Внуки наших внуков (Худ. В. Носков)

— Нравится? — спросил Виктор. — Скорость до четырехсот километров в час. Конечно, не ракета, но вполне достаточно для передвижения.

— Возьму.

— Вот и отлично.

Виктор подошел к висевшему у дверей аппарату, похожему на телефон, и набрал на циферблате номер, который значился в техническом паспорте «Мотылька». Сообщение о нашем выборе пошло в учетный центр.

При свете зажженных фар орнитоптера, прогонявших темноту всего лишь на двадцать метров, вертикальный ствол шахты казался нам бесконечной бездной. Все чудилось, что орнитоптер вот-вот заденет крыльями за выступавшие отовсюду трубы и обрывки электрических кабелей.

Осторожно продвигаясь вниз, мы добрались до второго вертикального ствола, в глубине которого размещалась подземная лаборатория. Нам удалось снизиться еще метров на четыреста. Дальше все было сплошь завалено землей и разрушенными тюбингами.

— Все, — сказал Виктор. — Прилетели.

В этот момент под нами оторвалась от стены огромная глыба бетона и с грохотом обрушилась вниз, а сверху на нас посыпались мелкие камешки и комья земли.

— Осторожнее! — крикнул Виктор. — Держитесь ближе к центру ствола.

В темном подземелье, с разрушенными стенами и остатками оборванных кабелей, мне стало немного жутко. Казалось, что того и гляди придавит сверху комом земли.

— Дальше пути нет, — разочарованно сказал Виктор, осматривая ствол шахты. — А здесь мы вряд ли найдем что-либо интересное. Хотя постойте-ка. Видите, вот там, в самом низу, трещина? Может быть, по ней удастся добраться до камеры?

Перед нами чернела глубокая трещина, уходящая куда-то в глубь земли. Она была достаточно широкой для того, чтобы один человек свободно влетел в нее на орнитоптере. Я заглянул внутрь — и отпрянул назад. Трещина показалась мне ловушкой, готовой захлопнуться в любой момент.

— Вы останетесь здесь, — сказал Виктор, — а я полечу туда.

— Вы с ума сошли! Ведь это же верная гибель!

Но Виктор не дал мне договорить. Подлетев к расщелине боком, он скрылся в ней.

Прошло несколько томительных минут, и я решил уже последовать за Виктором, как вдруг сообразил, что я могу связаться с ним по радиотелефону. Я набрал номер Виктора. Он тут же отозвался, но голос его доносился глухо, а потом и совсем пропал.

Минут через сорок, когда я потерял уже всякую надежду вновь увидеть Виктора, из радиотелефона донесся его голос. Вскоре мы уже поднимались на поверхность.

Четыре дня подряд мы каждое утро опускались в эту полуразрушенную шахту и исследовали ее. Результаты были интересные.

* * *

— Кстати, Александр Александрович, — сказала мне Елена Николаевна после того, как мы рассказали ей о наших исследованиях, — вас очень хотел видеть директор нашего института академик Гасул. Пойдемте, я провожу вас к нему.

Академик Гасул принял нас сразу. Это был пожилой негр, высокий, массивный, с иссиня-черными, без малейших признаков седины курчавыми волосами.

— Я могу только приветствовать ваше желание работать в группе Елены Николаевны, — сказал он мне. — Вы, наш «научный дедушка», сами, как ледокол во льдах, прокладывали путь атомной физике. Вот и продолжайте двигать ее вперед. Я слышал, что вы уже приступили к работе? Кажется, осматривали подземную лабораторию?

— Несколько дней работал там вместе с Виктором Платоновым.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Да, кое-что есть. Нам удалось через трещину в стене вертикального ствола шахты подобраться к самой подземной лаборатории. Сейчас там царство льда. Трубы, которые подводили жидкий гелий для охлаждения камеры, лопнули от взрыва, жидкий гелий вылился и пропитал всю землю, превратив ее в глыбу льда. Вот это и навело нас на мысль о причине неудачи в опыте.

— Я не совсем понимаю вас.

— Нам кажется, что мы столкнулись с термоэлектрическими явлениями. Внутренние стены камеры и сама модель микросолнца были раскалены до температуры, измеряемой тысячами градусов, а наружные стены камеры и прилегающая к ним порода охлаждались трубами с жидким гелием. Таким образом, система горячая камера — холодная порода образовала огромную термобатарею. Интересно и то, что материал, из которого была выполнена жаропрочная облицовка камеры, оказался полупроводником. Когда этот материал достаточно прогрелся под действием излучения модели микросолнца, к холодному спаю пошел термоток. Вокруг всей камеры возникло вихревое магнитное поле. Оно-то и разрушило модель. Оно растянуло ее во все стороны к стенам камеры. Чем сильнее прогревалась жаропрочная облицовка камеры, тем сильнее становились термотоки, тем сильнее вихревое поле растягивало модель микросолнца. Вот наша гипотеза о причине неблагоприятного исхода этого опыта. Сейчас мы уточняем отдельные детали.

— То, что рассказал профессор, очень интересно, — сказал Гасул, обращаясь к Елене Николаевне. — Надо выделить еще несколько человек им на помощь. Они должны собрать материал, который достоверно подтвердил бы, что распад вашей модели произошел не из-за внутренних процессов, а только из-за взаимодействия с окружающей средой.

— Так и сделаем, — согласилась Елена Николаевна.

— А вас, Александр Александрович, пора уже зачислить в сотрудники нашего института. На какую должность вы претендуете?

— Мне, собственно говоря, не так уж важно, как она будет называться. Мне хотелось бы работать над созданием микросолнца.

— Вы меня не так поняли. Дело в том, что у нас существуют некоторые формальности. Каждый вновь поступающий обязан, независимо от ученого звания, сдать приемный экзамен по той области науки, которой он хочет заниматься. Подобное распределение должностей в зависимости от знаний существует теперь везде. Правда, с вами случай особый, и я думаю, что можно сделать исключение, приняв вас без экзамена…

Я решительно запротестовал против каких бы то ни было исключений и поблажек. Всем так всем. Раз все должны сдавать вступительный экзамен, должен его сдать и я.

— Очень хорошо, — улыбнулся Гасул. — Когда же вы сможете?

— Можно в следующий понедельник, — предложила Елена Николаевна.

* * *

Экзамен у меня принимали пятеро: Гасул, Елена Николаевна, Джемс Конт и два старших научных сотрудника.

Мы сидели в кабинете Гасула. Пока я готовился к ответам на вопросы, они вполголоса беседовали. По доносившимся до меня отдельным словам я понял, что речь идет все о том же неудавшемся эксперименте. Только Джемс Конт не принимал участия в разговоре. Он сразу отошел к окну и оставался там, тихонько барабаня пальцами по стеклу.

Недаром я провел над учебниками несколько месяцев: материал был мне хорошо знаком, и я писал ответы, не задумываясь, так, словно передо мной лежала открытая книга.

— Уже готовы? — удивился Гасул, когда я протянул ему листки бумаги, сплошь покрытые формулами.

Мои листки с записями переходили из рук в руки. Я видел, что комиссия вполне удовлетворена моими ответами. Экзамен незаметно превратился в беседу. Со мной разговаривали уже как с коллегой.

— Ну что же, — заключил, наконец, Гасул. — Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что вы вполне подготовлены для работы в нашем институте. Вы зачисляетесь старшим научным сотрудником в группу Елены Николаевны. Больше ни у кого не будет вопросов?