Внук Донского

На улице мальчишки играли в свайку. Стоял и смотрел долгое время, пока не решился влиться. Играли не на деньги. Их просто ни у кого не имелось. С первого раза мне не повезло. Пришлось водить — держать на спине играющих. Со временем наловчился и стал выигрывать. Пришли местные девчонки и уговорили всех на игру в горелки. Хитрые мальчишки обговорили встречное условие. Если какую девчонку изловят, но её можно целовать. Девчонки поломались немного, но согласились. Добегались до мелкого конфликта. Девчонки больше мне давались, вызывая плохо скрываемую злость и подозрения в потворстве мне за счёт других. На самом деле неожиданно обнаружил неплохую силу у своих ног, позволяющую устраивать взрывные спурты. В конечном итоге, когда мне было обещано набить морду, пришлось миролюбиво убраться на другие улицы. Жаль, конечно, что контакт сорвался.

Перейдя снова речку на этот раз по мостику из собранных вместе плотов, попал к кузнецам. Интересно было понаблюдать за их работой. Работяги не прогоняли, наоборот, приветливо приглашали зайти в помещения, позволяли покачать мехами. Работали кузнецы почти без продыху. Производилось много разного вида оружия, щитов, кольчуг. Ковались стволы для пушек. Как говорится: — "Хочешь мира — готовься к войне". Сошёлся с общительным ковалем лет под тридцать, по имени Галаня. Ремесло имел наследственное, от отца, которого булгары убили. Холостой, вернее, вдовый. Жену и сына угнали при набеге булгары.

Ремесленники здесь не конкурировали друг с другом. Работы обычно хватало всем, кто был принят в содружество. За распределением заказов на работы строго следил выбранный самими мастерами старшина. Только владетельный князь мог нарушить монополию ремесленной общины. Что и случилось в прошлом году, когда в Галич был приглашён создавать грозное оружие немец Йорданиус. Ему в помощь из слободы в кремель забрали сразу четверых самых опытных мастеров.

Галане я чем-то понравился, наверное, своим нахальством. Пообещал взять меня в ученики и обучить всем секретам мастерства, что сам знал. Вообще-то, здесь было принято относиться к любому малолетке без излишних церемоний. Могли запросто подозвать и заставить разгрузить телегу с покупками, или воды в дом деревянными кадками натаскать. Потом расплатиться кружкой молока, или ободряющим подзатыльником.

Пройти напрямую от оружейной слободы к городу мешала река и заболоченная местность. Пришлось колесить через мост и кожевенную слободу. Выскочил на пригорок и взору представилась величественная панорама батиной столицы, немного приглушенная дымкой от имеющихся где-то вдалеке пожарищ. На высоченном холме крепкими деревянными стенами, изящными башенками, куполами церквей и луковицами теремов красовался Галич. Было что-то щемяще-дорогое, таящееся в глубинах души, во всем увиденном. Словно картинка из праздничной открытки на тему русской сказки.

Довольно обширный посад у западных ворот защищала тыновая ограда. Главной частью посада являлось торжище, тянувшейся вдоль крепостной стены к самому озеру. Продавали здесь разные товары, включая еду, ткани, одежду разных цветов и расшивок, утварь всевозможную, изделия из железа, включая оружие. Несколько поодаль торговали скотиной живой. Торговля велась из крытых лавок, или прямо с телег. Мой образ нищего замухрыги сработал на копеечку. Один купец поманил меня и предложил заработать деньгу, перетаскав мешки с телеги в лавку. Зазвеневшую в мошне монетку я тут же спустил на крынку холодного кваса в кружале. Когда хозяин заведения попытался дать мне сдачу четвертинами, я ответил, что еще не раз зайду к нему и чего-нибудь ещё поснидаю. Дородный мужчина улыбнулся в бороду и добросовестно присмотрелся ко мне, чтобы запомнить. Ещё одна деталь этого времени удивила меня. Мужчины в помещении не торопились снять головной убор. Так и сидели в своих колпаках за столом, поедая принесённые блюда.

Зря не взял сдачу. Когда вышел на воздух, на площади появились два молодых музыканта в драных одежонках. Кажется, нашлись те, кто носил одеяния гораздо хуже моих. Оба блондинистые, исхудавшие, с впалыми щеками. Один из них примерно моего возраста держал дудочку-сопелку. Другой музыкант был уже юношей с редкой порослью на залитом румянцем узком лице. В его руках находилось то, чего уж я никак не мог предположить на Руси — лютня. Когда набралось вокруг народа, достаточного для начала представления, парни начали своё действие. Мелодия лилась медленно, величаво, и напоминала мадригалы западноевропейских трубадуров. Красивая для моего слуха музыка никого не впечатляла. Народ подходил и уходил. Денег редко кто давал. Поиграв несколько подобных композиций, музыканты переглянулись и принялись исполнять в русском стиле веселые срамные песни, напоминавшие частушки. Их в народе называли кощунами. Старший парень запел красивым тенором. Голос сильный, звучный, чисто Поваротти. В песенках было много матерных слов и насмешек, в частности, над князьями, боярами и священниками. Люди оживились, засмеялись, некоторые стали пританцовывать. Строй музыки позволял. Деньги в шапку посыпались щедрее.

Внезапно появились оружные всадники с предводителем в тёмно-синем богатом кафтане. Волевое лицо его безобразил ужасный шрам на правой стороне во всю щёку до вытекшего глаза. Вои руганью и плетьми прогнали музыкантов и слушающих их зевак. Мне тоже досталось по плечам. С огромным трудом подавил в себе желание сбросить с лошади ударившего меня всадника. Привлекать к себе излишнее внимание было сейчас не в моих интересах.

Сильно захотелось искупаться. Трусов и плавок в этом времени пока не изобрели. Люди, в основном молодёжь, купались в озере голяками, никого не стесняясь. Я пока был не готов к такому подвигу, но жара вынуждала поступиться принципами. Найдя более-менее частые кустики, скинул шмотки и с наслаждением кинулся в прохладную воду. Тело сегодня слушалось отлично, и было вполне себе развитым, несмотря на худобу. Я вымахал достаточно далеко от берега. Не каждый горожанин позволит себе такой заплыв.

— Ух ты, яко рыбина знатна плывешь! — послышался восхищенный мальчишеский голос.

Ко мне подгребал ялик, управляемый вихрастым пареньком крепкого телосложения, видом на пару лет старше меня.

— Как рыбалка? — крикнул ему, восстановив дыхание.

— Сей день не рыбалю. К тётке в гости плыву, — солидно произнес рыбачок, — У нас никто так далеко не заплывал. Хочешь, влезай в лодку. Довезу до берега.

— Не, я же голый, — засмущался я.

— Нешто меня боишься? Я несмь степняк, не ссильничаю.

Какой развитый пацан, етиеговрот. Вытащил себя в ту лодочку. Парнишка бросил мне кусок холста обтереться. Познакомились. Общительного рыбачка звали по-разному, как кому больше понравится: для кого Теля, а для кого Тюха. Пока шли парусом до берега, он мне обрассказал все свои мальчишеские новости. Жил он с матерью в Турах на противоположном берегу озера. Отца булгары в полон угнали в позапрошлом году. Матери пришлось сойтись с новым мужиком. Отчим часто и сильно бил его, унижал всячески. Мечтает к купцу всё равно какому наняться и уплыть в тёплую страну Ирий, где снедь круглый год на деревьях растёт и птицы дивные песни распевают.

— А ты жилист, — переключился он на меня, — Токмо утый лишка. С полону сбёг?

— Почему ты так подумал? — сильно удивился я, — Это просто телосложение у меня такое, пока отрок. Повзрослею и сразу стану выглядеть мощнее.

— Посечен изрядно. Вон, следы видны, — объяснился Тюха.

Странно, от стражников на торжище не сильно досталось. Ах, да — монастырская терапия. Какие же они гады жестокие! Пороли мальчонку так, что даже следы остались. Посмотреть на плечи не удалось. Потом во дворце в зеркале бронзовом себя разгляжу. Рассказал рыбачку о происшествии на торговой площади.

— Княжьи вои лютяша часто. Измываются над простонародьем, — согласился паренёк, — К ним без требности не ходи. Яко татарове лихи. Когда мя и отича в полон имаша, иссекаша спину всю. Утёк от басурманов, а отича оставил. Ох и часто они плетьми хлыщут, людёв как осляти гоняша. Токмо и чуешь: — "Дыщ, дыщ". Понапрасну сбёг. С отичем бы ныне жили, а не с материным полюбником животием псиным. Боли я не боюсь, терпеливый паче.

Мне вдруг вспомнился разговор с Вонифатием и кусочки из жизни Димона, или теперь уже своей. Вот я с монахами героически сражаюсь с прорвавшимися в монастырь ордынцами на фоне горящих деревянных построек. Однако, неплохо мой предшественник стрелял из лука и рубился саблей. Далее меня, немного подраненного, ведут в колонне пленных русичей по заснеженному руслу широкой реки. Всей кожей чувствую лютый, обжигающий холод. Конвоировали всадники в овчинных шубах и малахаях. На привалах они любили поиздеваться над беззащитными пленными похлеще фашистов. Развлекались тем, что жгли мужикам бороды, заставляли голыми ползать по сугробам, просто так забивали людей до смерти нагайками и насиловали всех подряд без разбора. Фух, лучше бы мне всё это позабыть. В загнивающих империях что-то неладное порой случается с моральными устоями.