Внуки

— Саксонского комитета?.. Комитета партии? Не знаю такого отчета… Он поступил из Дрездена, что ли?

— Да, да, аресты были произведены в Дрездене, и мои курьеры собрали сведения. Ведь у нас превосходная пограничная организация в Рейхенбахе.

— Странно, что мне об этом случае неизвестно. Когда были аресты?

— Когда? Подожди-ка… В июле я был в Брно. Там среди эмигрантов завелась склока, мне пришлось вмешаться. В июле… в начале августа я вернулся в Прагу… Недели через две поехал в Рейхенбах — проверить пограничную организацию. Должно быть, аресты произошли в конце августа. Да, да, в последней трети августа. Сюда отчет поступил, думаю, в начале сентября…

— Ты помнишь фамилии арестованных товарищей? — спросил Вальтер.

— А что? Разве в комитете у тебя были знакомые?

— Не назван ли в отчете Тимм? Эрнст Тимм?

— Тимм? Возможно! Точно припомнить не могу. Но, боже ты мой, ведь отчет должен быть здесь… Узнай-ка у вас в комитете. Может быть, он лежит у Оскара. Хочешь, я спрошу?

— Нет, не надо. Я сам…

II

Вальтер расспрашивал об отчете во всех отделах комитета. Никому не было известно об арестах в Саксонии. Товарищ Эрика, через руки которой проходила вся почта, уверяла, что ни в августе, ни в сентябре из Праги не поступало никаких сведений об арестах в Дрездене. Вальтер на этом не успокоился, он доискивался, куда же девался отчет. Товарища Оскара было не так легко повидать, но Вальтер просил через связного назначить ему время для краткой беседы, и если можно, в понедельник.

Вальтер продолжал рыться в почте, поступившей за последние месяцы. За этим занятием его застала Айна.

Он рассеянно поднял глаза и опять зарылся в бумаги.

— Здравствуй!

— Добрый день!

Она стояла, как бы ожидая чего-то. Вальтер продолжал разбирать кипу отчетов.

— Ты что-нибудь ищешь?

— Да, — ответил он и подумал: «Бог ты мой, это же и так видно».

— Ты сердишься?

— Нет. Чего мне сердиться? Просто не нахожу то, что ищу.

— Не могу ли я помочь тебе?

— К сожалению, нет. Ты тут все, пожалуй, запутаешь.

— Ну и противный же ты!

Только теперь Вальтер взглянул на нее.

— Чем же это я противный? — Он видел и не видел ее. Все его чувства и помыслы принадлежали Тимму. Он должен узнать, что с ним. Неизвестность — хуже всего.

И он опять склонился над бумагами. Когда он поднял глаза, Айна уже закрыла за собой дверь.

«Невежа! Медведь! Пусть не воображает, что в воскресенье я поеду с ним в Версаль».

Рассерженная Айна ушла в свою комнату, где вместе с ней работала одна австрийская коммунистка, и достала отчет, который она готовила… Как он смеет так обращаться с ней? Смотрит сквозь нее, будто ее и нет здесь. Да она его после этого и знать не хочет! Очень он ей нужен!

Но работа не двигалась с места. Айна несколько раз принималась за отчет, писала две-три фразы, перечитывала и вычеркивала. Всякая охота работать пропала. Весь день испорчен. Отчет для Стокгольма она закончит в понедельник, ведь раньше и почта не уйдет. Айна торопливо собрала бумаги и заперла их в ящик.

Когда Вальтер заглянул в эту комнату, он застал только Герту, место Айны было пустым.

— Где Айна?

— Не знаю, — ответила Герта. — Уже с полчаса как ушла.

— Гм!.. Так…

Вальтер и Айна подружились, но часто ссорились и далеко не всегда сходились во мнениях. Айна была не из тех женщин, которые слепо исповедуют взгляды мужа или друга. Кто судил о ней только по тому, что она любила хорошо одеваться, кто посмеивался над ее страстью к красивому белью, тканям, обуви, на которые она тратила большую часть жалованья, кто, быть может, считал ее куколкой, тот быстро убеждался в своей ошибке, когда ему случалось узнать ее покороче или вместе с ней выполнить какое-нибудь политическое задание. Она немножко важничала, но была дельным товарищем, политически развитым и образованным, добросовестным в работе и прежде всего — отзывчивым. В комитете давно уже все полюбили ее, даже такой брюзга, как Альберт, руководитель комитета.

III

В это октябрьское воскресенье выдался великолепный яркий день. Снежно-белые облака плыли по голубому небу, но сквозь них то и дело прорывалось солнце. Природа облачилась в пестрый осенний наряд, блиставший разнообразием красок, — зеленой, желтой, белой, алой. Даже фасады серых доходных домов, мимо которых мчался пригородный поезд, выглядели приветливее обычного.

Они сидели рядышком в шумном, битком набитом вагоне, но не сказали еще и двух слов. Айна была в изящном пальто из тонкой серой шерсти. Но шляпы на ней не было — Вальтер не переносил шляп. Она знала, что ему нравятся ее волосы, которые в этот день были свернуты узлом на затылке.

По воскресеньям многие парижане — парочками или целыми семьями — выезжали в Версаль. В вагоне стоял веселый гомон. Все были в праздничных костюмах и в праздничном настроении. Но Айна молча сидела у окна и упорно глядела на загородный пейзаж.

Вальтер незаметно придвинулся к ней. Она хотела отодвинуться, но он взял ее руку и удержал в своей.

Повернув голову, она сказала:

— Медведь! — отвернулась и продолжала смотреть в окно. Но руку не отняла.

Он погладил ее ладонь, она снова на мгновение повернулась к нему и бросила:

— Чудовище!

Так они сидели, пока поезд не пришел в Версаль. Все повскакали с мест и устремились к выходу. На улице Вальтер взял Айну под руку и сказал:

— Мне нужно кое-что сказать тебе.

— Та-ак?

— Есть человек, которого я очень люблю и уважаю.

— Вот как!

— Да слушай же… Я говорю об Эрнсте Тимме.

— Знаю я твоего Тимма… Наслушалась! Невольно приревнуешь…

— Не говори так, Айна. Эрнст Тимм, очевидно, арестован в Германии месяца полтора назад. И если это так, то ему — конец. Его убьют.

Айна крепко прижала к себе руку Вальтера. Она не промолвила ни слова. Некоторое время они молча шли по прямой как стрела привокзальной улице, которая вела к Версальскому парку.

Вальтер рассказал Айне о встрече с Отто Вольфом в гостинице, о затерявшемся отчете.

— Этот отчет я искал, когда ты вошла в мою комнату, понимаешь? Я только какой-нибудь час назад узнал об арестах в Дрездене и был очень взволнован. Отсюда моя рассеянность. Понимаешь?

— Вальтер, тебе незачем оправдываться. Разве я не чувствую, как потрясла тебя такая весть.

— Но еще не доказано, что Тимм арестован. Будем надеяться, что это не так.

Вальтер привел Айну в ресторан, помещавшийся на площади, где стоит памятник революционному генералу Лазару Гошу. Это был старинный дом; казалось, он весь наполнен отзвуками исторического прошлого — Французской буржуазной революции конца восемнадцатого столетия. На стенах висели гравюры той эпохи и портреты ее деятелей.

В углу комнаты, над одним из столов, они обнаружили табличку с надписью: «В год созыва Генеральных Штатов здесь обычно сидел Максимилиан Робеспьер». В другой комнате, над потертым кожаным креслом, висел большой портрет Мирабо; под ним табличка: «Здесь сидел депутат граф Мирабо».