Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

— Пожалуй, — кивнул капитан. — Скорее всего, он какой-нибудь торгаш. Китайцы — народ коммерческий: поняли, что война кончается, и засуетились.

— Они сами все время воюют.

— А кто их разберет, между нами говоря. И воюют, и торгуют. У них все вместе, как у американцев.

Когда вернулись в купе, китаец спал. Или делал вид, что спит. Портфель по-прежнему стоял в изголовье, а сам он отвернулся к стенке.

Наутро он неожиданно предложил позавтракать всем вместе в ресторане. Капитан согласился, а Князь отказался, сказав, что неважно себя чувствует.

— А палимянника сы нами можно?

— Можно, — разрешил Князь и при этом подмигнул Андрею, дал понять, чтобы он не ходил тоже. И Андрей не пошел.

Однако портфель китаец прихватил с собой.

— Хитрая китаеза, — злобно высказался Князь. — Что у него в портфеле, как мыслишь?

— Деньги?

— Вряд ли. Ладно, потом выясним, никуда не денется.

Днем играли в карты, в подкидного дурака. Князь соврал, что в преферанс не умеет и что вообще не любит карты. Болтали о всякой всячине, и китаец мало-помалу оживился, оттаял, проникшись доверием к попутчикам. Скорее всего, предположил Князь, он во время завтрака прощупывал капитана и получил доброжелательный отзыв о нем и об Андрее.

Князь выходил на какой-то большой станции якобы дать телеграмму, а ближе к вечеру предложил устроить маленький сабантуй прямо в купе. Если, разумеется, никто не против.

— По какому поводу? — поинтересовался капитан.

— Пока секрет, — сказал Князь и потер руки. — Но повод стоящий, уверяю вас.

— Как это вы сказал, саба… туй? — спросил китаец.

— Сабантуй. Праздник.

— А-а, пыразника! — Китаец заулыбался, сверкая золотыми зубами. — Пыразника харашо.

— Итак?

— Раз имеется в наличии повод, — сказал капитан, — военно-морской флот готов!

Князь открыл маленький чемодан (на этот раз у них было два чемодана) и выставил на столик водку, вино, консервы.

— О! — Китаец широко распахнул руки, — Одыну минутыку… — Он шустро выскочил из купе. Портфель остался на месте.

Князь и капитан удивленно переглянулись.

— Это вы, доктор, внушили ему такое доверие, — рассмеялся капитан, — Раньше он и в туалет ходил с портфелем. Куда же он помчался?

— За своей охраной, наверное. — Князь тоже рассмеялся. — Или предупредить, чтобы были начеку.

А китаец вскорости вернулся с бутылкой коньяка и с пакетом, в котором были бутерброды с икрой, — он ходил в вагон-ресторан.

— Пыразника! — сказал он.

— А повод? — спросил капитан.

Князь встал, обвел всех глазами и торжественно объявил:

— Сегодня, товарищи, день рождения моей жены!

— Сколько — не спрашиваю, — поднимаясь, сказал капитан, — но повод замечательный! За наших любимых женщин!

— Женщина — харашо! — подхватил китаец и тоже встал.

Андрей не стал слушать пьяную болтовню, он даже боялся, как бы Князь не напился и ему не сделалось бы плохо. Он залез на свою верхнюю полку и быстро уснул.

А среди ночи Князь разбудил его:

— Быстро, племяш. Через десять минут наша станция.

Андрей обратил внимание, что в изголовье у китайца уже не было портфеля, а сам он, как и капитан, спал на спине и громко, взахлеб храпел.

Выходя на станции из вагона, Князь поблагодарил проводника и сунул в карман его форменной тужурки тридцатку. Тот расплылся в улыбке, приподнял фуражку и пожелал всего хорошего.

Станция была не маленькая, средняя такая станция. Возле багажного отделения Князя с Андреем ждал железнодорожник, и Андрей понял, что Князь действительно днем отправлял телеграмму.

Все вместе зашли в тесную конторку. Здесь железнодорожник передал Князю билеты, а Князь достал из своего большого чемодана портфель китайца и вывалил на стол его содержимое. Андрей с любопытством смотрел, что же там было. А были там облигации, очень много облигаций, упакованные в аккуратные пачки, и еще коробки с иголками. С обыкновенными иголками для швейных машин. Андрей даже почувствовал разочарование, увидав такое «богатство». Облигации — это понятно, это почти те же деньги, так казалось Андрею, а вот иголки… Между тем у железнодорожника загорелись глаза при виде иголок. Князь довольно ухмылялся. Он взял одну пачку облигаций, повертел в руках и небрежно бросил на стол. Железнодорожник принялся пересчитывать их. Делал он это профессионально, пальцы его мелькали, как у фокусника. А потом он открывал коробки и пересчитывал иголки, которые по десятку были укреплены на черных картонках. Потом он долго что-то записывал, щелкал на счетах, а Князь сидел, развалясь барином, и насвистывал. Наконец железнодорожник закончил свои подсчеты, отложил карандаш и сказал:

— Тридцать кусков.

Князь прищурился, долго в упор смотрел на него.

— Годится, племяш?

— Не знаю, — растерянно пробормотал Андрей. Что такое тридцать кусков, он, разумеется, знал, но за что железнодорожник готов отвалить столько денег, понять не мог.

— Вот что, Ефим, — сказал Князь. — Запомни хорошенько моего племянника. Мало ли что случается в нашей жизни.

— Бог с тобой, Князь.

— Бог со мной и в баню ходит, а ты имей в виду. Племянник — все равно что я, усек?

— Как сказано.

— Ладно, гони монету и радуйся, что я сегодня добрый. Признайся, сколько поимеешь на иголочках?

— Не так много, не так много. Кое-что.

— Кусков двадцать?

— Навряд ли… — Железнодорожник извлек из-за печки начатую бутылку водки, Князь налил почти полный стакан и залпом выпил. Поморщился (он всегда морщился, когда пил), повертел головой и занюхал корочкой хлеба.

— Гадость, — сказал он. — Как с посадкой?

— Посадим, не беспокойся. До следующей доедете в багажном — там свой человек, а после пересядете. Так оно лучше. На той станции и билеты взяты.

— Пожалуй, — согласился Князь, — Варит у тебя котелок, Ефим. Себя не подставишь.

— И вас, Князь, и вас.

Потом Андрей поинтересовался, зачем китайцу нужно было столько иголок и почему Ефим заплатил за них так много денег.

— Глупышка, — усмехнулся Князь. — Облигации — тьфу, им грош цена в базарный день, а иголочки не обыкновенные, в том-то и дело они, можно сказать, золотые. Знаешь, сколько стоит одна штучка на барыге?.. У Ефима есть свои людишки, он пустит иголки в розницу и будет иметь не меньше, чем мы с тобой, А твой китаец, племяш, такой же китаец, как я доктор Боткин.

Андрей вспомнил, что китаец говорил без акцента, когда Князь с капитаном вышли курить, и спросил:

— А ты как догадался?

— Проще пареной репы. Во-первых, настоящий китаец ехал бы в международном вагоне. Во-вторых, не стал бы с нами пить. В-третьих, он слишком старался быть похожим на китайца, чтобы быть им. Тебе же не нужно притворяться, что ты русский?

— А если бы они проснулись?

— Риск, конечно, всегда есть. Но в данном случае им не следовало пить мое вино. Кстати, в «лопатнике» у твоего «китайца» было пятнадцать кусков наличными.