Внуки наших внуков (Худ. В. Носков)

К парку санатория подступала непроходимая тайга. Но от бурелома, через который мне пришлось пробираться в поисках осколков, не осталось и следов. Время успело залечить огромный ожог на поверхности планеты.

Сто пятьдесят лет — срок даже для истории немалый. Я спал, а жизнь в это время шла своим чередом. По-прежнему каждое утро над землей вставало солнце, люди просыпались после недолгого сна и начинали свой обычный трудовой день. Они трудились — и менялось лицо земли, менялась их жизнь, менялись они сами.

— Скажите, — обратился я к Кинолу, — какой же теперь в Советском Союзе общественный строй?

— Коммунизм, — ответил он. — И не только у вас на Родине, а на всем земном шаре.

В ВЕРХОЯНСКОМ САНАТОРИИ

Не сразу привык я к мысли о том, что каким-то необыкновенным образом попал в далекое, неведомое будущее. Это было слишком фантастично. Долго не покидало меня ощущение, что я сплю и вижу сон или что я нахожусь под действием гипноза, вызывающего в моем воображении все те необычные картины, которые ежедневно проносились передо мной.

Но время шло, и я постепенно стал привыкать к тому, что все происходящее со мной не соя, не видения, а реальная действительность.

Не могу сказать, чтобы вначале я очень обрадовался. Вокруг шла непонятная для меня жизнь, меня окружали незнакомые люди, хотя и очень внимательные, но все же чужие. Ни родных, ни друзей… Я не знал, что сталось с моей семьей. Для меня эта утрата была неожиданной и преждевременной. Однако приходилось мириться с этим…

Через несколько дней я уже окреп настолько, что мог совершать небольшие прогулки по парку. Врачи взяли с меня слово, что без их ведома я не буду отлучаться из санатория. Но совершенно изолировать меня от внешнего мира им, конечно, не удалось. Молва о моем чудесном сне вызвала бурную сенсацию. Целая армия журналистов, подгоняемая просьбами своих читателей, осаждала Кинолу, требуя, чтобы их допустили ко мне, и он вынужден был в конце концов уступить.

Моя встреча с журналистами произошла в тенистом парке санатория под огромной пихтой, которая была, по всей вероятности, моей ровесницей. На их вопросы я отвечал, поеживаясь под объективами нацеленных на меня фото- и киноаппаратов.

Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то, что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем более что уже в мое время это был один из международных языков. Но вдруг среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат. Он повторил свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика. Выход нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из корреспондентов вдруг вынул из кармана и сунул мне в руку небольшой предмет, похожий на портсигар.

— Что это?

— Кибернетический переводчик.

— Вот эта крохотная коробочка? — переспросил я с недоверием.

— Ну, он не такой уж крохотный, — ответил корреспондент.

С любопытством глядя на спасительную коробочку, я произнес неуверенно и робко:

— Что вы спросили? Я не понял вас.

Таким же, вероятно, голосом произнес свою первую просьбу Аладдин, обращаясь к волшебной лампе.

Мулат понимающе закивал головой и стал что-то быстро говорить, все так же горячо жестикулируя. Из коробочки его речь донеслась до меня на чистейшем русском языке:

— Простите, пожалуйста, я не знал, что у вас нет кибернетического переводчика. Я спрашивал, что больше всего поразило вас в нашем обществе, в чем, на ваш взгляд, особенно заметна разница между двадцатым и двадцать вторым веком?

— Мне трудно ответить на ваш вопрос. На меня навалилась столь огромная масса новых впечатлений, что я не могу пока в них разобраться и определить, что тут главное, принципиально новое, а что просто небольшая частность, мелочь. Меня пока одинаково поражает все. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что в среднем каждые полчаса обнаруживаю какую-нибудь новинку. Вот и сейчас: мы беседуем с вами всего лишь двадцать минут, а новинка уже у меня в руках. — Я показал на кибернетический переводчик. — В наше время были электронные переводчики, но размером в целую комнату и еще очень несовершенные. Знаете, мне, как малому ребенку, не терпится открыть эту коробочку и посмотреть, что внутри.

— А вы откройте.

Я нажал на указанную мне кнопку, и волшебная коробочка раскрылась. Там была пачка очень тонких прозрачных целлулоидных листков с маленькими золотыми точками, соединенными между собой еле заметными серебряными паутинками.

— Обычная полупроводниковая кибернетическая система, — услышал я. — Все очень просто.

— Для вас, может быть, и просто, — возразил я. — Мне, знаете, тоже кажется, что электрическая лампочка устроена чрезвычайно просто. А человеку средних веков она показалась бы совершенно необъяснимым чудом.

Когда я прощался с журналистами, ко мне протиснулся низкорослый японец, который во время интервью невозмутимо сидел на высоком кедре с киноаппаратом в руках. Сверкая белозубой улыбкой, он протянул мне безукоризненно выполненную цветную фотографию, запечатлевшую меня в тот момент, когда я с недоумением вертел в руках кибернетический переводчик, не зная, что это такое.

Но, пожалуй, еще больше журналистов заинтересовался моей особой медицинский мир. В течение недели крупнейшие ученые самым тщательным образом исследовали меня с помощью новейшей аппаратуры. В конце недели врачебный консилиум установил, что за время длительного сна я почти не постарел. Благодаря чудесному излучению метеорита мой «медицинский» возраст остался неизменным — около шестидесяти лет, в то время как на самом деле мне перевалило за двести.

Я всегда считал, что я неплохо сохранился и для своих лет выгляжу прилично, но медики двадцать второго века заявили, что это заблуждение, и назначили мне трехмесячный курс лечения.

— Очень рекомендуем вам провести курс гериатрии, — убеждали они меня. — Вам это особенно необходимо потому, что никто не может предвидеть, как скажется длительный сон «а вашем здоровье в дальнейшем.

Я не возражал и остался на три месяца в санатории. Когда я познакомился поближе с людьми двадцать второго века, то убедился, что врачи были правы. Изменился уклад жизни, изменился и облик людей.

На теннисном корте санатория я часто любовался игрой румына Ионеску. Глядя на его мускулистую, подтянутую фигуру, на то, с какой завидной легкостью управляется он с мячом в этой подвижной игре, я решил, что ему лет тридцать пять. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ему около семидесяти. И никакой седины, ни дряблости, ни ожирения, ни одышки не было и в помине.

Придерживаясь строгого распорядка дня, составленного для меня Кинолу, выполняя все процедуры, имевшие целью омоложение организма, я вскоре почувствовал себя значительно лучше. Конечно, я не стал юношей, но все же я значительно «помолодел». Морщины на моем лице разгладились, на щеках появился румянец, исчезла седина.

Лечась в санатории, я не терял времени даром и постепенно знакомился с окружающей жизнью. Вскоре мае разрешили понемножку читать, слушать радио, смотреть телевизионные передачи. Однако жизнь и сама врывалась ко мне со всех сторон.

Я приехал в Сибирь сто пятьдесят лет назад. Мы называли ее тогда страной будущего. И вот теперь я увидел новую Сибирь, преображенную до неузнаваемости.

Был конец октября, когда я проснулся. В Сибири это считалось уже началом зимы. Поэтому меня удивило, что погода стояла сравнительно теплая, лишь по утрам на почве бывали легкие заморозки. Санаторий окружал богатый парк, вернее сад. В нем росли совсем не «сибирские» породы деревьев.