«Во вкусе умной старины…» Усадебный быт российского дворянства II половины XVII - I половины XIX веков, по воспоминаниям, письмам и дневникам.

Человек совсем другого склада и положения, один из фаворитов Екатерины II П.В. Завадовский, описывая свои впечатления от деревни, в письме к графу Воронцову в 1795 году писал:

«Не поверишь, мой друг, как мне тяжело было покидать все забавы, по сердцу, которыми не насытил даже зрения. Познав блаженство свободы, вспомнил я себе, сколько ты счастлив, что пользуешься в полной мере!» [333]

Образ усадебной свободы тем более устойчив, что жизнь в подмосковной волей-неволей ассоциировалась с жизнью собственно московской, а Москва, в те времена, противопоставлялась Петербургу как город, в котором жизнь протекает неслужебным путем, в свободных формах.

333

Архив кн. Воронцова… С. 101.

Свидетельство Ф.Ф. Вигеля, человека, знавшего все стороны жизни дворянства и все настроения, да и тому же одного из умнейших людей той эпохи, убеждает нас в этом:

«Москва разнообразна, пестра и причудлива, как сама природа: гнуть и теснить ее столь же трудно, как и бесполезно. В ней выдуманы слова: приволье, раздолье, разгулье, выражающие наклонности ее жителей. Как в старину, так и ныне никто почти из них не мечтал о политической свободе; зато всякий любил совершенную независимость как в общественной, так и в домашней жизни» [334] .

334

ВИГЕЛЬ Ф.Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 113.

Но деревенская свобода, «чуждая суетных забот» — это свобода одиночества, отчуждения от света, от жизни разлинованной Петром I столицы. Во времена императора Павла, да отчасти и Александра I — это еще и ссылка. Именно в это время полушут в доме князей Вяземских Батоиди высказал «горькую истину» бывшему всесильному фавориту Екатерины Платону Зубову:

«Послушайте, князь, роль ваша кончена: вы наслаждались всеми благами фортуны и власти. Советую вам теперь сойти со сцены окончательно, удалиться в деревню, завестись хорошею библиотекою и сыскать себе, если можете, верного друга, который согласился бы разделять с вами ваше уединение» [335] .

335

ВЯЗЕМСКИЙ П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М., 1988. С. 247.

На рубеже веков в отношении к деревне возникает новый мотив — отстраненности от настоящей жизни, одиночества. Дворянин, живущий в усадьбе, как бы убеждает себя и других, что ему хорошо, и рисует картину явно идеализированную и чуть-чуть приторную:

«Позвольте спросить себя, весело ли вам в деревне? Я в своей стороне предоволен ею. Маленькие холмики… тенистая роща, небольшой пруд, на котором гуляют в легкой лодочке — все это в десяти шагах от моего уединенного домика. Ясное небо, веселые поселяне, золотая жатва, труд и удовольствие делают картину интереснейшую» [336] .

336

Щукинский сборник. Вып. 2. М., 1903. С. 233.

Тихо-тихо в эту «интереснейшую картину» вползает слово «скука», стыдливо прикрываясь сначала частицей «не»:

«Уже две недели переселился я в деревню, — пишет В. Г. Орлов Н. П. Шереметеву в 1804 году — Живу здесь покойно и, несмотря на худую погоду не только не терплю скуки, но смею сказать, провожу время весело…» [337]

Образ усадьбы начинает двоиться. Для одних деревенская жизнь наполнена трудами, заботами и удовольствиями, меж которыми скучать просто некогда:

337

ШЕРЕМЕТЬЕВ С.Д. Отголоски ХVIII в. С. 4.

«Я не скучаю, занятий имею много, люблю семейство свое, тружусь над усовершенствованием себя и воспитанием детей. Для содержания семейства и воспитания нужны средства; приобретение их посредством хозяйственного управления жениной отчины, которой я стараюсь увеличить доход, есть занятие, сопряженное с удовольствием» [338] .

Для других же слово «скука», вылезая по осени откуда-то из сарая ли, из амбара, не важно, постепенно заполняет усадьбу целиком.

338

МУРАВЬЕВ-КАРСКИЙ Н.Н. Указ. соч. С. 23.

«Осень — самое скучное время для деревенских жителей, — записывает М. В. Толстой. — С наступлением сырой погоды, проливных дождей и непроходимой грязи напала на меня сильная тоска, и я, чтобы отогнать ее, принялся за изучения трех новых для меня языков: английского, итальянского и испанского» [339] .

Помните, как переживал Завадовский в 1895 году, что ему не удалось подольше задержаться в усадьбе? Вскоре Павел I предоставил ему такую возможность, сослав в деревню. И через 5 лет он пишет совсем иначе:

339

ТОЛСТОЙ М.В. Указ. соч. С. 89.

«Уже год свершается, что я заперт в темный угол… Запасся я многим против скуки и знаменующим счастливое время. Без общества, коего и в малом числе не могу иметь, теперь все сие для меня лишнее и обратившееся токмо в памятник тщетных прихотей» [340] .

Пока не кончился XVIII век, пока длилась эпоха сентиментализма, лекарством от скуки была чувствительность. «Пасторальное» отношение к жизни, введенное в моду Руссо, заставляло скрывать скуку, не поддаваться ей, быть впечатлительным и находиться под обаянием «тайны русской природы». Деревенская жизнь должна была радовать и умилять, пример чему — «образцовые» чувства, испытанные в деревне С.Н. Глинкой:

340

Архив кн. Воронцова… С. 253.

«Зной угасал, солнце низко уже склонилось за горизонт… Я вышел из сельской хижины своей и скорым шагом поспешил к горе, с которой мы так часто любовались далью… Насладившись картинами прелестных видов, я сошел с горы, сошел и утонул в благовонных испарениях подкошенных трав. Любуясь вблизи картиною сенокоса, сим, так сказать, ароматным трудом поселян, я шел все далее по перелескам и лугам» [341] .

Но романтизм, пришедший вместе с XIX веком, ввел скуку в число непременных качеств образованного человека и лишил деревенские виды их сентиментального очарования. Хандрить в деревне стало и модно и удобно: «Наша жизнь здесь так однообразна, что мне решительно нечего записать в дневнике» [342] , — признается Марта Вильмот.

341

ГЛИНКА С.Н. Указ. соч. С. 312–313.

342

Письма сестер М. и К. Вильмот… С. 335.

Скука скуке рознь. Тем, кто не мыслит себя вне света, вне общества, деревенская жизнь невыносимо тяжела. Князь И.М. Долгоруков, никогда не живший в деревне, женившись, решил испытать это удовольствие:

«Любопытство мое удовлетворилось: поживши несколько дней в деревне и не вытерпев целой недели, я почувствовал сильную скуку, хотя хозяева истощили все старание свое на то, чтобы нам было с ними одними как можно веселее» [343] .

343

ДОЛГОРУКОВ И.М. Записки. Пг., 1916. С 137.

Князю вторил ненавистник деревни Ю.А. Нелединский:

«Ах! Я деревню люблю издали. Люблю, как об ней рассказывают; люблю видеть ее представленной на картине. И в натуре хорошо на нее глядеть — из городского окошка» [344] .

Другие же переосмысливали образ деревни в соответствии с меняющимся стилем жизни. И первыми были, конечно, поэты. А.С. Пушкин в «Евгении Онегине», вволю поиздевавшись над сентиментальным образом деревни, дал его «романтическую» трактовку. Но гораздо раньше эта смена образа произошла в поэтическом быту. Очень точно эта эволюция понятий: свобода — природа — могила дана в письме К.Н. Батюшкова Н.И. Гнедичу из деревни в декабре 1811 года:

344

ОБОЛЕНСКИЙ А.П. Указ. соч. С. 240–241.