Внутри нее

– Красиво. Мне нравится.

– Ага, только вот мне кажется, на нашу Лизку эта барышня совсем не похожа. – Кристина деловито скрестила руки на груди.

– Да, на меня не похожа, – вынуждена была согласиться сама героиня. – Разве что глаза. Видимо, когда ты их рисовала, я еще не успела убежать в кино.

Все дружно засмеялись, а Ева посильнее сжала губы, чтобы не заплакать.

– Ничего, потренируешься, и все получится! – успокоил ее Валерка.

– Спасибо, но мне кажется, что тут либо дано – либо не дано! И если уж мне не дано...

– Ну с чего ты взяла? Все бы так быстро сдавались, люди бы вообще не размножались. – Сказав это, Валерка подмигнул Еве.

– Это ты к чему сказал? – Лизка потеребила его за шею. Видно было, что после посещения темного кинозала отношения между ними стали более интимными.

– А к тому, что вас, женщин, прежде чем в постель уложишь, нужно долго уговаривать. Давайте чайник, я пойду на кухню.

– Ну ты и нахал! – возмутилась Лизка.

– А по-моему, лучше сорок минут помолчать, чем два часа упрашивать! – подтвердила Кристина. – Знаете, есть такой анекдот, как девушка и грузин в одном купе ехали. Он молчал сорок минут, она испугалась, что ему совсем не нравится, и спустилась к нему сама.

– Да не вмешивайтесь вы в нашу личную жизнь! – почему-то рассердилась Лиза.

Поздно вечером, когда выключили свет и улеглись по кроватям, Ева вздрогнула от какого-то шума, происходящего возле нее. Она даже хотела закричать от неожиданности.

– Тихо ты! Это я! – Лиза забралась наверх, где спала Ева, и легла рядом.

Несколько минут девушки лежали в полной тишине.

– Знаешь что, – Лиза говорила шепотом, чтобы их не могли услышать, – сегодня я решила, что не буду выходить замуж за Валерку. Я найду себе богатого мужа и стану такой же красивой, какую ты нарисовала меня на портрете.

– Не нарисовала, а изобразила, – вздохнула Ева.

Она очень не любила, когда кто-нибудь вторгался в ее личное пространство. И уж тем более залезал к ней под одеяло.

Мария двое

Ночью Марии снился тревожный сон. Это были воспоминания детства. Ей снова пришлось пережить тот день и тот страх, который она испытала, когда три здоровых девчонки из старшей группы затащили ее в туалет, забили в угол и засунули в рот полотенце, чтобы она не могла закричать. Самая длинная, прыщавая Люська, держала ее руки сзади.

– А ну-ка посмотри, что там у нее в портфеле! – приказала другая. Ее звали Фура. Это было ее прозвище, по имени ее никто не звал. Даже учителя.

На пол посыпались рисунки гуашью: облака и люди под ними, дети, которых держат за руки родители и они идут куда-то все вместе. На одной из картин были изображены три смешных, нелепых клоуна: два толстых, похожих на арбузы, и одна клоунесса в зеленом цилиндре и смешном комбинезоне, худая и длинная, как щепка. Девочка хотела нарисовать веселую труппу, которая будет путешествовать по детским домам и давать смешные представления.

Фура взяла рисунок и посмотрела его на свет, как будто хотела разглядеть еще какие-то тайные водяные знаки.

– Это ты нас, значит, изобразила? – Она впилась глазами в бедную жертву.

– С чего вы взяли? – хотела ответить девочка, но во рту у нее был кляп.

– Да, нам говорили, что ты над нами издеваешься, но чтобы так... А ну-ка, Люська, отрежь-ка ей одно ухо! Второго хватит, чтобы услышать то, что я сейчас скажу.

Люська достала откуда-то огромные ножницы и мигом отстригла ей одну свернутую в рогалик косу. Огромный синий бант упал на пол. Все трое засмеялись.

– Испугалась? – съехидничала Фура. – Будешь знать, как карикатурничать.

«Но я вовсе не хотела рисовать вас!» – хотела возразить девочка, но вместо этого опять уткнулась языком в кляп.

– Значит так! – Фура подошла так близко, что было слышно запах ее пота. – Будешь дежурить по коридору каждый раз за нее, за нее, – она указала на двух своих соучастниц, – и за меня. То же мне, великая художница! Вырастешь – станешь маляром! Заборы будешь красить, длинные такие, как с утра начнешь, так к вечеру закончишь. – Ее опять разобрал громкий отвратительный смех. – Я кое-что придумала. А не хочешь ли ты сегодня ночью пол в кабинете биологии покрасить и учительский стул заодно? А то чего-то не хочется мне системы кровообращения учить. А так, того и гляди, урок отменят, а?

– Дрянь ты все-таки! – крикнула девочка, но из-за кляпа ее опять никто не услышал.

– Ну ладно, думаю, задание понятно, осталось его выполнить. – Фура указала жестом отпустить ей руки.

И вдруг Ева почувствовала, что кто-то внутри нее, гораздо сильнее, чем она сама, встал на защиту. Едва освободив руки, она вытащила тряпку изо рта и крикнула:

– Эй, постойте!

Старшеклассницы недоуменно обернулись.

Ева подняла с пола рисунки.

– Хотелось бы, чтобы вы запомнили, что это не каракули, а мои картины. И рисовать я буду когда захочу и кого захочу, потому как имею на это полное право. А если вам нечем больше повысить свою самооценку, кроме как зажимать тех, кто младше и слабее вас, в туалете, то вы так и останетесь глупыми, бездарными клоунами. – Она послушала мертвую тишину и добавила: – Даже когда ваш цирк уже уедет.

Закончив свою речь, она принялась медленно собирать книги, валявшиеся на полу. Удар последовал незамедлительно. Ева отлетела к стене и, ударившись головой о батарею, потеряла сознание. Должно быть, прошло не менее часа, прежде чем она снова пришла в сознание, так как струйка крови, промочившая ее школьное платье, превратилась в темно-коричневую лужицу на кафельном полу. Затылок был очень тяжелый, но боль стучала в висках.

– Ты кто? – спросила она вслух.

– Мария! – ответ последовал сразу.

– Тогда кто я?

– Ты – Ева.

– Не совсем понятно.

– Еще бы! Однако мы встречались с тобой, и не раз. Помнишь, когда твоя добрая душа хотела, чтобы вместо тебя усыновили этого заику Борю и ты не знала, как это сделать, я помогла тебе и начала кидать в него песок. Бедняга растрогал бедную женщину, и вместо тебя забрали его. По-моему, это была очередная глупость. Теперь он живет в отдельном доме и носит приличную одежду, а ты валяешься на грязном полу в сортире. Но я всегда буду на твоей стороне, потому как я – это ты. Бедная Ева, ты, должно быть, и не догадывалась о моем существовании, но настало время все узнать.

– У меня что теперь – две головы?

– Нет. Голова одна. Тебя две.

Ева заплакала.

– Зачем плачешь?

– Больно и страшно.

– Это еще почему?

– Неужели ты не понимаешь? Я даже встать не могу, сотрясение мозга, наверное.

– Это тебе только кажется. Сейчас ты умоешься, соберешь свой портфель и пойдешь в кабинет врача, пока остальные не вернулись с прогулки.

– И что я ему скажу?

– Скажешь, что упала с лестницы и потеряла сознание.

Ева начала было подниматься, но потом возмутилась: