Во цвете самых пылких лет

Шура разволновался, закричал, что неудачный партнер, а так бы он ни за что, и неожиданно предложил сыграть в «свару», по копеечке с кона: уж, мол, тут-то он себя проявит.

Васька со Славкой к картам были равнодушны, а о такой игре и вообще не слыхивали, поэтому отказались. Однако рыжий Шура заявил, что обучит их «зараз», игра — проще репы. Потихоньку-потихоньку, и через полчаса эта и вправду оказавшаяся простой игра уже кипела вовсю. Картежные азартные, порочные страсти затопили крошечный, качающийся на колесах в чернильной черной ночи кубик купе, пульсировали и отражались от его стенок, карты веером падали на столик, поблескивали и прятались глаза. Игра нарастала, бурлила, пучилась и вдруг закончилась моментально, как выстрел: шахтер Шура проиграл Славке двести рублей. Бедняга сжимал и разжимал огромные кулаки, у него прыгали губы, и он бормотал:

— О це да! О це да!.. Ото ж так… х-хэх! — И бил себя по коленке.

Микробиолог смотрел на него с нескрываемым участием, а Славка сидел бледный, напуганный удачей и только однажды устремил на Тарабукина торжествующий взгляд. Взял из выигрыша десять рублей и отдал их Ваське. Тот смирно принял деньги и подумал: «Какой он все-таки везучий, Славка! Вечером потерял десятку, а через несколько часов приобрел в двадцать раз больше». И тут же придал мыслям солидное, деловое направление: «Ну что же, лишние деньги тоже не помешают…» Потрясенные неслыханным везением, ребята сразу забыли о своих ссорах и разногласиях.

— Дай трохи отыграюсь, слышь! — умоляюще попросил Славку шахтер Шура.

— Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался, — назидательно заметил микробиолог. — Смотри — с таким игроком, — он кивнул в Славкину сторону, — и все остальное спустишь.

Славка гордо вспыхнул и потупился.

— Та мне не жалко! — закричал Шура и, вытаскивая из карманов денежные пачки, стал швырять их на столик. — Но ты мне хоть дай, дай возможность! А? — И он с подобострастием уставился на Славку.

Тот колебался. Что-то слишком непостоянна была сегодня фортуна: то выхватывала деньги из его рук, то возвращала их ему в удвадцатеренном размере… Он начал уже уставать от ее улыбок и затрещин. Но Васька, которого змей легкой наживы укусил в самое сердце, не сказал другу слова запрета, а микробиолог вздохнул осудительно: «Что ж вы, ребята, взрослый человек страдает, просит вас как людей, а вы…» — и Славка, слабый человек, содрогнувшись, согласился.

На сей раз игра сразу пошла круто: начавшись с копеек, она десятками и сотнями заштопорила вверх. Раздавал микробиолог. Славка, взяв в руки карты, ахнул от нестерпимой удачи: на руках было три туза. Это — тридцать три, выше могут быть только три шестерки, тридцать шесть. Но невероятно, чтобы в одной игре сразу двоим выпала удача! К Славкиному удивлению, Васька тоже не думал сдаваться: добавлял и добавлял — сперва копейки, потом рубли, потом пятерки и десятки, но затем сообразил, что деньги у них со Славкой общие, не стоит с ним соперничать, часто задышал и открыл свои карты, когда банк уже перевалил за четыреста. Оказывается, и к нему пришла крупнейшая карта, побуждающая к азарту: тридцать одно. Микробиолог скромно выбыл еще раньше. Теперь он только сидел, подначивал обе стороны. Шахтер с выпученными глазами барабал рукой воздух и кричал свои ставки. Славка, уверенный в победе, ухнул на стол последнюю сотню и выложил карты. Рыжий Шура, лязгнув зубами, кинул свои, и Васька со Славкой остолбенели, отвалив челюсти: там было три шестерки.

И тотчас прорвалось огромное напряжение: все загомонили, закричали, замахали руками, завскакивали, суетливо тычась в углы. Шура дрожащими руками лил в стакан водку и пил, круто закидываясь; она плескалась на подбородок, текла на пол и рубашку. Микробиолог зевал, щурился кривым глазом, будто подмигивал всем, и прятал карты почему-то в свой карман.

— Ну как же так? Нет, подожди! — бестолково бормотал Васька, хватая Славку за руку и вытаскивая из купе. — Давай разберемся. Надо же разобраться. В прикупе круль и дама с семиткой, у меня туз бубей, две десятки…

Долго еще они шумели на площадке между вагонами, обсуждая превратности игры и пытаясь вникнуть в нее во всех подробностях. Вникнув же досконально, опомнились. Опомнились и поняли, что стали жертвами хитроумной, не раз уже опробованной на самых разных людях комбинации. Как-то накатом ударило сознание, что денег, скопленных родителями и отпущенных на поездку, нет больше, кроме каких-то жалких копеек, бренчащих по карманам. От ужаса ребята посерели лицами и опрометью бросились в купе, надеясь на чудо. Но чуда не произошло, и рухнули последние надежды: мошенники-попутчики, рыжий «шахтер Шура» и кривоватый «микробиолог Сережа», исчезли вместе со своими чемоданами. Чемоданы друзей оказались на месте — и то слава богу.

Васька со Славкой понеслись к проводнице и, захлебываясь, стали расспрашивать, куда делись их недавние партнеры. Зевнув, женщина сказала:

— А-а, эти? Минут десять, как сошли, был тут полустаночек… А чего? Что-то украли?

Друзья повернулись и побрели обратно в купе. Всю оставшуюся ночь и утро, пока поезд не подошел к конечной станции, они сидели друг против друга и молча смотрели в окно.

9

Всегда тоска, пусть самая легкая, охватывает человека, впервые прибывшего в незнакомые места. Непонятна такая тоска: есть в ней и страх, и надежда, и радостное возбуждение. Она проходит после, со временем, и тем скорее, чем больше счастлив человек в своем путешествии: вот он нашел кров, разведал места, где ему предстоит питаться не менее чем три раза в день, постоял непоздним вечером на берегу, разделся и, стыдливо поблескивая отвыкшей от солнца кожей, вошел в воду. Первая медузка скользнула по ноге, он вздрогнул, но — все дальше, дальше, вот присел с головой… Ух! И — где она, тоска?

А если ни крова, ни копейки в кармане? Хотя это уж слишком, какие-то крохи наши друзья все-таки наскребли по карманам: один рубль двадцать восемь копеек. Окажись такие деньги у них в родном городе, они были бы ого как довольны! Но от дома было далеко, далеко…

Понуро они выбрались из разноцветной курортной толпы на вокзале и пошли бесцельно по улицам со своими чемоданами, пока не выбрели в узенькую тенистую аллейку. Там сели на лавочку и стали держать совет.

— Что-то бы продать… — уныло сказал Славка.

Васька, кряхтя, раскрыл свой чемодан. В нем оказалось не так уж много вещей: мыльница, полотенце, двое плавок и две майки, не новая рубашка и хороший японский свитер. Славка потянулся было к нему, но Васька оттолкнул его руку и захлопнул чемодан.

— Это нельзя!

— Почему?

— Так! Это подарок, нельзя! А у тебя что есть?

— Ага! Тебе нельзя, а мне можно? На фиг, на фиг!

Оба замолчали. У Славки в чемодане тоже было небогато: не пойдешь же на базар торговать трусиками! Они еще дома решили ехать налегке и не взяли с собой ничего лишнего.

Тут в их головы пришла другая мысль, причем совершенно одновременно. Они внимательно поглядели друг другу в глаза.

— Нет, я не могу, — признался Васька. — Мне мать и так последние отдала. Давай лучше ты.

— У меня отец, сам знаешь…

— Ну и что? Подумаешь, отец! Ну, вернешься, побьет маленько. Не будет же пороть. Что ты — первоклассник? Чего бояться-то?

— Тут другое дело! — внезапно заволновавшись, сказал Славка. — Он меня уважать не будет, если я телеграммой стану просить деньги, которые сам же и просадил. Да и как просадил-то! В карты… У него такая идея: каждый должен шкурой отвечать за то, что натворил.

— Вот шкурой и ответишь.

— Да нет, он другое имеет в виду. Не могу я, Васька, у него деньги просить.

— Может, он и прав…

— Ты тоже так считаешь? — обрадовался Славка. — И по-моему так: здоровые лбы, осенью в армию, а разнюнились — тьфу! Руки есть, голова на плечах, а мы будем своими вещами торговать да у родителей деньги просить, позорники?!

Тарабукин гордо и важно покивал в ответ.

И сразу им стало легче, и даже тоска немножко улеглась. Правда, ненадолго, ибо: