Во дни усобиц

– Раздевайся! Живо! – грозно приказала Гертруда чудинке.

Та глумливо заулыбалась, хотела, видно, заспорить, и тогда княгиня, вне себя от гнева, захлестала её по румяным щекам, разорвала саян на груди, вцепилась в волосы.

– Дрянь! Дрянь! – Она повалила блудницу на пол и в остервенении пинала ногами полное похотливое тело. Чудинка визжала, уворачивалась.

Утолив первый гнев, Гертруда отступила. Гридни по её приказу сорвали с рабыни одежды и драгоценности и выволокли её, визжащую от ужаса, во двор.

– Всем, всем наготу свою яви! – кричала в исступлении Гертруда.

Глядя на эту голую развращённую бабу, которая даже сейчас над ней, княгиней, хотела насмеяться, вдруг подумала она, что вот из-за таких, собственно, и был Изяслав никудышным мужем и правителем. Всю жизнь удовлетворял бабьи прихоти и похоти, во всём уступал, всем и всему покорялся.

Она не выдержала снова, ударила блудницу в её высокую бесстыжую грудь и била бы ещё и ещё, но бросила невзначай взгляд на кучи соломы в саду у ограды.

«Сжечь, сжечь этот вертеп вонючий!» – Она велела запереть все двери и ставни, с четырёх сторон обложила хоромы соломой, сама зажгла лучину, с хищным удовлетворением следила, как разгорается пламя.

…Святополк, которого спозаранку предупредил евнух от Иоакима, примчался в Берестово вихрем.

«Что ты за женщина, мать! И тут поперёк пути встала!» – в ярости кусал он губы.

Только намедни он уговорился с Иоанном Козарином, сыном купца Захарии, о продаже Изяславовых наложниц. Козарин обещал баснословную сумму серебра – ведь среди рабынь более десятка были девственны. Да и иных красавиц можно было выгодно продать на невольничьих рынках. Святополк ещё спросил, кто покупатель живого товара, на что Иоанн с улыбкой ответил: «Ты удивишься, князь. Мустансир, египетский халиф. Ему и его приближённым нужны рабыни для пополнения гаремов».

«Но до Египта путь далёкий и многотрудный. Вы подвергаете себя большому риску!» – изумился князь.

«Наши дороги давно налажены», – скромно опустив взор долу и засунув ладони в рукава цветастого халата, пояснил ему Козарин.

И вот когда уже почти всё было готово, когда они ударили по рукам, мать по злонравию своему всё может испортить!

…Святополк вырвал из руки Гертруды горящий факел, в бешенстве стал топтать ногами огненные языки пламени.

– И ты такой, как твой отец! – вопила Гертруда. – Что, похоть одолела?!

«И что она понимает, дура! Дура!» – Весь в дыму, Святополк вместе со своими людьми тушил пламя водой из вёдер. В конце концов хоромы удалось спасти, рабынь вывели во двор. Прискакал Иоанн, запыхавшийся, с трясущимися руками; удовлетворённо кивнул, увидев свой товар в целости и сохранности.

Гертруда хрипела, брызгала слюной, билась в истерике. Уже теряющую сознание, её отнесли в возок.

– Отвезите княгиню на Новгородское подворье! Уложите в постель. Княгиня больна! – приказал Святополк челядинцам.

Сам он, весь чёрный от копоти, ворвался в горницу. Воровато озираясь, засунул за пазуху поливное круглое блюдо восточной работы. Подумав, спрятал в рукав чашу с драгоценным камнем – не досталась бы под шумок кому другому. Воротившись во двор, подскочил к какой-то черноволосой девке, велел снять из ушей серьги с самоцветами, бросил их в калиту. Мрачно, исподлобья оглядел стенающих рабынь. Да, хороши, даже когда растрёпаны и унижены. Отец знал толк в наложницах.

– Иванко! – окликнул он Козарина. – Сребро нынче же ко мне на подворье привезёшь. И забирай этих блудниц. Хоть в Египет, хоть в Кордову, хоть на край света их отправляй! Только я чтоб их боле здесь не видел!

– Сделаем, князь. – Иоанн с лукавой улыбкой поклонился Святополку в пояс.

Глава 11. Одна семья

У Гертруды разболелась голова. На Новгородском подворье в Киеве было не тихо, то и дело до ушей её доносились голоса и топот ног. По покоям сновали бояре, дворня, гонцы, какие-то владычные люди в монашеских одеяниях, и едва не каждый нёс с собой весть, искал ответа или ждал приказаний.

Гертруда зло оттолкнула непроворую девку, легла, положив на лоб влажную тряпицу. Девка угодливо укрыла её медвежьей полостью, задёрнула окно пёстрой занавеской.

– Уйди! Оставь меня! – раздражённо прикрикнула на неё княгиня. Так, в одиночестве, лежала она уже вторую седмицу [78] . Ни Ярополк, ни Кунигунда-Ирина, ни дочь ни разу не навестили больную. Одна Лута приходила каждый день, садилась у постели, вела длинные пустые разговоры, присматривала за ней, да Святополк иной раз показывался в дверях, справлялся о здоровье с напускным, деланым беспокойством. Ещё однажды был гонец от Всеволода, великий князь желал ей скорейшего избавления от болестей.

78

Седмица – неделя.

Позже Гертруда узнает, что Святополк запретил своему младшему брату и сестре навещать её – дескать, нужен матери покой, а позаботиться о ней найдётся кому.

Близился Михайлов день [79] – Святополковы именины, но так как со смерти князя Изяслава не минуло ещё сорока дней, праздника в доме не было. После же сороковин новгородский князь и его люди собирались в дальнюю дорогу. Потому и шум, и голоса громкие нарушали покой болеющей Гертруды.

…Княгиня Лута, как обычно, быстрая в движениях, юркая, шурша тяжёлой парчой, показалась на пороге. Следом за ней явилась вдруг жена Владимира Мономаха, англосаксонская королевна Гида, худенькая, с правильными чертами лица, белокурая и темноглазая, вся в чёрном, как монашка, с двухлетним Мстиславом, который, держась за материну руку, сосредоточенно переступал ножками по дощатому полу.

79

Михайлов день – 8 ноября (ст. ст.).

Княгини сели на скамью у постели. Мстислав вскарабкался Гиде на колени.

– Здравствуй, княгиня, – начала, мягко улыбаясь, англичанка. – Вот. Пришли узнать, как ты… Владимир пишет из Чернигова. Город сильно погорел. Много церквей и домов сгорело. Пострадал даже собор… Собор Спаса. Да, тот, где нас венчали. Он каменный… Строят сейчас стены, дома. Почти новый будет город.

– Только люди те же. Непросто с такими лиходеями ужиться вам будет! – хрипло заметила Гертруда.

– Ничего, уживёмся. – Гида снова улыбнулась, не понимая, что собеседница едва сдерживает раздражение и злость.

Святополкова жена, почуяв неладное, быстро перевела разговор на другое.

– Мы скоро поедем в Новгород. Если только захочешь, княгиня, поедешь с нами. Ведь Святополк, как и Ярополк, – твой сын, ты его родила и воспитала.

Она подвинулась ближе к Гертруде и ласково положила руку ей на плечо. Гертруда внезапно нервно расхохоталась.

– Нет, не хочу. Не вытерпим мы с тобой, изругаемся, подерёмся! Прямо на Великом мосту вцепимся друг дружке в волосы! Ты – чешка, я – полька. Чехи с поляками испокон веков живут в ссоре.