была одна – станет две, больше – не меньше. На нее многие зарятся. Девка-то в те годы вошла, когда уж в храм свести можно. И значит, сведут. Свяжут словом перед Божиней и так, чтоб это слово по чужой охоте не развязано было. Дите сделают. И на трон впихнут, хоть ей трон не надобен…

– А я при чем?

– А при том, Арей, что ты, конечно, матушкиными стараниями в Думу ныне вхожий будешь, да чужой… пей, племянничек.

– За тебя, дядюшка.

– Тогда до дна…

– А беды не выйдет?

– Не выйдет. – Кирей сам наполнил стаканы и хлеба корочку протянул, высохшую, что кость старая. Арей и взял. Сунул в рот, пососал. Вкусно… после самогону-то. – Теперь уже не выйдет… да и я пригляжу.

– А сам-то…

– У меня опыт! – Он воздел палец к потолку. – Если жениха нет, то, считай, свободна… бери, у кого силенок хватит… многие позарятся. Жалко девку.

– Если жалко, сам бы и женился.

Кирей мотнул головой, и как-то пьяновато вышло.

– Мне нельзя. – Он ударил себя в грудь кулаком. – Я бы, может, и не против, а все одно мне нельзя… вот кто я? Азарин… но не просто так азарин, пришлый… нет… мой отец, да продлятся его годы молитвами подданных, на белой кошме сидит… а потому мне младшую сватают… Жучень думает, что так породнится… Лойко за старшую. Мне младшую. Все счастливы.

Арей подпер щеку кулаком.

Боярин.

Боярином он себя не чувствовал. А чувствовал разнесчастнейшим человеком, которому от милостей царских перепало…

– Так и вправду…

– Нельзя. Не понимаешь? Нет, не понимаешь. Тугой ты, племянничек. – Кирей руку протянул и по лбу постучал. Не больно, но обидно получилось. И звук-то вышел густой, гулкий, что от колокола медного. – Если Жученя на девке этой женить, он у нас в первые ряды выбьется, к самому, почитай, престолу… а что, кровушки благословенной в нем есть, в детях же и поболе будет… нет… и прочие все, кого ни помани, сплошь дерьмо… только о власти и думать станут. Воду мутить. Смуту крутить… то ли дело ты… даже если захочешь на трон влезть, кто ж тебе позволит? Поверь, можно было б двоих отдать, она б и двоих тебе всучила… а так – одна. Все полегче.

От легкости этакой голова шла кругом.

– А… Зослава?

– А что Зослава? Она-то, конечно, девка хорошая… эх. – Кирей прикрыл глаза и языком цокнул, отчего возникло почти непреодолимое желание дать дорогому родичу в рыло. Со всем родственным уважением. – Но подумай… ровня она тебе? Прежнему-то сошла бы, а новому? Цареву стольнику…

– Я не…

– Пока не… погодь седмицу-другую… пожалуют… и шубой, и плеткой… и вообще хлебнешь ты, племянничек, милостей полною ложкой. Твое здоровье!

Арей молча поднял стакан.

Не захлебнуться бы.

Глава 5 Сватовство и Зослава

Звонки-звоночки.

Бубенчики.

На дуге да на сбруе… поют голосами медными, да так, что за версту услышишь.

…едут, едут к дому сваты.

Да на косматом коньке. На дровнях, на которые стожок сена свежего да кинули, а поверху – покрывало узорчатое, самотканное.

Вожжи держит мужик справный, в одеже, наизнанку одетой, чтоб, значит, не случилось глазу дурному испортить важное дело. А за его спиною – сваха. Баба языкастая и глазастая, первая сплетница на селе. И почетное звание, и стыдное.

Оденет она рубаху нижнюю из небеленного сукна, а поверх – летник из тех, что поплоше. Волосы прикроет платком, пусть и не зовут во свахи вдовых да безмужних иль бездетных, нет, удачлива она должна быть, многочадна и богата домом… а все одно принято, чтоб поплоше.

Разве что не утерпит, разукрасит руки белые кольцами.

И на шею ожерелье какое взденет, для красоты.

Бубенцы-бубенчики…

…колокола храмовые, медные.

К дровням навяжут пук березовых голых веток, чтоб след мели-заметали, сокрыли тот, который дурное семя к верному дому выведет. И веник этот сама сваха перебирать станет, проверять, не сунул ли кто, из зависти иль обиды, в березовые тонкие ветки желтую – омелы.