Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— А слышь-ко, Яков Филиппыч, — подал неожиданно голос бригадир животноводов Егор Кузьмич, — она верно, ей-бо, верно толкует. Не надо бы забижать бабу, оставь ты ее в покое. Она же не виноватая, что скотина поранилась. Быват, вот оно какое дело.

— Быват, быват! — сердито передразнил Яков Филиппович. — Ну, кто тут еще добрый у нас, кто за Дуньку в заступники подрядился? — Он обвел правленцев недобрым взглядом.

На Евгению Сергеевну, однако, не посмотрел.

Все молчали.

— Значит, так и порешим. Запиши, Сергеевна, что Евдокию Бурмакову за причинение ущерба, стало быть, колхозной корове оштрафовать на десять трудодней.

Евгения Сергеевна как бы по совместительству выполняла и функции секретаря.

— Это незаконно, — возразила она. — Если уж наказывать, то нужно создать комиссию, составить акт…

— Ну, опять ты! — сказал председатель и поморщился. — Тебе бы всё комиссии да бумажки, а мы не привыкши жить по бумажкам. Мы живем как оно есть, по жизни, стало быть. И точка.

— А может, пусть, а, Филиппыч?.. — почесывая под шапкой, проговорил Егор Кузьмич. — Оно верно, конешно, что не привыкши мы по бумажкам жить, но опять же, ежели подумать, к примеру, Сергеевна получше нашего законы знает, а они-то на бумаге писаны!..

— Законы писаные она знает, это верно, — сказал Яков Филиппович. У него задвигались скулы и взгляд сделался злой, колючий. Но при этом он улыбался. — Ну, коли члены правления счетовода слушаются больше, чем меня, пусть будет по-ейному.

— Проголосовать надо, — сказала Евгения Сергеевна.

— Обойдется. Хватит на сегодня разговоры разговаривать, темно вон уже, а керосину нету. Айда по домам.

Правленцы разошлись. Евгения Сергеевна задержалась, чтобы убрать документы. Яков Филиппович молча свернул цигарку, закурил.

— Ты вот что, Сергеевна, — заговорил он, — ты не встревай наперед, когда тебя не спрашивают. Что людей жалеешь, заступничаешь за них — это хорошо. Жалости-то людям всегда не хватает. А вот жизнь нашу не знаешь, не ведаешь о ней, так что лучше мы тут сами как-нибудь разберемся…

— Я понимаю, — кивнула Евгения Сергеевна. — Но все должно быть законно.

— Законно?! — Яков Филиппович усмехнулся. — Законы твои, Сергеевна, где-то там сочиняют, — он ткнул пальцем в потолок, — в столицах ваших, в городах, а жизнь, она здесь происходит… Ты уж на меня не обижайся, однако со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Про то наши деды знали, и ты запомни. За Дуньку — тьфу на нее! — заступилась, это ладно, прощаю и зла не имею. Но другой раз смотри… Твое дело — считать, а командовать здесь буду я. Как до тебя командовал, так и после тебя буду. На фронте — там свои генералы и маршалы, а у нас — свои. — Он сгреб со стола кисет, сложенную газетку, кремень, трут, сунул все небрежно в карман, хотя обычно носил курительные принадлежности в специальном кожаном мешочке, и, не попрощавшись, вышел прочь.

Вот тут Евгения Сергеевна вспомнила шутку Якова Филипповича о том, что как бы ее не выбрали вместо него председателем, и поняла, что не шутил он, а предупреждал…

XIX

ВЕЧЕРОМ пришла Дуня. Была она зареванная и чуть ли не на коленях благодарила Евгению Сергеевну.

— Извел, как есть совсем извел меня, — жаловалась она. — Уж сколько пристает, чтоб полюбовницей его стала… Господи, Господи, и пожалиться некому, вот вам только и говорю. Мало ему незамужних и вдовых баб, теперь и до мужних подбирается, вовсе совести нет…

— Да вы что, Дуня?.. — удивилась Евгения Сергеевна. — Не может этого быть. В деревне все на виду…

— Ох, ему-то что, старому козлу? Для него никакого указу нету, он ничего не боится. Бабы-то, грешным делом, сперва подумали, что он и вас привез для своих этих дел… Простите меня, дурочку. Не-ет вот. Вас-то он одну и боится. Только все равно запомнит и отомстит, он такой. И что же будет с вами и вашим сынком?..

— За меня не беспокойся, — сказала Евгения Сергеевна. — Я за себя постою. — А самой тревожно было. Понимала, что Дуня права.

— Дай-то Бог!

— А как же Варвара Степановна? Неужели она ничего не знает?

— Как не знать, — вздохнула Дуня. — Знает, конечно.

— И молчит?

— А что ж тут поделаешь? Он ведь и прибить могёт, он все могёт, если чего захочет.

Признание Дуни потрясло Евгению Сергеевну. Она, разумеется, видела, что Яков Филиппович чувствует себя полновластным хозяином в деревне — да он и не скрывал этого, никто не смеет слова ему поперек сказать, — но как-то не придавала этому особенного значения. В деревне действительно живут по своим правилам. Авторитет председателя, думала она, и в самом деле должен быть, очевидно, незыблемым, а раз люди молчат, раз соглашаются с таким положением вещей, значит, так и нужно, значит, людей это устраивает… И вот оказывается, что устраивает это не всех, ибо председательская власть не только незыблема, но безгранична и распространяется даже на личную жизнь людей. Но почему же они молчат?.. Неужели один человек, кем бы он ни был, может подчинить себе, своей воле десятки людей, таких же, в сущности, крестьян, как и он?..

— Я побегу уж, — сказала Дуня, — а то доложат ему, что у вас была, тогда вовсе худо будет и мне, и вам. Да мне-то и все равно, никуда от него не денешься…

Она убежала, и тотчас, словно ждал за дверью, пришел учитель.

— Нашла коса на камень? — спросил он и покачал укоризненно головой. — А ведь я предупреждал вас, чтобы осторожнее с ним были. Зачем вам нужно это?..

Вас что, порядки наводить прислали?.. Вам пережить лихолетье надо, а изменять и улучшать мир есть кому.

— Ну, во-первых, никто за нас не улучшит мир, Дмитрий Иванович, — возразила Евгения Сергеевна, — а во-вторых, не так страшен волк. Удалось же вот защитить Дуню, и члены правления меня поддержали.

— Пиррова победа. Он свое возьмет, можете не сомневаться, а вам при случае припомнит эту победу. Не тот он человек, чтобы отступать. И уступить тоже. Маневрировать — да, отступать — никогда.

— В конце концов, есть повыше его, — не сдавалась Евгения Сергеевна.

— И где она, такая власть? — усмехнулся Дмитрий Иванович.

— Хотя бы в районе.

— Наивная вы женщина, извините за откровенность. Нет власти здесь, в том числе и в районе, которая могла бы помешать этому человеку, остановить его, пресечь произвол. Это провинция, уважаемая Евгения Сергеевна, здесь свои законы…

— Знаю, слышала. «Закон — тайга, медведь — хозяин»?!

— Примерно так и есть. И вы должны помнить об этом. Никто не посмотрит, что вы жена фронтовика…

И снова, как уже было раньше, Евгения Сергеевна уловила в словах и в голосе учителя какой-то намек, недоговоренность, как будто он знал всю правду, но скрывал это. Да какое же имеет значение, подумала она, знает он или нет, ведь он и сам репрессированный, зачем же от него скрывать эту правду, зачем ему лгать, что муж на фронте?..

— Мой муж не на фронте, — сказала она.

— Я знаю, — кивнул он. — И не я один. Так что делайте выводы и как следует подумайте о себе и о будущем Андрея. Стоит ли лезть на рожон? Вы человек здесь временный…

— Да что я ему?! — воскликнула Евгения Сергеевна. — Не детей же нам с ним крестить.

— Вот именно. И не надо лезть. Живите себе спокойно. Такие люди очень ревнивы и мнительны. Ему кажется, что вы покушаетесь на его власть, на его авторитет. Или мешаете в полной мере пользоваться властью. Да оно так и есть, Евгения Сергеевна. Люди вас уважают, к вам прислушиваются, даже решились поддержать вас на правлении, а это страшно…