Во славу русскую

6

В Нижнем Тагиле Демидов повёз меня на Выйский завод, где затребовал к себе двух мастеров — Ефима и Мирона Черепановых.

Умельцы стали бок обок, друг на друга похожи, невысокие, крепкие, бородатые, скорее братья на вид, нежели отец и сын, неловко капая тающим мартовским снегом в избе заводоуправляющего. Там же тёрся неприметного вида молодой человек инженерной наружности, такова зарождающаяся российская техническая интеллигенция, зачастую — чахоточная.

— Наслышан о вас, что на выдумку горазды, — начал Демидов.

— Дык ежели нужно… — начал старший, Ефим, младший всё время молчал, шапку терзая.

— Непременно нужно. Только скажите вначале, как до паровой машины додумались.

Черепановы переглянулись.

— Дык эта… англицкие машины давно известные. А как пожар у нас случился, водяные колёса спалились, я батюшке вашему и отписал-то, мол, и у нас оные употребить можно и должно. Они поначалу — ни в какую. Не верили, стало быть, без математических расчислений сделать оное немыслимо. Коли машина и будет построена, за первой же малой неполадкой непременно остановится.

— Узнаю батю. Каждый целковый в верное дело вкладывал, по-пустому не рисковал. Согласился он как?

— Трудно. Да чего говорить, гляньте сами, барин.

— Непременно-с. А пока познакомьтесь. Пётр Иванович Кулибин, инженер. Прошу любить и жаловать, — меня Демидов не представил, может, и правильно, рекомендоваться полномочным представителем Пестеля, когда затевается такое, не с руки.

— Фамилия знатная, — впервые подал голос Мирон. — Не того ли Ивана Кулибина…

— Сын, — подтвердил молодой человек. — Отцовского гения не наследовал, но тоже кое-что можем.

Мы вышли на воздух, здесь язык не повернётся назвать его свежим. Чёрная сажа из заводской котельной густо испачкала двор, устланный чавкающим под ногами весенним снегом. Черепановы повели нас к малой трубе, дымившей у пристройки. Внутри как в преисподнюю попали — и горячо, и шумно. Рабочий споро кидал сосновые поленца в топку под высоким котлом, машина ровно плевалась паром, раскручивая огромное колесо, от которого вглубь завода уходил длинный приводной ремень.

— Немудрёная штука, — с показной уверенностью произнёс Ефим. — Ежели доглядывать, никаких неполадок не случается.

— Здорово! — восхитился Демидов, взопревший в дорогой шубе поверх крупных телес. — Скажи, Ефим, а самобеглый экипаж ты б сделал? Дилижанс какой.

Мастер почесал затылок.

— Можно-то оно можно. Но трудно зело. Повозка машину везти должна, поворачивать.

— От батюшки записи остались, — вмешался Кулибин. — Там похожая повозка есть. Только машин паровых он не стал рассчитывать. А вам как, Павел Николаевич, для забавы или в дело приспособить?

— Прошу в заводскую управу, — пригласил Демидов. Он хотел было добавить «господа», благо Черепановы скоро год как не крепостные, однако какие ж они господа! И республиканское «граждане» не прижилось. По дороге спросил отца и сына. — Вы свободные теперь. Отчего не уехали? Вашим рукам цены нет.

— Куда ехать-то? — качнул косматой головой Ефим. — Нынче плохо везде да дорого. А на заводах Демидовских всегда на хлеб наработаем.

— Прав он, — вздохнул Кулибин. — Даром что я горный инженер, при царях уважаемая работа. А ныне половина шахт закрылась, народ там с голоду пухнет. Вот и вернулся в Нижний… во Владимир. Без вас и не знал бы чем семью кормить.

— Небось, поначалу-то революции обрадовались? — хитро спросил Демидов.

— Какое там… — отвечал инженер. — Обывателей оторопь брала. Как можно Императора Российского, помазанника Божьего с семьёй, да князей и княжон великих с малыми детьми поубивать, кто в европах не спасся? Конец наступил Руси православной. Потом попривыкли и надежда пришла — Республика равенство объявила, крепостным свободу посулила и раздачу земель, рекрутчину урезала. Но на деле иначе повернулось. Народная дума не избиралась, исчезла даже из речей, будто и не говорилось о ней вовсе. Из ниоткуда вылезло пресловутое Верховное Правление, и жизнь тяжкая, но привычная и веками налаженная, рухнула в тартарары. Каждый день горше и горше, и не видно тому конца.

— Твоя правда, — согласился Павел Николаевич. — Вот что «Тагильский вестник» пишет: на Волге крестьянские бунты, под Москвой, Тулой, Рязанью — тоже. Османы урок забыли, при императорах даденный. Не удивлюсь, ежели поляки затребуют правобережье малоросское, с ним Белую Русь до Смоленска. Присаживайтесь. В ногах правды нет, — Демидов по-хозяйски штурхнул кочергой горящие угли и подкинул пару сосновых полешек. По стенам заводоуправной избы заиграли красные огненные отсветы.

Волшебная штука — огонь. Глядишь, минуту назад на уральском холоде и в сумерках одни только печальные думы в голову шли, о российской безысходности. А в тепле, сухости да у огня жизнь, кажись, налаживается. Ещё б водочки шкалик… Но о серьёзном — лишь трезвые разговоры.

— Так вам скажу, — начал Демидов. — Самоходный дилижанс не для потехи, но и не для купеческих дел. Новая смута близится. Вот товарищ мой Платон Сергеевич свой рисунок приложил. Потому у вас спрашиваю: возможно ли сей механизм железом обшить от ружейных пуль и мортирку на нём сообразить?

Отец с сыном переглянулись озадаченные, Кулибин сомнение выразил.

— Пусть и возможно. А много ли даст на поле брани один дилижанс да с одной мортиркой?

Тут уж мне пришлось слово брать.

— Уж поверьте. Как на Бородине побывавший, я точно знаю — половина победы проистекает от духа воинского, куража, отваги. Много ли армии призовём, чтоб Урал или Нижний сберечь? А ежели впереди войска дилижанс пойдёт, из пушки паля, которого пуля не возьмёт, совершенно иное дело. Нашим подспорье, страх врагу. Смекаете? А лучше пару или три.

— Далеко сей экипаж не уедет, — практично сказал Ефим. — Дрова, а даже и уголь много пудов весят. Вода в пар убегает. И поначалу неполадки случатся, дело-то новое. Добро, коли версты три одолеет.

— Мало! Требую десять вёрст. И чтоб разборный был, по реке частями возимый и на подводах, а собрать перед битвой.

Демидов поддержал:

— Деньгами не обижу, но дилижанс к лету потребен.

— Слова какие нерусские — дилижанс, экипаж. — Мирон взлохматил и без того кудлатый чуб, подумал и присоветовал. — На пару ходит, стало быть, пароход.

— Да хоть паролёт, — засмеялся Демидов. — Хоть Змей Горыныч. Абы по полю двигался да огнём плевался.

— В отцовских бумагах были рисунки мортирной батареи Нартова под трёхфунтовые гранаты, — задумчиво добавил Кулибин. — И польский многоствол «шмыговница». Оружие для Змея Горыныча видится мне не шибко мощное, но часто палящее.

Почувствовав подходящий момент, я словно кролика из шляпы достал английские бумаги с заметками о ружейных пистонах, описание «перечницы» — двоюродной бабушки револьвера, и как из неё сделать настоящий револьвер, с вращающимся барабаном и латунными гильзами. Прости, дружище Кольт, не у тебя в этом мире первенство.

— Вижу, не ошибся в вас всех. Дерзайте. Только, тс-с-с! — заводчик понизил голос. — Чтоб за стены Выйского слух о пароходе и револьверах не вышел. Поначалу дилижанс сочиняйте, многоствол отдельно. И да поможет нам Бог.