Внук котриарха
Шрифт:
Цвет мерцающей пыли на коленях Мут-Сохмет был таким неожиданным, непонятным, незнакомым, что Мимир сначала вытянул шею, потом привстал и попытался осторожно потрогать платье Сохмет лапой. Не дотянулся, отскочил назад, поднял мордашку, намереваясь подпрыгнуть, и… наткнулся на живые горящие ненавистью желтые глаза.
Сохмет смотрела на него в упор, не мигая, и с каждой секундой котенок чувствовал, как немеет, становясь бескостным и непослушным, его гибкое быстрое тело. Прилипли к полу лапы, морковкой закоченел хвост, выгнувшейся деревяшкой застыл хребет, приклеились к голове пластилиновые уши. Он больше не мог ни шевелиться, ни дышать.
Найденыш
В Лаборатории реставрации
Маргарита Владимировна с удовольствием встала, отошла от стола, чтобы полюбоваться возвращенным к жизни шедевром. Теперь, когда эта штука готова, ее предстоит снова разобрать, аккуратно зачистить, покрасить и залакировать каждую деталь, а уж потом собрать снова – набело. И займет она место где-нибудь среди деревянных собратьев в Китайской коллекции. А может, отправится в ссылку – в запасники или вообще сменит место жительства с Эрмитажа на какой-нибудь провинциальный музей, дополняющий свою экспозицию. Подставка – Крюча решила именовать ее так, – высвеченная настольной лампой в полумраке лаборатории, смотрелась изысканно и богато, деревянное кружево казалось таким тонким и ажурным, что, казалось, дрожит от невидимого перемещения теплого воздуха под лампой.
– Ну что, пора домой? – сама у себя спросила Маргарита Владимировна. – Засиделась я что-то. Сколько там? Что? Второй час? Ёлки, опять на такси. Двести рублей псу под хвост. А ты куда смотрел? – обратилась она к молчаливому Будде, стоявшему на соседнем столе.
Будда надменно смотрел сквозь и вдаль. В священном лбу зияла дыра размером с яйцо: когда-то, судя по всему, там сверкал драгоценный камень, из-за которого статую из храма и сперли. Не опасаясь божественного гнева, камень выдрали, Будду бросили, потом кто-то добрый его нашел, отмыл-отчистил, привез из Китая в Петербург. Теперь Будде закажут камень по размеру, не камень, понятно, подделку, кристалл, только вот не решили еще, какого цвета: изумруд, рубин или топаз. Коллега роется в архивах, пытается найти соответствие.
Маргарита Владимировна была абсолютно эрмитажной женщиной. Существует такой совершенно особый статус служителей, которые, появившись в Эрмитаже однажды, пусть и случайно, остаются навсегда, не единожды не помыслив, что ввиду крайне скромной зарплаты (хотя с пенсией в последнее время все-таки стало полегче), огромного опыта и колоссальных знаний вполне могли бы претендовать на какое-то иное место, менее обременительное, более доходное. Эрмитаж становится их жизнью, способом существования. Не смыслом, не местом, а именно способом.
Крюча была как раз из таких.
Пришла сюда двадцатилетней девчонкой сразу после корабелки, вернее, не сама пришла, силком привели – родная тетка Кира, которая тут работала. Смысл насилия над неоформившейся Маргошиной личностью заключался в том, чтобы вырвать дитя из дурной компании. Хотя что дурного в той компании нашли? Молодые художники, музыканты, тусовки, портвейн, споры о книгах, песни, секс до упаду. Весело, ненапряжно – свобода! Пол-Ленинграда так жили. Утром скучнейшая работа в унылом почтовом
ящике, вечером Сайгон, потом чья-нибудь квартира, хорошо, если утром вспомнишь – чья. И снова работа.Маргоша в ту пору была не просто хороша – ослепительна! Небольшого росточка, изящная, будто вырезанная умелой рукой драгоценная статуэтка, длинноногая, талия – пальцем перещипи, глазищи – голубые топазы на пол-лица, румянец нежнее яблоневого цвета, несмотря на изнурительную ночную жизнь…
Как-то так вышло, что после череды загулов и, соответственно, прогулов юную Крючу с работы поперли. Ни красота не помогла, ни статус молодого специалиста. В трудовой книжке, вот же сволочной народ, оформили соответствующую запись, при виде которой кадровики немногих рабочих мест, куда Ритку заносила неверная судьба, леденели глазами и каменели спинами.
На семейном совете, в котором принимали участие Крюча-мама и ее младшая сестра Кира (Маргарите слова не давали – недостойна), решили, что непутевой девке дорога одна – под теткин присмотр. В Эрмитаж.
Ну и пришла. Пришлось. И неожиданно – прежде всего для себя самой – прижилась навсегда. С тех пор в ее жизни что только не менялось: цвет волос, квартиры, мужья, возраст, время, политический строй, мама постарела, у самой морщинки прорезались, дочка выросла, талия расползлась, кудри поседели, а место работы и способ существования оставались неизменными – Эрмитаж.
Дома, на Фонтанке, в огромной, страшно бестолковой и запущенной квартире, когда-то выгодно выменянной по случаю на две однушки, Маргариту Владимировну ждала старенькая мама (из-за ее сердечного приступа и пришлось сегодня дома задержаться), великовозрастная дочь (который год безработная) на пару с бойфрендом – компьютерным гением и шесть откормленных, безумно любимых и столь же безумно наглых кошек. Одна своя, выращенная с месячного возраста, два помойных найденыша, два тутошних, эрмитажных кота, попавших под очередную раздачу. И шестая, самая дорогая – Вовина. Черная уже очень старая Мадлен, Маргарита забрала ее, когда Вовы не стало. Кошка вполне готовилась уйти вслед за хозяином – почти месяц не пила не ела, лежала, глядя в одну точку, – страдала. Потом понемногу отошла – Маргарита своей любовью отогрела, той, что Вове в свое время по дурости недодала.
Котов и кошек Крюча считала абсолютной себе ровней, а в чем-то и умнее себя. Лучший кусок им, конечно, не доставался – маме, но по домашней иерархии сразу за мамой шли именно они. К многочисленным эрмитажным котам Маргарита Владимировна тоже относилась с почтением, знала их всех по именам, подкармливала, с каждой зарплаты-аванса непременно оставляла на специальном блюдечке в приемной небольшую денежку «на кошек», и, разговаривая с ними, всегда сетовала, что не может больше никого забрать домой: «у меня уже шестеро, если еще кого приведу – саму из дома выгонят». Выгнать ее, конечно, никто бы не посмел – кормилица, но умом она ясно понимала: даже шесть – перебор.
– Молчишь? – Маргарита Владимировна, успевшая накинуть плащ и вытащить зонт – за окнами лило уже вторые сутки, снова повернулась к надменному Будде, – не снисходишь до беседы? Ну и ладно. А то смотри, какую я подставку собрала! Если тебя на нее поставить, здорово получится. Может, кстати, ты в храме на чем-то таком и стоял. Подумай, пока меня нет.
Оглядела лабораторию: все ли в порядке? Отодвинула от края проходного стола огромную лупу – заденет кто случайно, разобьется же! Подняла с пола кусок кожаных с золотом обоев из гарема турецкого паши – кто-то смахнул ненароком. Провела рукой по длинной шее микроскопа, сбрасывая на пол каким-то образом оказавшиеся там крошки печенья, потушила свет, заперла дверь. Проскочила полутемный коридор с моргающими от недосыпа лампочками сигнализации, вошла в Египетский зал – через него к выходу – самый короткий путь.