Внутренняя линия
Шрифт:
— Кажется, у него жар, — объявил сидевший у изголовья ученый муж. — Он весь дрожит.
Згурский не слышал его. Он ощутил, что сжигавший его пламень уплотняется, будто кто-то уминает огонь руками. Резкий выдох…
Казачий атаман Варрава, на обратном пути выполнявший обязанности походного воеводы, подбросил в огонь смолистую ветку и уставился на взвившиеся языки костра, будто высматривая пляшущую в них саламандру. Его спутник — один из лихих казачьих ватажников, — обойдя выставленные около лагеря заставы, присоединился
— До Москвы, поди, верст пятьдесят осталось? — слушая, как потрескивают шишки, проговорил Варрава.
— Может, и поменее. Верстовые-то столбы по сей день где стоят, а где повалены.
— Может, и поменее. К вечерне, с божьей помощью, уже в столице будем.
— А то. Ежели посол со свитой в лесочке до полудня тешить пузо не будут, непременно доберемся!
— Кто ж им даст? — усмехнулся Варрава.
У костра повисло долгое томительное молчание. Атаман подбросил хвороста, пошевелил палкой уголья и тяжко вздохнул.
— Что печалишься, батька? Нешто все об воеводе?
— Кому воевода, а кому и братец названый. Тебе, паря, невдомек, а нас в былые годы как-то чуть на одном суку не вздернули. С той поры спина к спине против любого ворога. А теперь вон оно как…
— Ну так не сгинул же брательник твой. Сам же видел, как его тамошний царь обхаживал да одаривал! Здесь ему бы такого вовек не снилось!
— Снилось, не снилось… Пустое гуторишь! Что я теперь жене его говорить стану? Что мужик ее в чужедальнем краю на злате-серебре ест, в шелках да на перине лебяжьей спит? А для нее — прощай, Маруся?
— А чего там говорить. Как есть, так и сказывай. Он же обещал воротиться? Стало быть, и говори — обещал воротиться. А бабье дело — ждать.
Ватажник замолк и прислушался:
— Кажись, ветка хрустнула. Никак, идет кто-то!
Варрава приподнялся, кладя руку на эфес сабли:
— А ну, живая душа, отзовись! Не балуй!
— Я это, — послышалось из тьмы.
— Чур меня, — прошептал атаман.
— Никак, дух лесной озорует! — вторил ему ватажник, осеняя себя крестом.
— Расточись, навь злая, наущение сатанинское! — одной рукой вытягивая саблю, другой сжимая в кулак нательный крест, крикнул Варрава.
— Угомонись, Егорий! Пошто на брата названого оружие поднимаешь? Мы с тобой кровью повязаны, крестами менялись!
На освещенную костром прогалину вышел кряжистый мужчина в длинном золоченом одеянии, расшитом драконами:
— Вот он — крест твой! Узнаешь?
Стрельнувший в небо язык пламени высветил простенькое серебряное распятие, лежащее на ладони.
— Батюшки-светы! — ошеломленно прошептал Варрава. — Никак, и впрямь Федор! Да как же ты нас догнал, друг сердечный?
— И сюда как мимо сторожи прошел? — недоверчиво оглядывая командира, спросил ватажник.
— Эх, други верные. И рад бы сказать — да нечего. Сам не пойму. Сдается, днем еще в Бейджине был.
Скороходов заложил руки за голову и с нескрываемым торжеством поглядел на развернутые перед ним газеты. Исчезновение финансового магната всколыхнуло столичную прессу. Париж — слишком ветреный город, чтобы интересоваться одной и той же новостью больше трех дней, если, конечно, она не
цепляет всех и каждого за карман. Но в то же время Париж столь велик, что в нем всегда отыщется какой-нибудь борзописец, жаждущий составить себе имя на трескотне, которую он сам величает «журналистским расследованием».Великий город не обманул надежд и на этот раз. Скороходов вновь обратился к статьям, публикуемым из номера в номер: «Генерал Згурский — опасный убийца, расстрелявший мирную демонстрацию!», «Генерал Згурский спешно покинул Францию с молчаливого разрешения Сюрте!», «Генерал Згурский прячет золото Рафаилова в Европе!» и в бравурном тоне — «Доблестный комиссар Рошаль намерен прижать русского убийцу к стенке!».
«Одна и та же подпись — Вилли Спичек. Судя по фамилии, чех. Хотя в Париже и в прежние-то годы, точно в Ноевом ковчеге, легко было встретить всякой твари… Так что чех вполне может оказаться своим же русским с нелепым псевдонимом. Главное теперь — найти его и накормить до отвала развесистой клюквой. Судя по опусам, он не из привередливых. Только дай — съест с руками». — Дмитрий Дмитриевич поднялся из-за стола и вызвал горничную.
— Благодарю вас, мадемуазель. Газеты мне больше не нужны.
— Желаете еще что-нибудь? — заученно поинтересовалась гостиничная прислуга.
Скороходов достал из кармана банкноту.
— Я бы хотел посекретничать с вами. Вы ведь коренная парижанка?
— Да, мсье.
— И конечно же, следите за всеми любовными скандалами?
— Понимаете, мсье… — замялась служанка.
— Понимаю. Любопытство — не порок! Если бы Ева не была любопытной, а Адам — сговорчивым, они бы по сей день гуляли под руку по Эдему. А мы и вовсе бы не появились на свет.
Парижанка улыбнулась.
— Что вы хотите знать, мсье?
— Вы слышали о русском миллионере Рафаилове?
— Том самом, который недавно исчез? Разумеется!
— Прекрасно! А до того, как он пропал — знали о нем?
— Богатые люди всегда на виду, — уклончиво ответила горничная. — А зачем вам это, мсье?
Скороходов поманил ее к себе и тихо сказал:
— Вы умеете хранить секреты? За приличное вознаграждение…
— О да, конечно, мсье! — косясь на деньги в руке состоятельного жильца, кивнула девушка.
— Я частный детектив. Некоторые люди, с которыми мсье Рафаилов вел дела — там, за океаном, — крайне недовольны его таинственным исчезновением. Они бы хотели знать все детали и подробности. — Скороходов аккуратно вложил купюру в кармашек фартука.
— О! Всегда рада помочь! Рафаилов приезжал к нам в отель раза три.
— «Риц» — замечательная гостиница, но останавливаться в нем, имея особняк на Елисейских полях?
— Мсье, я не сказала, что он останавливался! Он приезжал сюда к одной даме.
— О, прекрасно! Что за дама?
— Я смущаюсь, мсье…
— Сто франков помогут преодолеть ваше смущение?
Горничная кивнула:
— Это русская. Известная певица. Простите, я не выговариваю их нелепые фамилии, но у меня есть визитная карточка.
— Мадемуазель, я прошу вас, принесите ее!
— Но она дорога мне…
— Мы решим этот вопрос.
Горничная выскользнула за дверь, и SR-77 удовлетворенно потер руки:
— Это уже что-то! Да нет, не что-то, а нечто!