Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920
Шрифт:

Деятельность «боювки» обманула надежды ее вождя. Насколько я могу судить, она вряд ли отвечала и склонностям его характера. От людей, хорошо его знавших, мне не раз приходилось слышать о благородстве натуры и личной обаятельности Пилсудского. Каким образом он мог участвовать в «блестящих военных действиях» указанного выше рода, мне, признаюсь, остается непонятным. «Идеологические провалы» встречаются и у декабристов, однако у них это была теория. Одно дело кровь в чернильнице, другое – хрипящий в агонии кондуктор поезда, старичок-почтальон с простреленным животом… Разумеется, очень легко сказать: «на войне то же самое». Но никакие метафоры, никакие «a la guerre comme a la guerre» из Бездан Аустерлица не сделают… Будем, однако, помнить, что все это Пилсудский совершал, служа по своему разумению Польше, причем не раз и не два, а сто раз ставил на карту и свою голову.

III

Настоящая война приближалась. В последние годы перед ней Пилсудский перенес свою деятельность в Австрию. Под его непосредственным или косвенным руководством

в Галиции создались общества по военному обучению польской социалистической и демократической молодежи. Ориентация этих союзов выразилась в следующих словах Пилсудского: «Если в близящейся войне мы не станем на сторону Австрии против России и не образуем при этом собственной армии, мы можем считать себя навсегда вычеркнутыми из списка живых народов». Венское правительство относилось к деятельности Пилсудского благосклонно, однако без особой горячности. Молодежь воспитывалась в идее борьбы с Россией – это было недурно. Но молодежь была что-то уж очень левая и у вождя было прошлое – оно правительству Франца-Иосифа нравилось, должно быть, значительно меньше. Некоторое предубеждение против революционных экспроприации можно с большой вероятностью предположить у восьмидесятилетнего австрийского Императора (если оно есть хотя бы у пишущего эти строки). Одним словом, любви не было, ни взаимной, ни односторонней: с обеих сторон проводился принцип: «постольку – поскольку».

Через несколько часов после объявления войны Пилсудский, во главе небольшого отряда польских добровольцев, перешел русско-австрийскую границу.

Отряд состоял из 159 человек! Пилсудский рассчитывал на то, что в русской Польше десятки, быть может, сотни тысяч человек присоединяются к нему, увидев польское знамя. К нему в действительности не присоединился почти никто. По словам польского публициста К. Сроковского, стрелки Пилсудского вызвали в русской Польше удивление, беспокойство и ужас. «Его постигло страшное разочарование», – говорит Клингсланд. В Галиции воззвание «Временного Комитета» польских партий австрийской ориентации вызвало энтузиазм. Но галицийские поляки (как и русские) подлежали призыву в регулярные войска на общем основании. Из добровольцев, не достигших призывного возраста или через него перешагнувших, было составлено два легиона. Австрийский главнокомандующий эрцгерцог Фридрих назначил Пилсудского командиром первого полка первого легиона. Характерную черту мы находим в самом приказе о назначении. Эрцгерцог, видимо, не знал, как назвать Пилсудского: никакого чина у будущего маршала не было, – медицинский факультет харьковского университета военных чинов не давал. Главнокомандующий назвал полкового командира просто «господином», – вероятно, это единственный случай в истории военных приказов.

Во главе своего отряда Пилсудский первый вошел в Кельце. Поляки сражались превосходно, со свойственной им храбростью. Пилсудский был русский подданный, и для него плен мог означать расстрел, если не виселицу. Свое испытанное бесстрашие он проявил и в боях. В Кельцах ему пришлось остаться недолго. Русская мобилизация заканчивалась, началось катастрофическое отступление австрийцев. Серьезного военного значения в столкновении миллионных армий легионы, конечно, иметь не могли. В меру сил помогала центральным державам и созданная тогда же Пилсудским «Польска Организация Войскова» (P.O.W.). Она несла тайную разведочную службу и совершала партизанские операции в тылу русской армии, доставляя свои сведения, через германского полковника Зауберцвейга, самому фельдмаршалу Гинденбургу.

Каков был политический расчет Пилсудского? Страстные поклонники маршала уверяют, будто он с самого начала поставил себя определенную цель: помочь центральным державам разгромить Россию, в твердом расчете на то, что потом центральные державы будут разгромлены Францией! С этим, якобы, планом Пилсудский приезжал в феврале 1914 года в Париж, желая заинтересовать и увлечь им вождей французской демократии. К таким утверждениям, разумеется, трудно отнестись серьезно, – вероятно, сам Пилсудский с улыбкой читает иные писанья своих фанатических поклонников… Весьма возможно, что Пилсудский недолюбливал немцев и любил французов и англичан. Но на первом плане у него естественно стояли интересы Польши. По его мнению, победа центральных держав могла повлечь за собой создание польского государства под скипетром Габсбургов, – он поэтому со всей искренностью и присягнул 5 сентября 1914 года Императору Францу-Иосифу Считаясь с необыкновенной импульсивностью натуры Пилсудского, можно многое отнести и на счет его слепой фанатической ненависти к России.

IV

…В Вене виднейшие государственные деятели стояли за так называемый «австро-польский проект», т. е. за включение всей или почти всей Польши в состав Габсбургской Империи. К этому склонялся и сам Император Франц-Иосиф. В начале войны не возражало против такого решения и правительство Вильгельма II…

В ту пору государственные вопросы решались военными людьми. Но и среди них существовали разные мнения. Через военных и вели агитацию – с большим искусством – польские политические деятели. Они уверяли германских и австрийских генералов, что стоит центральным державам восстановить Польшу, как сотни тысяч добровольцев хлынут в армию с разных концов Царства Польского. Им удалось убедить в этом фельдмаршала Безелера, германского генерал-губернатора Варшавы. Фельдмаршал доложил Императору Вильгельму, что провозглашение независимой Польши может дать центральным державам восемьсот тысяч польских

солдат. Эта цифра произвела сильное впечатление в военных кругах, – войска были очень, очень нужны. Правда, в обман дались далеко не все генералы. Чрезвычайно недоверчиво отнеслись к плану и к цифрам Безелера и Фалькенгайн, и Гецендорф, и в особенности, памятный нам по Брест-Литовску Макс Гофман, который в своих воспоминаниях чуть не с проклятьями говорит об этой «глупой, несчастной затее». Не слишком верили ей и некоторые штатские политики. Фалькенгайн, начальник генерального штаба, поставил вопрос ребром: не надо нам ни независимой Польши, ни польской армии. Но звезда Фалькенгайна уже закатывалась. С переходом главной квартиры к Людендорфу дело совершенно изменилось. Как ни странно, Людендорф поверил! На восемьсот тысяч добровольцев он не надеялся, но, по его расчету, триста пятьдесят тысяч поляков должны были влиться в германскую армию вслед за провозглашением независимости Польши. Независимость Польши и была торжественно провозглашена 5-го ноября 1916 года. «Освободительный акт всемирного исторического значения» был совершен, преимущественно в целях набора солдат, знаменитым вождем германских националистов и реакционеров.

V

Отношения Пилсудского с немецким командованием были не слишком хороши. В декабре 1914 года Гинденбург запретил легионам пребывание в германской оккупационной зоне («Keine Legionare auf unserem Boden»): они должны были оставаться на территории, занятой австрийцами. Однако после восстановления польского государства германское командование в лице Безелера стало усиленно ухаживать за Пилсудским, очевидно, в тех же целях получения восьмисот тысяч добровольцев. Популярность его среди поляков росла, имя Пилсудского начинала окружать легенда. Пилсудский вошел в состав образованного в Варшаве временного Государственного Совета и был избран председателем военной комиссии…

Началась русская революция. Временное Правительство провозгласило независимость Польши. По-видимому, в отношении Пилсудского к России произошел перелом. Он подумывал даже о том, чтобы на аэроплане перелететь через фронт: по-видимому, он хотел организовать новую армию из поляков, сражавшихся в рядах русских войск. План этот не был осуществлен. Но «пафос» борьбы в союзе с Германией с каждым днем слабел в бурной душе Пилсудского.

Ожидания Безелера не вполне оправдались: вместо восьмисот тысяч польских добровольцев, их явилось 1 373, из которых годными для военной службы оказалось 697. Одураченный Людендорф пришел в ярость. Каким образом старый, опытный воин мог рассчитывать, что после 2 1/2 лет войны, при всеобщей повальной усталости даже в Германии, во Франции, в Англии, Польша даст ему, для сомнительных государственных выгод, сотни тысяч новых солдат, – остается загадкой. Германское командование приписало неуспех своего дела агитации Пилсудского, интригам его подпольных агентов. 21-го июля 1917 года Пилсудский был арестован в Варшаве и отвезен сначала в Данциг, затем в Магдебург.

Лучшей услуги немцы не могли ему оказать.

VI

Он был освобожден из Магдебургской крепости 9 ноября 1918 года, в день германской революции. В «Die Woche» появился огромный потрет Пилсудского. Освобождать же его приехал титулованный германский офицер и многосторонний, даровитый писатель, до войны парижанин из парижан, сочинявший балеты для труппы Дягилева, одним словом, очень модный человек, которого, в довершении эффекта, считали (и называли в печати) незаконным сыном чрезвычайно высокопоставленного лица, – в начале ноября 1918 года самого высокопоставленного лица на свете. Офицер этот был переодет в штатское платье и, по словам очевидца, за версту напоминал героя мелодрамы. По его костюму Пилсудский сразу догадался, что произошла революция. Офицер произнес традиционные слова: «Господин Пилсудский, вы свободны!».

Через два дня создатель легионов прибыл в Варшаву. Его встретили как национального героя. «Совет регентства» сложил с себя власть и передал ее Пилсудскому В качестве временного главы государства он созывал первый польский сейм на основе демократического избирательного закона…

Он достиг цели. Польша была восстановлена. Благодаря необыкновенной своей энергии и, в особенности, благодаря своему необыкновенному счастью, Пилсудский стал вождем воскресшего чудом государства, его национальным героем. Сказка осуществилась. С гораздо большим правом, чем к герцогу Лозену можно было отнести к Пилсудскому слова Лабрюйера: «Il n'est pas permis de rever comme il a vecu».

Период больших дел, казалось, кончился для Польши. Но перейти от них к делам не столь большим было, по-видимому, нелегко. Это, собственно, и стало главной трагедией Пилсудского. Первоначальный энтузиазм, который он вызывал на родине, понемногу слабел. То же самое случилось с Клемансо, с Лойд-Джорджем, с Вильсоном. Энтузиазм вообще ослабел у всех и ко всему: в течение четырех лет люди, открывая газету, находили в ней мировые события, – от этого приходилось отвыкать. В Польше «священное единение» продолжалось недолго. Первый сейм отнюдь не оправдал надежд Пилсудского. Его многочисленные враги – личные, политические, «классовые» – перешли в наступление. Дмовский, оставленный не у дел по миновании в нем надобности, не скрывал своих чувств в отношении главы государства. «Поклонники Пилсудского, – писал он, – использовали трубы в целях личной рекламы своему вождю и осыпали его похвалами, носившими характер византийской угодливости. Пилсудский уверовал в свою провиденциальную миссию и возомнил себя победителем»…

Поделиться с друзьями: