Внутри ауры
Шрифт:
— Это не отменяет их низкого статуса… Она шлюха, а он чмо…, — чавкая повторял он, — и кстати ужин — полное дерьмо…
— Я его для детей, а не для тебя приготовила…
Раздался звон рюмки.
— Хватит пить! Хватит! — мама поддалась эмоциям и предприняла нападение.
Мне не нужно было там находиться, чтобы знать, что грядет.
— Ты охуела, мразь?! Да кому ты указываешь?! С кем ты разговариваешь?!
Снова стычка, я должен был что-то сделать, но мои ноги стали ватными, я кулаками бил в стену и выл в подушку, всё так же боясь открыть глаза.
— Отпусти… Отпусти…, — раздавались тихие хрипы.
Топот ног, скрип стола о кафель, хлопок пощёчины. Мама в слезах снова закрылась в туалете.
—
— Я полицию вызову!
— Вызывай!
Удары в дверь.
— Вызывай!
Удары сильнее. Послышался хруст деревянного покрытия и мамин испуганный вопль. Он выламывал дверь ногой. Я отпрянул от стены и, тяжело дыша, посмотрел вниз. Саша не шевелился.
— Саш, — позвал его я, — Саш…
Никакой реакции. Пятилетний ребёнок либо боялся откликнуться, либо спрятался глубоко в мир снов. Мечась в кровати, я не знал, что делать.
— Выходи, блять! Я тебя всё равно достану и трахну! Тебя давно жёстко не трахали, вот ты и ведёшь себя как последняя сука!
— Господи! Да оставь меня и детей уже в покое! Бухай на улице и нас не трогай…, — она рыдала и выплевывала ему проклятья через дверь.
— Иди уже сюда!
Его тяжёлая одышка и новые массивные удары. Я слышал, как щепки отлетали на пол. Ноги оставались парализованными. Происходящее казалось сном. Страшным кошмаром. Я готов был поверить во всё, лишь бы этот ужас прекратился.
— Нет! — завизжала мама. — Помогите!
— Заткнись, шлюха…
Раздались глухие удары о стены и неестественные слабые стоны. Я испугался не на шутку, но в этот раз за маму. Спрыгнув со второго этажа кровати, я бросился в коридор. Свет ослепил привыкшие к темноте глаза. Дверь в ванную оказалась полностью выломана. Отец стоял без трусов и пытался своим вялым членом попасть в оглушенную маму, которую он двигал, как марионетку. Я в ярости сжал кулаки и готов был броситься на него, но тут он посмотрел на меня своим звериным взглядом. Слабость прильнула вновь к ногам. Я не мог сделать ни шагу.
— Отпусти её…
— Иди спать, Кирилл! Мы с твоей мамой сами разберёмся! — он продолжал делать вид, что всё в порядке.
Я готов был броситься и проломить его голову об раковину, но что-то меня останавливало, и я не мог шевельнуться. Чем больше возрастало моё желание, тем больше невидимая сила меня обезоруживала.
— Убери, нахуй, от неё свои руки, ублюдок! — заорал я от ненавистного бессилия.
Новая вспышка гнева в глазах загорелась пожирающим пламенем. Его пробудившееся животное начало уже было не остановить.
— Ты кому это сказал?! Ты на кого пискнул, утырок?!
Он накинулся на меня. Моё тело оказалось на полу. Он бил кулаком по лицу, но я не ощущал боли и не пытался увернуться. Я ненавидел себя за слабость и нес наказание. Вкус крови никогда ещё не был настолько приятен. Хорошо, что это я. Я заслуживаю это.
Мама завопила пуще прежнего и пыталась всеми силами оттащить отца. Тут я увидел заплывшим глазом позади отца Сашу. Он стоял с потерянным видом, не понимая, что происходит. В его сказочный мир ещё не пробралась злостная реальность, перед которой порой человек оказывается беспомощным.
— Кира… Папа…, — лишь смог произнести он и по его детским щекам побежали слезы, а глаза раскрывались всё шире и шире, познавая мир.
Мама вдруг замолчала и схватилась за голову. Не издавая больше ни звука, она сползла молча по стене на пол. Я понял, что дело плохо и сам не заметил момента, когда одним махом столкнул с себя отца. Тот отлетел на метр и свалился пластом. Я схватил маму и Сашу за руки и отвёл их к нам в комнату, закрыв предусмотрительно дверь на замок. Последние остатки ярости отец спустил на попытки ворваться
к нам в комнату, но его силы быстро иссякли.Зареванная мама без слов прижала Сашу к груди и легла с ним на его кровать. Я уселся напротив них на ковер и смотрел опустевшим взглядом, как женщина успокаивает ребёнка, поглаживая дрожащей рукой по голове.
— Пошли вы! Уроды! Предатели! — в слезах ругался пьяница.
Хныча и воя, отец по стенке добрался до кухни и воссоединился с бутылкой водки, жадно глотая жидкость. Настала заключительная стадия его классического опьянения. Он больше не вставал, а лишь сидел за столом, жалел себя и винил свою тяжёлую судьбу и злых людей. Больше он не был опасен. Вскоре и его пьяное невнятное бормотание сошло на нет. В квартире раздался тяжёлый храп.
За окном светало. Мама с Сашей отвернулись к стенке и, судя по ровному дыханию, уснули. Из-за сильной боли в голове я решил не вставать с пола и просто приложился лицом к мягкому ковру. В ушах ещё раздавались фантомные удары и крики. Я не знал, что будет завтра, но сейчас мама с братом находились рядом со мной. Чувство обиды притупилось с возвращением покоя. Я опустил веки и погрузился во тьму.
4.
Сильные приступы боли нахлынули на мои рецепторы. Я открыл опухшие от слез и синяков глаза. Свет добавил резких неприятных ощущений. На улице начался очередной обычный день, которому было плевать на трагедии отдельных людей. Мама с Сашей оставались в той же позе, не сдвинувшись ни на сантиметр. Стоило мне приподняться, как тошнота подкатила к горлу. Я рванул в туалет и выблевал горькую дрянь в унитаз. С кашлем и соплями я избавился от последних частичек рвоты и вышел в коридор. Отца не было на кухне. Пустая бутылка водки лежала на полу. Алкаш ушел за добавкой и теперь неизвестно, когда вернётся. После таких погромов он обычно впадал в амнезию, дабы не навредить своей чуткой душе. Что-либо ему напоминать и в чём-то упрекнуть было бесполезно. Трезвым он казался совершенно другим человеком. Эта вторая противоположная личность была примерным сыном ради денежной наживы и добрым семьянином на публику. Деградация отца происходила с невероятной скоростью. Я больше не узнавал того человека, которого раньше любил. Сейчас я этому существу желал лишь смерти.
Я нашёл упаковку анальгина и запихнул в себя сразу несколько штук. Немного наведя порядок, я ушел на кухню и сел в тишине. Прогнозировать дальнейшую судьбу, как-то повлиять или предотвратить ход событий я не мог. По крайней мере, тогда я так думал. Мою голову занимало лишь самообвинение. Ненависть к самому себе пожирала изнутри. Я прокручивал в памяти ночное происшествие и всё больше презирал себя за бездействие.
Не знаю, сколько прошло времени, но, когда раздались звуки в комнате, я поднялся и шаткой походкой направился туда. Голова невыносимо гудела. Источником шума оказался Саша. Мальчик сидел на полу и как ни в чем не бывало тихо игрался в машинки.
— Привет, Кир.
— Привет.
Он не хотел замечать что-то плохое. Он любил и маму, и папу. Где-то в его голове откладывалось понятие, что так и должно быть.
— А ты в школу не пошёл, да? — спросил он меня, не поднимая глаз.
— Да.
— Это из-за твоих синяков?
Я замешкался.
— Да.
— Я могу один дойти до детсада.
— Не надо. Побудь с мамой.
Он продолжал гонять игрушку по ковру туда-сюда.
— Хорошо. Поиграю только немножко.
Я медленно подошёл к маме. Она свернулась хрупким эмбрионом под одеялом. Руки скрещены на груди. Глаза оказались открыты. Они не моргали и медленно наполнялись отчаянием. В них нельзя было больше отыскать вчерашней яркости и радости. Теперь там были серость и пустота. Страсть и жажда жизни сменились тотальной отстранённостью и безразличием к происходящему. Белая полоса молниеносно стала чёрной.